17.05.2019

Эптон Синклер. Нефть!

(Отрывок)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая

ПОЕЗДКА

Дорога в пятнадцать футов шириною бежала гладкая, без колей и выбоин, с ровными, как по нитке обрезанными краями, точно лента из серого бетона, которую чья-то гигантская рука протянула через долину. Почва шла волнами: длинные постепенные подъемы, а потом резкие спуски. Но эти спуски вас не пугали, вы знали, что на волшебной ленте из серого бетона, разостланной на вашем пути, нет, ни бугров, ни расселин, — ничего опасного для дутых шин ваших колес, вращавшихся со скоростью семи оборотов в секунду. Утренний холодный ветер, стремительно кидавшийся вам навстречу, свистел и гудел на все лады, но вы сидели удобно и уютно: вас защищал наклонно поставленный щит, который перебрасывал всю эту бурю через вашу голову. Порой вам нравилось поднять кверху руку и почувствовать холодное прикосновение воздуха; порой вы сами высовывались за край щита, и тогда воздушный поток ударял вас по лбу и бешено трепал ваши волосы. Но большую часть времени вы сидели неподвижно и молча, преисполненные чувства собственного достоинства, — совершенно так же, как сидел папочка, а папочка — мистер Дж. Арнольд Росс — воплощал собой всю этику автомобилизма. На мистере Россе было надето пальто из мягкой шерстяной материи бронзово-коричневого цвета, удобного широкого покроя, с большим воротником, большими отворотами и большими патами на карманах — портной постарался проявить свою щедрость всюду, где только мог. Пальто мальчика было сшито тем же портным, из той же мягкой шерстяной материи, с такими же большими отворотами, воротником и патами на карманах. На руках у мистера Росса были специальные автомобильные перчатки, и совершенно такого же сорта перчатки были и у мальчика. Очки у мистера Росса были огромные, в роговой оправе, и хотя мальчик никогда еще не был ни у одного окулиста, но он нашел в одном магазине очки с простыми дымчатыми стеклами, в роговой оправе, точь-в-точь такой же, как и у его отца. На голове у мистера Росса не было шляпы, так как он считал, что ветер и солнечный свет лучше всего сохраняют волосы, а потому и на голове мальчика ничего не было, и его кудри свободно развевались по ветру. Вся разница между ними — за исключением, конечно, роста — заключалась в том, что отец держал в зубах, в углу рта, большую незажженную сигару, пережиток прежних трудных времен, когда он перевозил на мулах разные тяжести и жевал табак.

Измеритель скорости показывал пятьдесят миль в час. Это была скорость, установленная мистером Россом для езды по открытой местности, и он изменял ее только в сырую погоду. Высота местности не влияла на нее. При каждом подъеме мистер Росс сильнее нажимал на педаль правой ногой, и машина устремлялась вверх, выше и выше, пока не достигала перевала, откуда неслась в следующую долину, все время держась в самом центре волшебной ленты серого бетона; машина ускоряла ход, катясь вниз, и мистер Росс слегка ослаблял давление правой ноги, позволяя мотору сокращать скорость. «Пятьдесят миль в час достаточно», — говорил мистер Росс, а раз он что-либо решил, то следовал этому неизменно.

Далеко впереди, по волнистой дороге, навстречу ему мчалась другая машина: небольшое черное пятно, скрывавшееся в низинах и становившееся все больше и все виднее на вершинах подъема. Еще несколько мгновений — и встречный автомобиль был перед вами. Он летел на вас со стремительностью большого снаряда.

Момент для испытания нервов автомобилиста. Волшебная лента из серого бетона не обладала никакой задерживающей силой; грунт по обеим ее сторонам был приспособлен на случай неожиданных столкновений и необходимости съехать за край дороги, но вы, конечно, не могли точно знать, насколько хорошо приготовлен этот грунт, и рисковали попасть или в сыпучий песок, который затруднил бы ваше продвижение вперед, или же в липкую грязь и глину, что затормозило бы ваши колеса и положило бы конец вашему путешествию.

Вот почему законы хорошего управления автомобилем разрешают вам съезжать с волшебной ленты из серого бетона только в самых крайних случаях. В вашем распоряжении имеется несколько дюймов этой ленты по правую сторону вашей машины, и столько же дюймов — у человека, едущего вам навстречу. И между этими двумя стремительно мчащимися навстречу друг другу снарядами остается расстояние всего в несколько дюймов. Риск, казалось бы, довольно значительный, но и вселенная держится на основе таких же вычислений, и около этой мгновенной черты, близкой к столкновению, все же остается достаточно времени или для создания новых миров, или для того, чтобы деловые люди могли успешно промчаться друг мимо друга. «Ууушшш»… — зловеще шипел и свистел пушечный снаряд, несясь вам навстречу. Пред вами мелькает лицо встречного автомобилиста с такими же очками в роговой оправе, как и ваши, так же крепко ухватившегося двумя руками за рулевое колесо, с таким же напряженным остановившимся взглядом, как у вас. И вот он уже промчался. Вы не обернулись потому, что при скорости в пятьдесят миль в час ваше дело — смотреть только вперед, оставляя прошлое прошлому. Сейчас может появиться другая машина, и вам опять придется покинуть удобную середину бетонной ленты и довольствоваться одной ее драгоценной половиной, учитывая те несколько дюймов, которые у вас в запасе. Каждый раз ваша жизнь зависит от вашего искусства поставить вашу машину на той черте, которая ей полагается, а также от искусства вашего неизвестного партнера и его готовности сделать то же самое. И в том случае, когда вы убедитесь, что мчащийся вам навстречу партнер не принял всех требуемых от него мер, вы можете быть уверены, что машиной управляет или пьяный, или женщина — кто именно, у вас нет времени выяснить, так как в вашем распоряжении остается одна тысячная доля секунды, чтобы повернуть рулевое колесо на десятую часть вершка и въехать правыми колесами машины в грязь.

Такие случаи происходили не чаще одного или двух раз в день, и всякий раз, когда это случалось, мистер Росс совершенно одинаково передвигал сигару из одного угла рта в другой и бормотал: «Проклятый идиот», — единственное бранное слово бывшего погонщика мулов, которое он позволял себе произносить в присутствии мальчика и которое теперь в его устах было просто «научным термином». Он употреблял его при встречах с пьяными, с женщинами, управлявшими автомобилями, возами с сеном, повозками с мебелью, грузовыми автомобилями, мотоциклетками, мчавшимися с такой быстротой, что их бросало из стороны в сторону; с мексиканцами в тряских таратайках, которые вместо того, чтобы месить колесами придорожную грязь, как им, собственно, полагалось, выезжали на ленту из серого бетона — и как раз в ту самую минуту, когда навстречу вам мчался другой автомобиль. И вы принуждены были хвататься сразу за все тормоза, останавливать свою машину и, что хуже всего, скользить на шинах. Быть вынужденным скользить на шинах — одна из самых больших неприятностей для автомобилиста, и мистер Росс был убежден, что настанет день, когда будет запрещено законом ездить по государственным дорогам со скоростью меньше сорока миль в час и когда всем желающим трястись на ветхих таратайках с едва передвигающими ноги лошадьми будет предоставлена полная свобода оставаться дома или быть перерезанным автомобилем пополам.

Горный хребет пересекал дорогу. Издали горы казались голубыми; как прозрачная завеса, висел туман над их вершинами; они громоздились одна на другую беспорядочными массами; более далекие из них, с неясными очертаниями и бледной окраской, были полны манящей таинственности, — вы знали, что вам надо было ехать прямо на них, прямо на эти горы, и вас интересовал вопрос: которую же из них прорвет наша дорога? Чем ближе подъезжали вы к горам, тем ярче становилась их окраска — зеленая, серая, бронзово-желтая. По их склонам росли не деревья, а густые заросли кустарников самых разнообразных оттенков. Там и сям выступали отроги скал — черные, белые, коричневые, красные. Местами среди зелени кустов нежно алела юкка, стебель которой, в десять и больше футов вышиной, был покрыт на конце сплошной массой мелких красных цветов и напоминал пламя свечи, которое, однако, не колебалось от ветра.

Дорога пошла в гору и скоро обогнула выступ скалы, на котором виднелась надпись, сделанная красными буквами: «Гваделупская высота. Скорость на поворотах — 15 миль в час».

Проезжая мимо надписи, Росс ничем не выдал своей грамотности и уменья пользоваться «измерителем скорости». Ему было ясно, что эта надпись была сделана для не умеющих править автомобилем, посвященным же в это искусство нечего было с ней считаться. Если дорога шла по правой стороне ущелья, то вам, в то время как вы делали поворот, надо было как можно ближе держаться к горе; в распоряжении же встречного автомобилиста оставался противоположный край дороги, и ему предоставлялось глядеть в оба, если жизнь была ему дорога.

В тех же случаях, когда гора была у вас справа и на поворотах заслоняла вас от глаз ехавшего вам навстречу автомобилиста, — Росс прибегал к помощи своего рога. Это был большой сигнальный рог, властно отдававший приказания, — как раз такой, какой нужен человеку, неотложные дела которого требуют, чтобы он проезжал пространства, площадью превосходящие древние империи, — человеку, которого ждут в конце путешествия крайне важные деловые свидания и который разъезжает, не останавливаясь, и днем и ночью, во всякую погоду. Голос рога был суров и воинствен — в нем не слышалось никакого намека на человечность и доброту: при скорости в пятьдесят миль в час не остается места для эмоций этого рода. Вы хотите от людей одного: чтобы они сошли с вашей дороги. И скорей! Как можно скорей! Это говорит им громкий носовой звук вашего рога. «Ууааан»… — звучал ваш рог на первом повороте. «Ууааан»… — звучал он на следующем, и скалистые стены Гваделупского ущелья на все лады отражали этот новый, странный для них звук — «Ууааан»… «Ууааан»… В страхе разлеталась в разные стороны птицы, земляные белки спешили скрыться в своих песчаных норках, и все, кто спускался в это время по крутым изгибам дороги, — хозяева ранчо, возвращавшиеся на «фордах» в свои владения, переселенцы, направлявшиеся в Южную Калифорнию, со всеми своими цыплятами, собаками, младенцами и матрацами, — все они инстинктивно бросались в сторону, и колеса их экипажей касались последнего страшного дюйма опасной дороги… «Ууааан»… «Ууааан»… — кричал автомобиль.

Каждый мальчик скажет вам, что это великолепно. Подниматься все выше и выше, к самым облакам, на машине, полной мощи, чудесно оборудованной, которая послушна малейшему нажиму вашей ноги. Машина в 90 лошадиных сил! Подумать только! Представьте себе, что в ваш экипаж запряжено девяносто лошадей, попарно, — сорок пять пар, — и все они галопом мчатся по горной дороге, — разве это не заставило бы усиленно забиться ваш пульс! А эта волшебная лента из серого бетона, разостланная для вас, извивающаяся то в одну, то в другую сторону, прокладывающая себе путь повсюду, где только нужно, плотно прижимаясь к отвесной скале одной горы, перебрасываясь через вершину другой, пронзая мрачные недра третьей. Она извивается, крутится, понижается, поднимается, делая бесчисленные повороты, и все время держит вас в равновесии, в полной безопасности, указывая своей белой чертой, проведенной как раз посредине, то место, которого вы должны держаться! Какая удивительная сила сделала это? И отец объясняет сыну: «Это сделали деньги». Капиталисты сказали одно слово, и пришли инженеры и техники, а за ними тысячи землекопов, толпы мексиканцев и индейцев с бронзовой кожей с заступами и лопатами, с мотыгами, со всевозможными инструментами, с ящиками динамита, с тысячами мешков цемента и принялись рыть землю, взрывать скалы. Они работали здесь и год, и два — и ярд за ярдом развертывали волшебную ленту.

Никогда еще, с тех пор как существует мир, не было людей, равных по могуществу этим «капиталистам». И отец был одним из них: он тоже мог делать подобные вещи, и как раз теперь он готовился совершить одно из таких изумительных дел: в этот вечер, ровно в семь часов, в одной из комнат «Королевской гостиницы» в Бичи его будет ждать Бэн Скут, нефтяной комиссионер, которого Росс называет своей ищейкой. У него в руках будет письменное крупное «предложение» в готовом для подписи виде, и отцу нужно будет только подписать свое имя — вот почему отец имел право требовать, чтобы дорога, по которой он ехал, была свободна от всяких препятствий. Вот что означали властные, воинственные звуки его рога — «Ууааан… Ууааан»… Едет Росс, прочь с дороги! «Ууааан… Ууааан»…

Мальчик сидел и смотрел на все живыми блестящими глазами. Он видел мир таким, каким изображали его фантазеры во времена Гарун-аль-Рашида. Он видел его с волшебного коня, на котором мчался через вершины гор, сквозь облака, или с ковра-самолета, летевшего по воздуху. Гигантская панорама развертывалась перед его глазами. На каждом повороте дороги открывались новые и новые виды; внизу под вами извивались долины, над вами — вершины гор всевозможных очертаний и окрасок. На той высоте, на которой вы находились, в ущельях и по уступам гор росли громадные старые сосны с ветвями, поломанными бурями и обожженными молниями, или дубовые рощи, придававшие местности вид английских парков. Выше, на вершине, только кустарник, покрытый теперь нежными ярко-зелеными листьями, да цветы шалфея и других неприхотливых растений, которые знают, что им надо торопиться цвести, пока в почве не иссякла еще весенняя влага. Среди кустарников пестрели оранжевые цветы повилики, цепляющиеся за стебли соседних растений, погибавших от этих объятий, но кустарник был густ и обилен.

Еще выше — голые скалы, окрашенные в самые разнообразные цвета. Некоторые из них походили на звериные пестрые шкуры, на шкуры красно-бурых леопардов и красно-серых с коричневыми полосами, на черно-белых неизвестных вам зверей.

Горы казались беспорядочно нагроможденными каменными глыбами, точно их разбросали сражавшиеся здесь великаны; или это были огромные булыжники, как будто сваленные в кучу уставшими от игры детьми великанов. Некоторые скалы смыкали над дорогой высокие своды; зияли ущелья, а по краю дороги шел белый прочный барьер, чтобы защищать вас на крутом повороте. Высоко в воздухе парила какая-то белая птица. Вот она сложила крылья и, как подстреленная, камнем устремилась в бездну.

— Это орел? — спросил мальчик.

— Лунь, — ответил отец, чуждый всему романтическому.

Выше и выше взбирались они под мягкий однотонный шум мотора. Под наклонно поставленным щитом, защищавшим их от ветра, находились циферблаты с различными стрелками: измеритель скорости, точно указывающий маленькой красной черточкой быстроту хода машины, часы и термометр. Все эти предметы твердо запечатлены в сознании отца, представляющего собой еще более сложный механизм. И действительно, могла ли машина в девяносто лошадиных сил выдержать сравнение с силой многих миллионов долларов? Машина могла сломаться, но если бы померк разум отца, то это было бы нечто вроде затмения солнца.

На Гваделупских высотах им полагалось быть около десяти часов утра, и мальчик ни на минуту не сомневался, что они поспеют как раз вовремя. Он напоминал того старого фермера с новыми золотыми часами, который, стоя на пороге своего дома, наблюдал за восходом солнца. «Если оно не поднимется через три минуты, — говорил он, — значит, оно запаздывает».

III

И тем не менее случилось нечто, что спутало ваше расписание. Вы вдруг попали в полосу тумана. Точно холодное белое покрывало спустилось на ваше лицо. Туман не мешает вам видеть, но он смочил глинистую дорогу и образовал на ней слой грязи — обстоятельство, ставящее самого опытного автомобилиста в беспомощное положение. Быстрый глаз Росса, однако, заметил это вовремя, и он успел затормозить машину как раз в ту минуту, когда она начала уже скользить и почти коснулась белого деревянного барьера у края дороги.

Они опять двинулись вперед, но очень медленно, чтобы в любой момент остановиться; измеритель скорости показывал сначала пять миль, потом три; а затем они начали скользить, и отец, пробормотав: «Проклятье», снова остановил машину и поставил ее около самой горы так, чтобы встречные автомобили могли издали увидеть ее. Мальчик открыл дверцу и весело выпрыгнул на дорогу; отец вышел за ним медленно и спокойно. Сняв свое пальто, он положил его под сиденье; потом снял пиджак и аккуратно положил его туда же: ведь одежда — часть человеческого достоинства, символ жизненного преуспеяния и никогда не должна быть ни запачкана, ни смята. Он отстегнул манжеты у своей рубашки и засучил рукава: всем этим движениям подражал и мальчик. В задней части автомобиля находилось небольшое отделение, которое отец отпер одним из своих бесчисленных ключей, достал из него тормозные цепи и прикрепил их к шинам задних колес. Потом вымыл руки о придорожные, мокрые от тумана листья, что не замедлил сделать и мальчик: ему очень нравилась холодная влага блестящих капель, покрывавших листья. Вытерев руки о чистую тряпку, висевшую в машинном отделении, они снова надели пиджаки и сели на прежние места, и автомобиль двинулся в путь, немного быстрее, но все еще не с той скоростью, которая полагалась по расписанию.

«Гваделупская высота. Скорость на поворотах — 15 миль в час». Так гласила надпись. Теперь они начали медленно спускаться, тормозя автомобиль, который протестовал и вздрагивал от нетерпения. Очки Росса-отца лежали у него на коленях, так как они были в мокрых пятнах от тумана, покрывавшего холодной влагой его волосы и лицо. Было весело вбирать в себя с каждым вздохом этот холодный воздух; еще веселее высовываться за щит и громко трубить в рог: отец позволял теперь мальчику трубить, сколько ему было угодно. Вот поднимается навстречу другой автомобиль — «форд» и тоже трубит в рог, и над его радиатором клубится легкий дымок.

Внезапно туман начал рассеиваться, с каждой минутой становился реже и скоро исчез. Быстро понеслись они вперед, навстречу удивительному виду, который открывался перед их глазами. О как чудесно! Все шире раздвигались горы, открывая новые и новые ландшафты. О, если бы были крылья, чтобы парить над этими вершинами и долинами, сбегающими вниз! К чему все эти повороты, ограниченная скорость, эти цепи, тормоза?.. «Вытри мои очки», — произнес прозаическим тоном отец. Вид — видом, но ему нужно было следить за белой чертой, которая шла посредине дороги, и опять на поворотах затрубил его рог: «Ууааан»… «Ууааан»…

Они продолжали спускаться, и постепенно волшебная панорама исчезала, и опять они превратились в простых смертных, опять спустились на землю. Все шире и шире становились повороты дороги; скоро они обогнули последний уступ последней горы, и перед ними открылся длинный прямой спуск. Яростно засвистел ветер, красная черточка измерителя скорости энергично задвигалась. Теперь они наверстывали потерянное время. Ух! С какой головокружительной быстротой замелькали деревья и телеграфные столбы! Вот уже не пятьдесят, а шестьдесят миль в час… Некоторые, пожалуй, испугались бы такой быстроты, но ни о какой опасности не могло быть и речи, когда рулевым колесом управлял Дж. Арнольд Росс. Внезапно машина замедлила ход и так неожиданно, что вы едва не соскользнули с сиденья, а маленькая красная черточка стала показывать пятьдесят, сорок, тридцать. Дорога расстилалась впереди прямая, как стрела, на ней не было видно никакой другой машины, а, между тем, отец тормозил. Мальчик взглянул на него вопросительно. «Сиди смирно, — сказал ему отец, — не смотри по сторонам: слежка за скоростью».

О, да это целое приключение! Сердце мальчика запрыгало от радости. Ему очень хотелось обернуться и посмотреть на того, кто нагонял их автомобиль, но он понимал, что должен сидеть не двигаясь и с невинным видом смотреть прямо перед собой. Нет, они никогда не делали более тридцати миль в час, и если какому-нибудь полицейскому офицеру, наблюдающему за движением, показалось, что они спускались с высоты с большей скоростью, то, очевидно, это было оптическим обманом, вполне понятной ошибкой человека, обязанности которого отнимали у него веру в честность человеческой натуры. Да, это действительно ужасная обязанность — вести постоянную борьбу со скоростью и восстановлять против себя весь человеческий род: прибегать ко всякого рода низким приемам, прятаться в кустах с часами в руках и сообщаться постоянно по телефону с другими своими товарищами, так же стоящими и тоже с часами в руках на определенном от вас расстоянии, и учитывать таким образом скорость каждого проезжающего автомобилиста. Они изобрели даже специальный прибор — ряд зеркал, располагаемых вдоль дороги и помогающих им в работе. Такого рода деятельность доставляла массу хлопот автомобилистам, которым приходилось все время быть начеку. При малейшем намеке на опасность они должны были тотчас же замедлять свой ход и делать это не слишком внезапно, не вдруг, но постепенно; чтобы это имело вид вполне естественного замедления, к которому вы придете, едва только заметите, что нечаянно на несколько мгновений перешли за предел установленной скорости.

— Этот малый теперь от нас не отстанет, — сказал отец. Перед его глазами помещалось крошечное зеркало, дававшее возможность следить за этими «врагами человеческого рода», но мальчик не мог им пользоваться и сидел поэтому как на иголках, не видя того, что его так интересовало.

— Ты его видишь? — спрашивал он поминутно отца.

— Сейчас нет еще, но он появится. Он знает, что мы ехали ускоренным ходом. Он нарочно выбрал для своих наблюдений такую прямую, открытую дорогу, как эта, по которой все едут ускоренным ходом.

Из этого вы видите всю низкую натуру этих преследователей — они непременно выбирают такие места, по которым скорая езда не представляет никакой опасности, и ловят тех, кто пользуется этой возможностью, устав от медленного спуска по влажной горной дороге с постоянными поворотами.

И они продолжали ползти со скоростью тридцати миль в час: законный предел, установленный в спокойные мирные дни 1912 года. Такое передвижение отнимало прелесть автомобильной езды и сводило на нет все расписание. Перед глазами мальчика пронесся образ Бен Скута, этой «ищейки» отца, сидящего в одной из комнат «Королевской гостиницы» в Бичи в обществе нескольких других деловых людей, жаждущих принять участие в крупных предприятиях. Отец, конечно, будет говорить с ним по телефону, с часами в руках разочтет, сколько потребуется времени, чтобы сделать остающиеся мили, назначит час — и явится минута в минуту: ничто его не остановит. Если их автомобиль неожиданно поломается, то отец вынет свои саквояжи, запрет машину, остановит первый проезжающий экипаж, доедет на нем до ближайшего города и там наймет или купит лучший автомобиль, какой только найдет, а сломанный велит отдать в починку. Да, ничто не сможет остановить отца. Однако теперь он ползет, делая только тридцать миль в час… «Почему? В чем дело?» — спросил мальчик… «Судья Ларкей», — ответил отец, и все стало ясно. Они проезжали через округ Сан-Джеронимо, где ужасный судья Ларкей посылал в тюрьму нарушителей правил автомобильной езды. Мальчик никогда не забудет того дня, когда отец был принужден отложить все свои дела и вернуться назад, в Сан-Джеронимо, чтобы явиться в суд и подвергнуться раздраженным окрикам этого престарелого самодержца… В большинстве случаев вам не приходилось подвергаться таким оскорблениям; вы просто показывали вашему преследователю свою карточку, удостоверяющую, что вы член «Автомобильного клуба», и он, вежливо кивнув, протягивал вам маленькую бумажку с цифрой вашего штрафа, пропорционального той скорости, с которой вы ехали. Вы отправляли по почте чек на эту сумму, и этим дело кончалось.

Но там, в Сан-Джеронимо, все эти люди вели себя, точно идиоты, и отец сказал судье Ларкею, как он смотрит на этот прием ловить автомобилистов при помощи агентов, прячущихся в кустах, шпионящих за гражданами. Все это было неблагородно и заставляло автомобилистов считать служителей закона врагами. Судья попробовал было сострить и спросил, не считает ли он, что каждый жулик может смотреть на представителей закона, как на врагов. На следующий день во всех местных газетах стояло «Нефтепромышленники противятся закону о скорой езде: Дж. Арнольд Росс говорит, что он этот закон изменит». Друзья Росса трунили над ним, но он стоял на своем и говорил, что рано или поздно он добьется того, что этот закон будет изменен, и в конце концов он, конечно, этого добился, и вы именно ему обязаны тем, что обычая ловить автомобили более не существует; полицейские агенты не прячутся в кустах, но в своих мундирах разъезжают верхом по дорогам, и вам нужно только поглядывать временами в маленькое зеркало и двигаться вперед с той скоростью, какая вам нравится.

Они доехали до стоящего у края дороги домика с навесом, где продавался газолин. Росс поставил автомобиль под навес и велел подбежавшему человеку снять тормозные цепи. Мальчик выскочил из автомобиля в ту самую минуту, как он остановился, открыл маленькое отделение, находившееся сзади, достал из него мешок, в котором хранились тормозные цепи и бидон для смазочного масла. «Смазочное масло так же дорого, как сталь», — говорил обыкновенно Росс. У него много было таких изречений, и мальчик знал их наизусть. Росс говорил это не потому, что боялся лишней траты, и не потому, что на его заводах продавалось смазочное масло, а не сталь, но только потому, что его общим принципом было — делать все как можно лучше и относиться с уважением ко всякой части машин.

Росс тоже вышел из автомобиля, чтобы размять ноги. Это был человек высокий, крупный. Пальто сидело в обтяжку на его плотной фигуре. У него было круглое лицо с крупными чертами; румяные, гладко выбритые щеки были свежи, но, вглядевшись в него внимательнее, вы замечали под его глазами мешки, а у висков сеть морщинок. Волосы его были с сильной проседью. У него было много забот, и он начинал уже стареть. Выражение его лица — в решительные минуты суровое и энергичное — было благодушно-спокойное; и мысли его работали медленно, но основательно. Порой, когда представлялся случай, как, например, сейчас, он любил проявить свою общительность и поболтать по-просту с теми, кого он встречал по дороге — с такими же простыми людьми, как и он сам, которые не замечали его неправильного английского выговора и не старались вытянуть у него денег, — во всяком случае, не в таком количестве, на какое стоило бы обращать внимание.

И он с удовольствием разговаривал теперь с человеком, суетившимся около его автомобиля. «Да, сегодня в ущелье было очень скверно, такой густой туман, что пришлось немного запоздать; неладное место для спуска, трудно тормозить машину». — «Очень скверное место, — подтвердил его собеседник. — скользкое, как стекло: немало автомобилей попадают из-за этого в беду. Непременно нужно было бы что-нибудь придумать, как-нибудь улучшить дорогу». «Просто снять часть горы, — отдать эту работу на подряд», — подумал отец. Рабочий сообщил Россу, что сегодня тумана бояться уже нечего, что в мае туманы бывают здесь очень часто, но по утрам и к полудню всегда погода проясняется. Потом он спросил, не нужно ли газолину, но Росс ответил, что у него с собой большой запас, который они сделали перед началом подъема. На самом же деле Росс любил пользоваться газолином собственного завода, не доверяя другим, но не сказал этого, чтобы не обидеть собеседника.

Он протянул ему за услуги серебряный доллар — и отказался от сдачи. Рабочий в первую минуту был совершенно ошеломлен такою щедростью; потом, в знак приветствия, поднял вверх палец, да, он понял, что имеет дело с большим человеком. Отец давно уже привык к такого рода сценам, тем не менее, они всегда проливали луч света в его сердце, и, чтобы чаще испытывать такое настроение, он никогда не забывал держать в своих карманах запас серебряных долларов. «Бедняги, — говорил он, — маловато зарабатывают они». Росс хорошо это знал; он сам вышел из их среды и при всяком удобном случае старался объяснить это мальчику. Для него это была сама жизнь. Мальчик же видел во всем что-то романтическое.

Они заняли свои места и собирались уже тронуться в дальнейший путь, когда к домику, от которого они отъезжали, подъехала мотоциклетка и в ней — кто бы вы думали? — их преследователь, полицейский агент. Росс был прав, говоря, что он гнался за ними. Увидав их теперь у домика, где брали газолин, он сердито нахмурился, но так как ему не к чему было придраться, то они спокойно продолжали свой путь. «Очевидно, он будет теперь торчать здесь, где ему удобно подстерегать едущие мимо автомобили», — сказал отец. И это оправдалось. Не успели они проехать и двух миль скучным ходом — тридцать миль в час, как услышали позади себя громкий звук рога, и мимо них со страшной быстротой пронесся автомобиль. Несколько секунд спустя отец, посмотрев в свое маленькое зеркальце, объявил: «А вот и он, — я говорил». Мальчик быстро обернулся, и в этот момент, оглушая их ревом своего мотора, промчалась мимо мотоциклетка. «Гонка! Гонка! — восторженно закричал мальчик, подпрыгивая на месте. — О, папочка, поедем за ними!..»

Отец не достиг еще того возраста, когда увлечение спортом становится чуждым человеку, и, кроме того, ему удобно было видеть своего врага впереди себя и наблюдать за ним. Отец пустил свою машину полным ходом. Снова цифры поползли на красную черточку измерителя скорости: 35, 40, 45, 50, 55. Мальчик еле удерживался на краю своего сиденья, глаза его сияли, он крепко сжимал руки.

Волшебная лента из серого бетона кончилась. И теперь перед ними была широкая грязная дорога, длинными зигзагами тянувшаяся по низким холмам, засеянным пшеницей. Она была хорошо утрамбована, но на ней было немало бугров, на которых подскакивал автомобиль, снабженный всевозможными рессорами и приспособлениями, предназначенными для того, чтобы ослаблять толчки и не затруднять езду. Впереди поднималось громадное облако пыли — целая туча, которую ветер рассеивал по всем направлениям. Можно было подумать, что там двигалось многочисленное войско. Моментами удавалось рассмотреть мчавшийся с головокружительной быстротой автомобиль и преследовавшую его, теперь уже почти на одной линии, мотоциклетку.

— Он старается удрать. О, папочка, задержи чем-нибудь мотоциклетку! Задержи!

Да, такое приключение не часто встречается в дороге.

— Проклятый идиот, — произнес отец свой суровый приговор. — Человек рискует жизнью, лишь бы не заплатить грошового штрафа. Все равно ему не уйти от погони на такой дороге.

И спустя несколько секунд, когда пыль немного рассеялась, они увидели остановившийся у правого края дороги автомобиль, а рядом с ним мотоциклетку и агента с записной книжкой в руке, в которой он что-то отмечал. Отец уменьшил ход до невинных тридцати миль и проехал мимо. Мальчику очень хотелось остановиться и послушать неизбежные в этих случаях протесты и возражения, но он знал, что надо было наверстать потерянное время и воспользоваться удобным случаем, чтобы удрать от надзора. Сделав несколько миль, они ускорили ход. Мальчик в течение следующего получаса беспрестанно оглядывался, но агента уже не было видно. Снова для них не существовало никакого другого закона, кроме их собственного.

Незадолго перед этим они были свидетелями одного несчастного случая в дороге и затем были приглашены в суд дать свои показания. Секретарь суда, вызвав «Дж. Арнольда Росса», вызвал вслед затем совершенно таким же торжественным тоном «Дж. Арнольда Росса-младшего», и мальчик, стоя перед судьей, подтвердил, что он знает, что такое присяга, знаком со всеми правилами езды на автомобилях — и рассказал все, что он видел.

Этот случай дал ему некоторое понятие о судебных разбирательствах, и всякий раз теперь, когда он наталкивался в дороге на какие-нибудь неправильности, — он тотчас же создавал в своем воображении целый судебный процесс. Он мысленно говорил себе то, что, по его мнению, должны были сказать в том или другом случае обвиняемый и обвинитель, и нередко так увлекался, что начинал жестикулировать. «В чем дело? Что с тобой, мальчик?» — спрашивал отец. Мальчик сконфуженно молчал, потому что ему не хотелось сознаваться, что его фантазии опять увлекли его куда-то далеко от действительности. Но отец знал, в чем дело, и тихонько улыбался. «Этот маленький фантазер, — думал он, — всегда строит себе воздушные замки. Всегда перескакивает с одной мысли на другую. Всегда всем интересуется». Совсем иначе работала голова отца. Он подолгу обдумывал каждый вопрос, и мысли, приходившие ему в голову по поводу того или другого предмета, были степенны и медленны; чтобы запечатлеться в его сознании, все его ощущения и впечатления требовали долгого времени, подобно медленно нагревающейся печи. Во время своих поездок с сыном он иногда в течение целого часа не произносил ни слова. Господствующим его ощущением было тогда превосходное самочувствие, — сознание, что он в своем удобном теплом пальто составляет как бы часть этой великолепной, мягко мурлыкающей машины, толкаемой вперед кипящей нефтью и делающей пятьдесят миль в час. Если бы вы проникли в его сознание и внимательно разобрались в нем, то вы нашли бы там не мысли, а скорее физические ощущения, испытываемые им от состояния погоды, от езды, от банковских счетов, от сидящего рядом с ним мальчика. Взятые вместе, соединенные в одно, эти ощущения могли бы быть выражены приблизительно так: «Вот я правлю этим автомобилем, — я, Джим Росс, когда-то простой возчик, потом „Дж. А. Росс и K°“ — представитель торговой фирмы на Куин-Сентр в Калифорнии, а теперь Дж. Арнольд Росс — крупный нефтепромышленник. Мой завтрак почти переварился, и мне начинает делаться жарко в моем широком новом пальто, потому что солнце уже высоко… И у меня сейчас новая нефтяная скважина на Лобос-Ривере, дающая четыре тысячи баррелей в сутки, — и в Антилопе, дающая шестнадцать тысяч баррелей, и я еду подписывать новый договор в Бич-Сити, и не далее как через два часа мы нагоним все потерянное время. И Бэнни сидит рядом со мной; он здоров, крепок и будет владеть всем тем, что я теперь создаю; будет продолжать мое дело, идя по моим стопам, с той только разницей, что ему не придется бродить ощупью и делать те ошибки, какие делал я, и не будет у него никаких тяжелых воспоминаний… И будет он во всем меня слушаться».

Бэнни сидел рядом с отцом, и мысли роились в его голове, перепрыгивая с одного вопроса на другой, подобно тому как скачет в поле кузнечик с одной травинки на другую. Вот мчится, точно сумасшедший, зайчонок; у него уши такой же длины, как у мула; почему они так прозрачны на солнце и такие ярко-розовые? А там, на изгороди сорокопут — и все время забавно хлопает крыльям и, то распуская их, то складывая… Для чего он это делает?.. А вот на дороге лежит изуродованное тело земляной белки. Она, наверно, перебегала дорогу и попала под автомобиль, а теперь через нее будут проезжать другие автомобили, и скоро от нее ничего не останется; она превратится в пыль, и ветер развеет ее по дороге… Отцу нечего об этом говорить: он скажет, что белки разводят чуму, т. е. не сами белки, а блохи, которые на них; время от времени бывают случаи этой болезни, но газетам запрещают о них писать, так как это производит тяжелое впечатление.

Мальчик думал об этом маленьком жалком существе, жизнь которого погасла так внезапно… Как это жестоко и удивительно, что все существа растут и становятся сильными «так просто», из ничего, по-видимому, — по крайней мере отец не мог этого объяснить и говорил, что никто не может… Вот на дороге воз с домашним скарбом; он двигался им навстречу, к большому неудовольствию отца; но Бэнни обрадовался, увидав двух мальчиков его возраста, которые сидели на возу и спокойно смотрели на него равнодушными глазами. Худые, бледные мальчики, у которых был такой вид, точно они никогда не ели досыта… Почему бывают бедные люди и почему, если они бедные, им никто не помогает? «Свет устроен так, что каждый должен помогать сам себе», — объяснил ему отец.

«Бэнни» — было имя, которое дала мальчику его мать, когда он был совсем крошкой, потому что он был тепленький, мягонький и смугленький. Она одевала его в мягкие легкие коричневые с белыми воротниками и кушаками костюмчики. Теперь, когда ему минуло уже тринадцать лет, он протестовал против такого детского имени, и его товарищи сократили окончание и сделали из него просто Бэн — и это имя так за ним и осталось. Это был хорошенький мальчик с густыми каштановыми кудрями, развеваемыми ветром, с большими карими блестящими глазами, румяный и загорелый, потому что большую часть времени он проводил на воздухе. В школу он не ходил — у него дома был воспитатель, так как ему предстояло в будущем занять в свете то место, которое теперь принадлежало его отцу; и он часто сопровождал отца в его поездках, чтобы понемногу входить в курс всех его дел. И как чудесны, бесконечно чудесны были эти сцены! Столько новых лиц, столько новых, неизвестных ему сторон человеческой жизни. Они проезжали через города и деревни, — замечательные города и деревни, с людьми, домами, автомобилями, лошадьми, вывесками и плакатами. По обеим сторонам дороги — плакаты; на каждом перекрестке указательные столбы с длинным, подробным перечнем всех мест, куда ведет данная дорога, — настоящий урок географии. И целый ряд высчитанных расстояний, по которым вы могли всегда проверить самым точным образом ваш путь, весь ваш маршрут, — это был урок арифметики. Далее, плакаты с целым рядом путевых сообщений, предупреждающих вас обо всех опасных местах: неожиданных поворотах, скользких спусках, перекрещивающихся железнодорожных путях. Через самую дорогу были переброшены укрепленные на высоких столбах и освещенные электрическими лампочками надписи: «Лома Виста». «Добро пожаловать к нам». А дальше, при выезде: «Лома Виста — граница города». «До свидания. Счастливого пути. Опять приезжайте к нам».

И не было конца объявлениям, цель которых — разнообразить ваше путешествие: «Впереди великолепный вид; готовьте „Кодак“». И вы искали вид, а когда находили, никогда не знали, тот ли это самый, о котором гласило объявление. Фабрикант автомобильных шин выставил большую деревянную фигуру мальчика с развевающимся флагом в руке. Отец сказал, что этот мальчик очень похож на Бэнни, а Бэнни нашел, что он больше похож на Джека Лондона, портрет которого он видел в одном журнале. Другой фабрикант шин на каждом перекрестке дорог, ведущих в соседний город, водрузил по большой, тоже сделанной из дерева, раскрытой книге, на которой, кроме названия фабрики и магазина, давались вам еще поучительные сведения, касавшиеся данной местности и ее истории. Вы могли узнать из нее, что Цитрус был тем пунктом, где были выращены первые калифорнийские апельсины, что Санта-Розита обладала лучшими источниками радия во всей восточной части Скалистых гор, что на окраинах Крошент-Сити отец Юпитера Серра в 1769 году обратил v христианство две тысячи индейцев.

Вы узнали далее, что и теперь еще были люди, старавшиеся обращать своих ближних в свою веру; об этом гласили плакаты и надписи, украшавшие скалы и железнодорожные мосты: «Приготовься к встрече с твоим господом», — и тут же рядом объявление железнодорожной компании: «Здесь пересекаются железно-дорожные пути. Остановись. Смотри. Слушай». Отец объяснил, что железнодорожная компания предпочитает, чтобы встреча с богом произошла в другом месте, так как чересчур серьезное отношение к религиозным вопросам в этом месте может повлечь за собой печальные последствия. На одном из придорожных плакатов стояло: «Иисус ждет», а дальше начинался ряд бесчисленных объявлений, касавшихся обедов, ресторанов, гостиниц, — забавные объявления вроде: ресторан «Собачья конура», «Горшок с омарами» и т. п., доказывавшие, что люди очень любили покушать и приходили в веселое, шутливое настроение при одной мысли о еде. И каких только не было гостиниц. «Капля росы», «Случайный приют», «Надо торопиться» и пр. и пр. И тут же дух беззаботного веселья и непритязательных шуток встречал вас, когда вы входили в эти гостиницы. Внутренние их стены тоже были испещрены разными надписями вроде: «Богу мы верим, всем другим за наличные», «Не браните наш кофе: настанет день, когда и вы тоже будете стары и слабы», «Мы заключили с нашим банком условие: он не продает супов, а мы не учитываем чеков», и многое в этом роде.

Теперь они ехали по широкой долине; на целые мили тянулись пшеничные поля, зеленевшие в лучах майского солнца. Вдали среди группы деревьев виднелись там и сям крыши домов. «Если вы ищете уютный дом, — гласил плакат, — то поспешите в Санта-Инес — хорошая вода, дешевая земля и семь церквей. За справками обращайтесь к „Спрукс и Никельсон“».

Скоро дорога сделалась значительно шире; посредине ее протянулся ряд деревьев, по обеим сторонам выстроились домишки. «Если будете ехать медленно, увидите наш город; если помчитесь быстро, увидите нашу тюрьму», — предупреждал один огромный плакат. Отец замедлил ход до двадцати пяти миль в час, так как он знал, что городские власти любили прибегать к такого рода приему: подстерегали приезжавших в их город автомобилистов, и в тех случаях, когда они не были знакомы с правилами езды в городе и не изменяли сразу хода своих машин, с них взыскивали большой денежный штраф, и деньги шли на выпивку этих грабителей нового типа. И с ними отец собирался вести серьезную борьбу: он говорил, что все эти штрафы должны идти государству на исправление дорог.

«Деловой центр города. 15 миль в час». Главная улица Санта-Инес представляла двойную аллею с двумя рядами автомобилей, стоявших так плотно один к другому, что новоприбывшим приходилось ждать, пока какой-нибудь из стоявших автомобилей не даст заднего хода и не выедет из ряда, и тогда тотчас же торопливо занимать освободившееся место. Вдвинув, наконец, свой автомобиль, куда ему полагалось, Росс снял свое пальто, аккуратно сложил его, заправил рукава внутрь, — что он никогда не забывал делать после того, как сделался владельцем универсального магазина, который заключал в себе и отделение мужского верхнего платья. Он и Бэнни аккуратно уложили свои пальто в заднем отделении автомобиля и, заперев его на ключ, направились по пешеходной дорожке вниз по аллее мимо магазинов.

Санта-Инес был одним из городов Соединенных Штатов, и выставленные здесь на продажу вещи были точно такими же вещами, какие вы могли видеть в витринах других главных улиц, — «рекламированные» товары национального производства. Владелец ранчо приезжал в город в рекламированном, национального производства автомобиле, ускорял его ход, нажимая на педаль своим рекламированным, национального производства башмаком. В книжном киоске он находил выставку рекламированных журналов, содержащих все национально рекламированные объявления о национально рекламированных вещах, которые он повезет отсюда в свое ранчо.

Только очень немногие подробности придавали Санта-Инес характер западного города: ширина улиц, совершенно новые магазины, сверкающие белизной своих стекол усовершенствованные электрические фонари, висевшие посреди улиц; и тут же вы могли встретить человека в широкополой шляпе — низкорослого индейца, шамкающего на ходу губами, и одинокую фигуру ковбоя. «Элит-кафе» — гласила белая вывеска над одной из дверей; а на окне, на самом стекле, было написано масляной краской: «Вафли», и у дверей висело «меню» с обозначением цен всех тех блюд, которые вы могли получить здесь. В самом кафе вдоль одной стены были расставлены столики, а у другой стены помещалась стойка, и перед ней ряд широких спин без пиджаков с перекрещенными на рубашках подтяжками, восседавших на высоких табуретах. Здесь, у стойки, можно было поесть, и Росс с мальчиком поспешили занять два свободных табурета.

В таком месте, как это, Росс чувствовал себя в своей сфере. Ему доставляло удовольствие пошутить со служанками — он всегда умел сказать что-нибудь забавное, придумывая смешные названия кушаньям: «Пожалуйста, чтобы яйца смотрели на меня во все глаза», — говорил он, заказывая яичницу-глазунью. «Заверните ребеночка в одеяльце», — внушал он и смеялся над усилиями служанки догадаться, что это означает сваренное вкрутую яйцо, положенное между двумя ломтиками хлеба. Он оживленно болтал со своим соседом-ранчером, спрашивая его о всходах пшеницы и о предлагавшихся ценах на апельсины и орехи; все эти вопросы его очень интересовали как торговца нефтью, которому важно знать, насколько будут обеспечены деньгами его покупатели. Росс был и землевладельцем и собирался еще «прикупить кусочек», так как он считал, что вся Южная Калифорния содержит в своих недрах нефть и что рано или поздно здесь будет нефтяное царство.

Но сейчас они опаздывали, у них не было времени шутить. Росс спросил себе жареного зайца, но Бэнни не захотел его есть — не из-за каких-нибудь предубеждений, а потому, что в это утро он видел на дороге раздавленного зайчонка. Бэнни выбрал жареную свинину, потому что он никогда не видел мертвой свиньи. Ему подали на блюде два ломтика мяса с картофельным пюре, положенным горкой — с ямкой наверху, в которую был налит сладкий, коричневого цвета, соус, и немного рубленой свеклы с листиком салата, политым яблочной подливкой. Служанка принесла ему добавочную порцию, так как ей понравился этот веселый загорелый мальчик с розовыми щеками, с растрепавшимися от ветра кудрями, с нежно очерченным, как у девочки, ртом, с живыми блестящими карими глазами, которые с интересом оглядывали все в комнате: и надписи на стенах, и бутылки с ягодным сиропом, и куски пирога, и толстую веселую служанку, и другую, худенькую, с усталым лицом, которая прислуживала ему. Он смешил ее, рассказывая о прятавшихся в кустах агентах, следящих за автомобилистами, и о той — погоне, свидетелями которой они с отцом были. В свою очередь, она рассказала ему о тех преследованиях, каким подвергаются автомобилисты при въезде в их город. Сосед Бэнни как раз попал в лапы властей и должен был заплатить штраф в десять долларов. Сосед тоже принял участие в разговоре, и, таким образом, им, было о чем поговорить, пока Бэнни кончал свой обед, запивая кусок торта с изюмом стаканом молока. Вставая из-за стойки, Росс дал служанке «на чай» полдоллара, что для этого кафе было совершенно неслыханной щедростью и казалось даже чуть ли не безнравственным. Тем не менее служанка деньги взяла.

Теперь они ехали очень осторожно, пока не миновали тех мест, где могли опасаться засады, а потом прибавили ходу и покатили по широкому бульвару, под названием «Миссионерская дорога», вдоль которой на высоких столбах висели бронзовые колокольчики. Эта часть пути изобиловала живописными названиями вроде: «Дорога Чертова сада», «Граница Кругосветной поездки», «Вершина Весенней горы», «Дорога Снежной бухты», «Дорога Фигового дерева», «Заячьего следа» и пр. и пр. Была также и «Телеграфная дорога», — название, взволновавшее мальчика, так как он читал, как во время одной гражданской войны сражались за обладание «Телеграфной дорогой», и, когда они по ней ехали, он представлял себе отряды пехоты, прятавшиеся в кустах, и мчавшуюся по полям кавалерию; он не мог усидеть спокойно на месте и не замечал, что толкает отца. «В чем дело? Что с тобой?» — спрашивал тот. «Ничего, папочка, я просто так, думал о чем-то». — «Забавный ребенок. Не может не фантазировать».

Встречались также и испанские названия, ревностно охраняемые благочестивыми жителями. Бэнни понимал их, потому что учился по-испански, так как ему предстояло впоследствии иметь дело с рабочими-мексиканцами. «El Camino Real» — означало «Королевскую Большую дорогу». «Verdugo Canon» — означало «Палач».

— Что здесь произошло, папочка? — спрашивал Бэнни. Но папочка не знал истории. Он разделял в этом отношении мнение одного из фабрикантов рекламированных автомобилей национального производства, что история, в большинстве случаев, сущая ерунда.

Биография

Произведения

Критика