Пошли на вечер все друзъя. Николай Заболоцкий

Пошли на вечер все друзъя<.>
Один остался я<,> усопший<,>
в ковше напиток предо мной
и чайник лезет вверх ногой<,>
вон паровоз бежит под Ропшей<,>
и ночь настала. Все ушли,
одни на вечер, а другие
ногами рушить мостовые
идут, идут... глядят<,> пришли —
какая чудная долина<,>
кусок избушки за холмом
торчит задумчивым бревном<,>
бежит вихрастая скотина
и, клича дядьку на обед<,>
дудит мальчишка восемь лет<.>

Итак<,> пришли. Одной ногою
стоят в тарелке бытия<,>
играют в кости, пьют арак<,>
гадают — кто из них дурак<.>
Увы<,> — сказала дева там<, —>
гадать не подобает вам,
у вас и шансы все равны —
вы все Горфункеля сыны<.>

Все в ужасе свернулись в струнку<.>
Тогда приходит сам Горфункель:
Здорово, публика! Здорово,
Испьем во здравие Петрово,
Данило<,> чашку подавай<,>
ты, Сашка<,> в чашку наливай<,>
а вы<,> Тамара Алексанна<,>
порхайте около и пойте нам «осанна!!!»

И вмиг начался страшный ад:
друзья испуганы до-нельзя
сидят на корточках, кряхтят,
испачкали от страха рельсы,
и сам Горфункелъ<,> прыгнув метко<,>
сидит верхом на некой ветке
и нехотя грызет колено<,>
рыча и злясь попеременно<.>

На утро там нашли три трупа.
Лука... простите, не Лука <—>
Данило<,> зря в преддверье пупа<,>
сидел и ждал, пока, пока
пока... всему конец приходит,
писака рифму вдруг находит,
воришка сядет на острог,
солдат приспустит свой курок,
у ночи все иссякнут жилы,
и все, о чем она тужила<,>
присядет около нее<,>
солдатское убрав белье...

Придет Данило, а за ним
бочком, бочком проникнет Шурка.
Глядят столы. На них окурки.
И стены шепчут им: «усни,
усните, стрекулисты», это —
удел усопшего поэта<,> —
а я лежу один<,> убог,
расставив кольца сонных ног<,>
передо мной горит лампада<,>
лежат стишки и сапоги
и Кепка в виде циферблата
свернулась около ноги.

Н. Заболоцкий
12.III.1927