Ирвинг Стоун. Моряк в седле
(Отрывок)
I
Это история о Джеке Лондоне, рассказанная его собственными словами с присущими только ему неподражаемым колоритом, характером и драматизмом. Там, где Джек говорит о себе, ни один биограф не смог бы сказать лучше.
«Моряк в седле» основан на материале пятидесяти опубликованных книг Лондона и двухсот тысяч писем, черновых рукописей, документов, дневников. Все это – сам Джек Лондон; это – рассказ о том, как он работал, любил и боролся.
Ирвинг Стоун
Ранним июньским утром 1875 года жители Сан-Франциско, проснувшись, прочли в газете «Кроникл» ужасающую историю: женщина выстрелила себе в висок. Дело было в том, что муж «выгнал ее из дому, так как она отказалась умертвить своего еще не родившегося младенца, – пример бессердечия и мучений семейной жизни».
Женщиной была Флора Уэллман, заблудшая овца из семьи Уэллманов, старожилов города Мэслон, штат Огайо. Мужчиной – странствующий астролог-ирландец профессор Чани. Что касается младенца, то ему было суждено стать известным миллионам людей всего мира под именем Джека Лондона.
Статья в «Кроникл» – это поток брани по адресу профессора. Правда, в заключение автор признается, что эта история рассказана друзьями Флоры с ее же слов. Газета обвиняет профессора в том, что он отбывал в свое время срок заключения в тюрьме Тумс, что своих бывших жен – нескольких – похоронил: «растет зеленая трава у их изголовья, и хладный камень лег в ногах». Флору он заставлял гнуть спину у корыта, наниматься в няньки к чужим людям. Он продавал мебель, купленную на деньги жены, выгонял Флору из дому, а когда она отказалась уйти, сам бросил ее.
Правды в этих обвинениях так же мало, как и в заголовке статьи – «Покинутая жена». Флора никогда не была замужем за профессором Чани.
Ни малейшего желания кончать жизнь самоубийством у Флоры не было.
Рана ее оказалась царапиной и принесла куда больше вреда профессору Чани – ведь газеты разнесли эту историю по всей стране. Чани был оскорблен и опозорен на всю жизнь. Вскоре после этого происшествия он исчез из Сан-Франциско. Джек Лондон никогда не видел своего отца.
В то время, когда появилась статья в «Кроникл», Флоре Уэллман было лет тридцать. Низенькая, невзрачная, безвкусно одетая, она ходила в очках и черном кудрявом парике: глаза и волосы ей испортил тиф. Изжелта-бледное лицо с крупным носом, большие уши. Родом Флора была из хорошей уэльской семьи. В 1800 году ее бабушка, миссис Джоэль Уэллман, глубокой зимой с четырьмя детьми перешла через Аллеганские горы от озера Канандейгуа в штате Нью-Йорк до Вэйн Каунти, Огайо.
Чтоб совершить подобное путешествие, требовались энергия, мужество и уверенность в себе.
Оба сына миссис Джоэль Уэллман – Хайрам и Маршалл (дедушка Джека Лондона) унаследовали эти качества. Как-то поздней осенью, когда братья гостили в Кливленде, они отправились пароходом на остров в бухте Пут-ин-Бей. На обратном пути – а это был последний рейс в том году – пароход почему-то там не остановился, и мальчики остались на безлюдном ocтpoвe без пищи и крова. Наступала зима. Орудуя камнями вместо топора, они ухитрились соорудить из прибитых к берегу бревен такой прочный плот, что смогли на нем добраться не только до материка, но и до самого Кливленда.
Маршалл Уэллман поселился в Огайо в городе Мэслон. Здесь он строил каналы и брал патенты на свои изобретения, главное из которых – угольная топка Уэллмана. Сколотив солидный капитал, он построил себе дом, один из самых красивых в Мэслоне. Там и родилась его дочь Флора.
Флоре Уэллман была предоставлена возможность получить самое разностороннее по тем временам образование. Она училась музыке, окончила колледж, много читала, хорошо говорила, обладала изящным слогом и превосходно держалась в обществе. Девушке из богатой семьи Уэллманов было бы не трудно выбрать себе мужа по душе и зажить, как ее братья и сестры, степенно и благополучно. Но тут в налаженной машине что-то застопорилось; Маршалл Уэллман был искусный изобретатель, однако справиться с непокорной дочкой оказалось ему не под силу.
По отзывам друзей, это была девица с легко меняющимися настроениями, умная, одаренная, но нервная. Сколько-нибудь строгому порядку, твердым указаниям она поддавалась с трудом. Двадцати лет она перенесла тиф, и после болезни, как говорят, у нее осталась некоторая сумятица в голове.
Когда Флоре исполнилось двадцать пять лет, она собрала пожитки в чемодан и уехала из Мэслона. Для молодой девушки это было неслыханно. Отношения с родителями были порваны на всю жизнь. Несомненно, произошел скандал, но об истинной причине этих неприятностей можно только догадываться. Изобретательный репортер «Кроникл» предполагает, что «Флора приехала к нам на побережье приблизительно в то же время, когда через заросшие шалфеем романтические дали Невады сюда предпринял путешествие профессор». На самом деле Флора встретилась с Чани лишь три года спустя, в Сиэтле.
Биограф Джека Лондона был бы готов пожертвовать многим, чтобы проследить скрытые от нас три года жизни Флоры Уэллман, когда она скиталась из города в город, зарабатывая на хлеб уроками музыки.
Оставшиеся сведения наводят на мысль, что это была бы неприглядная история.
Профессор Чани пишет; «…в тех же меблированных комнатах, где Флору считали моей женой, она прежде выдавала себя за жену Ли Смита.
Заведение, где мы жили, было весьма солидным, и вот однажды, вернувшись домой, я увидел, что жильцы собрались выезжать и весь дом охвачен ужасным волнением. Не успел я войти в комнату, как Флора закрыла дверь на ключ, упала передо мной на колени и, рыдая, стала молить о прощении. Я сказал, что мне нечего ей прощать. После долгих жалоб и разговоров вокруг да около она, наконец, рассказала мне правду о Ли Смите. Жильцы, сказала она, уезжают из-за того, что знали ее, Флору, почти в одно и то же время под именем мисс Уэллман, миссис Смит и миссис Чани. Стоило мне тогда уступить первому побуждению, и я ушел бы от нее, избавив себя от многих лет страданий. Но у меня самого за плечами была исковерканная жизнь, и, поразмыслив, я простил Флору».
В первый раз Чани встретился с Флорой Уэллман у Йеслера, мэра города Сиэтла Мэр был родом из Огайо и хорошо знал Уэллманов.
Флора в то время гостила у мэра и его жены Мистер и миссис Йеслер по секрету рассказали Чани, что их гостья – дочь очень почтенных родителей, но в чем-то провинилась. Это неведомое «что-то», очевидно, и заставило Флору уйти из дому Чани был на короткой ноге с Йеслерами, часто к ним заходил, и когда позже, в Сан-Франциско, увиделся с Флорой, они встретились как старые друзья.
Что за человек был отец Джека Лондона? Немногое известно о его прошлом, кроме того, что он был чистокровным ирландцем и родился в бревенчатой хижине в штате Мэн. В молодости он много лет провел на море. Невысокий ростом, профессор был такого могучего телосложения, что в шестьдесят лет ухитрился спустить с лестницы хулигана, которого подослали избить его. Чем он занимался? Писал, издавал журналы, читал лекции, преподавал и составлял гороскопы.
Им была собрана обширная библиотека, куда входили книги по философии, математике, астрономии и оккультным наукам. Он был языковедом, способным историком, знатоком библии. Среди близких учеников и последователей он слыл человеком замечательным; среди астрологов был признан одним из лучших. Говорят, что на склоне лет, живя в Чикаго, он посвятил свои недюжинные творческие способности астрологии, занимаясь ею по шестнадцать часов в день. Он страстно и искренне верил в астрологию и считал ее такой же точной наукой, как химия и математика; наукой, способной вытащить человечество из затянувшей его трясины.
Самой большой слабостью Чани были женщины Когда друзьям случалось упрекнуть профессора в прегрешениях против морали, он, указывая на свой гороскоп, восклицал: «Увы! Так уж мне на роду написано». Его ничего не стоило рассердить, и нелегко было иметь с ним дело: ему непременно хотелось быть вождем, наставником, рукдводителем решительно во всем. Большую часть жизни он был беден, деньгами не дорожия Если ученикам было нечем платить, он давал уроки бесплатно и постоянно раздавал то немногое, что имел По свидетельству студентов, его лекции всегда слушались с неослабевающим вниманием: ему было о чем сказать, и он знал, как это сказать. Иронизировать он умел как никто. Его друзьям над многим стоило подумать, если они умели думать. А если не умели, они недолго оставались его друзьями. В городе Портленде, штат Орегон, его еженедельные лекции пользовались известностью. На доске перед слушателями был изображен гороскоп в метр величиной Перед ним с указкой в руке стоял Чани, предлагая аудитории объяснить значение различных сочетаний звезд После полуторачасовой лекции он с присущим ему сочным ирландским юмором развлекал учеников забавными историями.
В 1909 году один из его последователей, Джо Траунсон из Гельдзбурга, позднее собрат Джека Лондона по социалистической партии, писал.
«Мне особенно нравилось, когда в ходе беседы он, бывало, восклицал:
«А-а! Это наводит меня на мысль…» И принимался развивать эту мысль, с блеском формулируя ту или иную научную истину, описывая явления природы, еще никем не подмеченные. В математике и астрологии он был изумителен, он обучил меня методу расшифровки древних надписей. Он прекрасно разбирался в грамматике. Познания его отличались глубиной, у него была голова настоящего ученого, поразительная память. Писать он мог без устали по шестнадцать часов в сутки; часто читал лекции, в которых говорил о причинах бедности и средствах борьбы с нею, о том, что богатые становятся все богаче, а бедные – беднее. Человек чрезвычайно многосторонний, он научил меня большему, чем все другие мои наставники, вместе взятые. Как-то раз он сказал мне: «Я вас научу, как вычислить время затмения; какой бы наукой вы ни вздумали заняться, я обучу вас». Одним словом, когда мне нужно было что-нибудь узнать, я шел к профессору Чани».
Траунсон не забывает упомянуть и о недостатках Чани. Профессор ничего не смыслил в музыке, ненавидел поборников женского равноправия; он был верным другом и беспощадным врагом, а после ссоры лишь скрепя сердце признавал достоинства противника. Он брал деньги у атеистов за то, чтоб прочесть лекцию против церкви., и был не в силах держаться вдали от молоденьких вдовушек.
Зажив одной семьей с Флорой Уэллман, Чани обосновался в доме на Первой авеню, как в то время называлась улица между Мишен и Валенсией Он начал сотрудничать в журнале «Здравый смысл», объявившем себя единственным атеистическим журналом к западу от Скалистых гор. Чани писал статьи, прочел цикл лекций по социологии для Общества филоматов, а на дому занимался толкованием гороскопов.
«Профессор поселился в Сан-Франциско с тем, чтобы заниматься астрологией. Он намерен также преподавать астрологию тем, кто захочет получить сведения об этом небесном искусстве. Знатоками и горячими сторонниками астрологии были такие умы, как Галилей и Исаак Ньютон. В длинном перечне лиц, выдающих себя в этом городе за астрологов, ни один не имеет представления об этой науке. Астрологами именуют себя обыкновенные шарлатаны, гадающие на картах и на кофейной гуще. Их ворожба и навлекла дурную славу на истинную астрологию. Рабочие часы с 10 до 12 утра и с 2 до 4 дня Вечерние консультации по особой договоренности».
Чани не был шарлатаном Большую часть жизни он учил, писал и читал лекции по астрологии бесплатно. Из этого ясно, что он не занимался сознательным жульничеством за счет легковерных. Вот анекдот, по которому можно судить, какое место он занимал в своей области.
Однажды в городе случился пожар. Сгорел дом Подозревали поджог.
Хозяин дома обратился к профессору Чани Профессор сказал, что в поджоге участвовали трое, и описал их с такой точностью, что хозяин отправился к преступникам и объявил, что Чани уличил их. Те тут же сознались. Если сказал Чани, отпираться бессмысленно.
Воскресными вечерами Чани читал лекции по астрологии в Чартер Оук Холле. Билеты у входа продавала Флора – по десять центов каждый Некоторое время лекции давали хорошие сборы, хотя кое-кто приходил, чтоб поиздеваться над лектором.
Лучшим свидетельством ума и взглядов Чани можно считать его стать и, напечатанные журналом «Здравый смысл»: «Бедность; ее причины и средства борьбы с нею», «Как поступать с преступниками?»
В статье «Человек должен уметь предсказывать будущее» он пишет:
«Неправильная система обучения внушила нам, что будущее принадлежит богу и самая попытка человека заглянуть в будущее – богохульство.
Вера в это прививается с раннего детства, и, вероятно, девять десятых жителей Соединенных Штатов склонны недоверчиво относиться к утверждению, что можно предсказать будущее. Их позиция подобна той, которую занимали люди до Галилея. Воспитанные на догме, что земля плоская, они с отвращением взирали на всякого, кто утверждал, что она кругла Когда папа с кардиналами заточили Галилея в темницу за утверждение, что земля движется по орбите, простым людям казалось, что этот человек, один из первых мучеников во имя науки, наказан по заслугам».
Статьи Чани написаны хорошим языком, аргументация – убедительна, манера изложения – четкая, ясная Видишь, что автор – человек всесторонне образованный, достаточно смелый, чтобы говорить откровенно. Он любит людей и хочет научить их стремлению к совершенству.
У него современные, передовые взгляды В статье о криминологии он пишет, что преступника удерживает не столько суровость, сколько неизбежность наказания. В другой статье он предлагает филоматам организовать братскую общину. Мужчины, женщины и дети будут собираться раз в неделю. Взрослые станут писать и обсуждать сочинения на различные темы, дети – заниматься музыкой, обучаться искусству композиции и критики Род человеческий будет совершенствоваться, и спустя несколько поколений порок и преступление исчезнут.
Флора же была не только астрологом, но и страстной спириткой Она проводила спиритические сеансы, на которых публике предлагалось общаться с духами близких, посылать им вести о себе. Можно было получить от них совет, как повести дела – торговые или сердечные, как уследить за легкомысленным супругом, уладить ссору: ведь незримым духам куда удобнее наблюдать земные дела В 70-х годах прошлого века спиритизм стал очень моден; по всему Сан-Франциско устраивались десятки сеансов, и приверженцы спиритизма доходили до того, что испрашивали одобрение духов, даже когда собирались нанять экономку.
Несколько месяцев, прожитых в Сан-Франциско, Флора и Чани были счастливы Флора вела хозяйство, давала уроки музыки, устраивала спиритические сеансы, читала лекции о спиритизме. В палатке с земляным, посыпанным опилками полом Чани читал лекции по химии, астрономии и оккультным наукам, а Флора, стоя в дверях, отбирала у посетителей билеты У них были друзья среди астрологов, они пользовались доброй славой и в своей области были первыми Флора, по-видимому, любила профессора и очень хотела, чтоб он на ней женился. Но Чани был слишком занят лекциями в Обществе филоматов о «Явлениях физической, умственной, моральной и духовной жизни».
Профессору было не до суетных дел вроде женитьбы Когда Джеку Лондону исполнилось двадцать три года, он написал Чани, спрашивая, отец ли он ему 4 июня 1899 года, через двадцать четыре года со дня появления статьи в «Кроникл», Чани ответия Называя Лондона «дорогой сэр», он соглашается «исполнить его желание сохранить все в молчании и тайне» и дает свое толкование событий.
«Я никогда не был женат на Флоре Уэллман, – пишет Чани, – но с 11 июня 1874 года по 3 июня 1875 года мы жили вместе. Я в то время не мог быть ей мужем: сказались лишения, нужда, чрезмерная умственная работа Отцом вашим, следовательно, я быть не мог и, кто ваш отец, не знаю».
Уступая просьбе Джека Лондона помочь установить истину, Чани повторяет молву, которая весной 1875 года связывала имя Флоры с двумя другими мужчинами В то же время он с готовностью признается, что «из первых рук ничего не знает». Затем следует одна из самых горестных страниц, какие когда-либо были написаны человеком «В свое время я был весьма нежно привязан к Флоре, но наступили дни, когда я возненавидел ее со всей силой, на какую способен страстный человек. Как многие, кто побывал в подобных обстоятельствах, я даже собирался убить ее и себя самого. Впрочем, время исцелило мои раны У меня не осталось к ней дурного чувства Что касается вас, я вам горячо сочувствую: могу вообразить, ,каково было бы мне на вашем месте. . В газетах писали, будто я выгнал ее из дому за то, что она не соглашалась сделать аборт. Статья была перепечатана и разослана по стране. В Мэне ее прочли мои сестры, и две из них стали мне врагами Одна умерла, убежденная, что я виноват. Вся родня, за исключением одной сестры в Портленде, в штате Орегон, – мои враги, которые по сей день клянут меня за то, что я их опозорил В то время я напечатал брошюру, где приводилось полученное от начальника полиции донесение сыщика Из него было ясно, что меня оклеветали. Тем не менее «Кроникл» и другие газеты не пожелали опровергнуть свои лживые утверждения Тогда я перестал защищаться Многие годы жизнь была мне тяжким бременем Но отношение ко мне в конце концов все-таки изменилось. Теперь у меня есть друзья, и они считают Чани человеком порядочным Мне идет семьдесят седьмой год, и я абсолютно беден».
Неудовлетворенный этим ответом, Джек Лондон, настойчиво требуя информации, снова написал Чани и получил от него последнее письмо, в котором профессор продолжает отрицать свое отцовство. «Расстались мы вот почему: в один прекрасный день Флора сказала: «Ты знаешь, чего мне хочется больше всего? Стать матерью Ты слишком стар.
Предположим, я найду мужчину, хорошего, милого человека, – неужели ты не согласишься, чтобы у меня был от него ребенок?»
Я ответил, что да, соглашусь. Только этому человеку придется содержать ее. Нет, ей нужно всегда жить со мной и считаться супругой профессора Чани. Приблизительно через месяц она сообщила, что беременна от меня Я подумал, что она просто решила испытать меня, не поверил и поднял страшный шум в надежде отговорить Флору от ее затеи. Споры шли весь день и всю ночь. Когда рассвело, я встал и сказал ей, что она никогда больше не будет мне женой.
Увидев, что я говорю серьезно, она мгновенно притихла, на коленях подползла ко мне и, рыдая, стала вымаливать прощение, Я не хотел ее простить. Правда, я все еще считал, что она только делает вид, будто ждет ребенка Но характер у нее был несносный, и я уже давным-давно подумывал, что придется с ней расстаться.
Уйдя от меня, Флора отправилась к доктору Раттли. Там она прошла на задний дворик и быстро вернулась с револьвером в одной руке и коробкой патронов в другой. На лбу с левой стороны виднелась рана, по лицу текла кровь. На вопрос миссис Раттли, что случилось, Флора сказала: «Маленькая женщина попробовала застрелиться, но не сумела сделать это как надо». Поднялась ужасная суматоха Собралась толпа, человек полтораста, грозя повесить меня на первом фонаре».
Все экземпляры изданной профессором брошюры исчезли, но есть свидетели, читавшие ее в свое время В докладе сыщика утверждалось, что револьвер был старый и с тех пор, как его в последний раз смазали, не стрелял Пахло от револьвера не порохом, а ружейным маслом. Метрах в десяти от Флоры на заднем дворике работал плотник, но выстрела не слышал Если бы Флора, как утверждает, действительно стреляла в себя, у нее на лице остались бы следы пороха, а их не было.
Интересно, что Чани, стремясь доказать, что попытка застрелиться была инсценировкой, и не подумал сам взглянуть на рану Флоры, чтобы убедиться, настоящая она или мнимая. Не говорит он об этом и в своей брошюре. Основания у него были веские: что у Флоры был шрам на виске, подтвердили ее падчерица Элиза Лондон-Шепард и внук Джон Миллер. Чани, очевидно, был намерен установить, что если Флора и нанесла себе рану, то отнюдь не при помощи такого смертоносного оружия, как револьвер. Это мог быть, скажем, кусок металла с рваными краями Но даже если бы Чани и доказал свою правоту, это ему не помогло бы.
Почему Чани не хотел признать себя отцом Джека Лондона? Нелегко вступать в права отцовства под самый конец жизни. Связь с Флорой Уэллман стоила ему тяжелых страданий, и он не испытывал ни малейшего желания снова с головой окунуться в эту историю, в течение стольких лет отравлявшую ему жизнь. Джек Лондон был ему чужим; незнакомое имя, пустой звук – не более. От Флоры и Джека Лондона Чани нужно было лишь одно: чтоб его оставили в покое.
После неудачной попытки покончить с собой Флора нашла приют в доме сотрудника «Ивнинг пост» и владельца журнала «Здравый смысл» Уильяма Г. Слокама. Там она жила, пока не появился на свет Джек.
Что касается Чани, он поехал в Портленд к сестре – единственному человеку, который еще верил ему после неудачной попытки оправдаться Здесь он прожил много лет, собрал превосходную библиотеку, печатал памфлеты, издавал астрологический альманах. У него появились ученики и последователи. Позже он переехал в Новый Орлеан, где выпускал журнал, посвященный оккультным наукам, и в уплату за пансион обучал на дому двух мальчуганов. Последним городом, где он жил, был Чикаго. Там под конец жизни он женился, объявил себя директором астрономического колледжа и кое-как перебивался, толкуя гороскопы – по доллару за каждый. По словам одного из учеников, профессору было предсказано, что он умрет раньше, чем кончится XIX столетие, и будет похоронен во время снежного бурана Так и случилось. Совпал даже день.
Вплоть до того самого дня, когда родился ее сын, Флора Уэллман читала публичные лекции о спиритизме и участвовала в спиритических сеансах. Жители Сан-Франциско запомнили, как с торчащим огромным животом, причудливо одетая, распустив по плечам накладные черные локоны, она стоит на помосте, сгорбившись в три погибели. Им было жаль эту хрупкую женщину – одинокую, покинутую. Несколько раз сердобольные собирали деньги ей в помощь.
14 января 1876 года «Кроникл» снова упоминает – правда, на этот раз несколько мягче – имя Чани: «Сан-Франциско, 12 января, у супруги У. Г. Чани родился сын». Под именем Джона Чани мальчик прожил лишь восемь месяцев, пока Флора не вышла замуж за Джона Лондона.
Джон Лондон, американец английского происхождения, родился в Пенсильвании, учился в сельской школе. В девятнадцать лет, старшим обходчиком участка железной дороги Пенсильвания – Эри, он женился на Энн Джен Кэвит, был с нею очень счастлив и нажил десятерых детей. Лондон ушел с железной дороги, стал фермером. Когда начались гражданская война, он сражался на стороне северян, пока не потерял после тифа одно легкое. После войны он получил около Москвы (штат Айова) участок государственной земли и занялся сельским хозяйством. Он работал плотником и каменщиком, был шерифом и старостой в методистской церкви. По воскресеньям после проповеди он приводил к себе обедать священника.
Вскоре после смерти Энн Джен Кэвит один из сыновей Лондона, играя в бейсбол, получил сильный удар мячом в грудь. Посоветовав отправить мальчика в Калифорнию, климат которой поможет ему поправиться, врач забыл сказать, что на протяжении двух тысяч километров в штате насчитывается несколько климатических районов.
Единственным известным Лондону в Калифорнии городом был СанФранциско. Он погрузил больного сына и двух младших дочерей в поезд и отправился на запад. После десяти дней, прожитых в туманах Сан-Франциско, мальчик умер.
Тогда Лондон выписал из Айовы в Калифорнию супружескую чету – вести его хозяйство и присматривать за девочками. Несколько месяцев муж с женой смотрели за детьми, а потом мужу предложили работу вдали от Сан-Франциско. Супруги уехали, и Лондон снова остался один вместе с дочерьми. Девочек пришлось поместить в Протестантский приют для сирот – платное заведение на Хейт-стрит.
Джону Лондону в те дни было лет за сорок. Все, кто помнит его, говорят, что это был симпатичнейший человек – мягкий, добрый, с привлекательной внешностью. Он еще оплакивал жену и сына, когда один приятель по работе уговорил его пойти на спиритический сеанс.
«Пойди, Джон. Может быть, они дадут о себе знать». Но вместо вестей от старой жены Лондон получил новую.
Нельзя сказать достоверно, |согда встретился Лондон с Флорой – до или после появления на свет ее сына, но о том, что Флора не была замужем за Чани, он, несомненно, знал. Сама Флора, выступая в Чартер Оук Холле с суровыми нападками на профессора – он в то время уже уехал из города, – заявила об этом публично. В то время многие не могли понять, зачем Лондон женился на Флоре. Особенно крепким здоровьем он, правда, похвастаться не мог, зато был обеспечен прекрасно и человек был приятный. Знакомым женщинам он нравился, в особенности хорошенькой актрисе, с которой он по субботам ходил навещать своих девочек в сиротский приют.
Джону Лондону в Сан-Франциско жилось одиноко. По характеру он был семьянин, тосковал о жене и домашнем уюте, хотел, чтоб у девочек была семья, мать. У Флоры был общительный характер, с ней было интересно поговорить, она играла ему на рояле, заполняя тоскливые часы одиночества, ухаживала за ним, когда ему случилось заболеть гриппом. Через две недели после того, как Джон слег в постель, Флора в субботу – день свиданий с родными – появилась в сиротском приюте и сказала девочкам, что отец заболел и что отныне она будет их новой мамой. Девочки не поверили. 7 сентября 1876 года Флора Уэллман поставила подпись «Флора Чани» на брачном свидетельстве и, забрав восьмимесячного сына, переехала в квартиру Джона Лондона в рабочем районе к югу от Маркет-стрит. Когда семейство устроилось, Джон отправился в приют и привел домой дочерей. Старшая, Элиза, была некрасивой восьмилетней девочкой, бесхитростной, очень взрослой и самостоятельной для своих лет. Отец повел Элизу показать комнаты и сказал, что ребенок – ее брат. Впервые в жизни взглянув на Джека, Элиза увидела, что его лицо облепили мухи: Флоре не пришло в голову купить кусок москитной сетки, чтобы завесить младенца Не говоря ни слова, Элиза сделала бумажный веер и села у кроватки отгонять мух В это мгновенье не по годам серьезная восьмилетняя девочка взяла Джека под свою опеку, которую свято соблюдала до того самого дня, когда похоронила прах Джека Лондона на холме, возвышающемся над Лунной Долиной.
Флоре материнские обязанности пришлись не по душе. Беспокойная, темпераментная, легко поддающаяся настроениям, она была слишком занята музыкой, лекциями, спиритизмом. Ей было некогда следить за мальчиком, который в то время начал прихварывать. По совету врача семья переехала из города в сельский район Бернал Хайте.
Флора занялась поисками кормилицы. В доме напротив жила негритянка миссис Дженни Прентис, только что потерявшая ребенка. Она и стала Джеку кормилицей, приемной матерью и другом на всю жизнь. Высокого роста, большегрудая и ширококостая, няня Дженни была черна как уголь. Женщина она была работящая, верила в бога и гордилась своим домом, семьей и положением в обществе. Она брала Джека на колени, пела ему негритянские колыбельные песни, щедро дарила ему всю бурную любовь, какая досталась бы ее собственному ребенку, если бы он был жив. С Элизой и няней Дженни маленький Джек не нуждался в лучшем уходе.
Через год семья опять вернулась в людный рабочий район Натомастрит, 920. К этому времени Джек уже учился ходить, катая за собой игрушечную красную колясочку. Элиза сажала в коляску свою куклу, и Джек катал ее туда и сюда по тротуару. Однажды, придя из школы, Элиза увидела, что кукла разбилась на мелкие кусочки – Флора дала игрушку сыну, но не позаботилась привязать ее к коляске.
Два года Лондоны жили в длинной узкой квартире трехэтажного деревянного дома Флора пустила жильца, его денег за пансион хватило, чтоб нанять слугу-китайца Джон Лондон работал плотником и каменщиком, но работы не хватало: Запад все еще находился в лапах кризиса 1876 года Джон вскрывал упаковочные ящики для большого магазина, позже служил агентом зингеровской компании швейных машин – скромный, но все-таки заработок.
Когда Сан-Франциско охватила эпидемия, Джек и Элиза заболели дифтеритом. Лежа в карантине в одной кровати, дети были при смерти.
Как-то Элиза ненадолго пришла в сознание и успела услышать, как Флора спрашивает у врача: «Скажите, можно их будет похоронить в одном гробу, подешевле?» Пока мать Джека беспокоилась о похоронах, отчим метался по городу в поисках опытной сиделки и врача, чтобы спасти детям жизнь. Услышав, что в Окленде, на той стороне залива, есть врач, который успешно лечит дифтерит, Джон с первым паромом отправился к нему и уговорил приехать в Сан-Франциско.
Доктор прижег белесые дифтерийные язвы, обработал их серой и… двойные похороны не состоялись.
Когда Джек и Элиза выздоровели, семья переехала в Окленд – залитый солнцем сонный пригород Сан-Франциско, который начинал в то время разрастаться Они сняли удобный домик из пяти комнат на Третьей улице. Не довольствуясь случайными заработками Джона, Флора целыми днями пропадала из дому, поглощенная планами быстрого обогащения. Самые большие надежды она возлагала на план, который заключался в том, чтобы продавать владельцам пивных заведений сусальное золото – золотить рамы картин, висящих над стойкой.
Если хозяина не удавалось убедить, что позолоченные рамы выглядят несравненно лучше, Флора взбиралась на стойку и золотила их сама.
Несколько позже в Окленд должна была приехать няня Дженни, чтобы быть поближе к своему «белому дитятке». А пока заботы о ребенке целиком свалились на плечи Элизы, которая стала ходить в школу с ним вместе, иначе ей пришлось бы сидеть дома. Она объяснила учительнице, почему ей приходится приводить братишку с собой Та поставила для него около кафедры деревянный ящик и давала малышу книжки с картинками, которые он сосредоточенно рассматривал, сидя за ящиком, как за партой На школьном дворе четырехлетний мальчуган наслаждался, играя с детьми; Элизе часто перепадало от девочек то яблоко, то какое-нибудь украшение, только бы она разрешила Джеку посидеть с ними.
Вскоре Джон Лондон решился на новое предприятие и открыл в рабочем квартале Окленда на углу Седьмой и Перальта-стрит лавочку продовольственных товаров. Семейство разместилось в четырех комнатах за магазином. Именно здесь Джек в первый раз почувствовал, что отношения в семье не ладятся В черновых заметках автобиографии, задуманной под названием «Моряк в седле», Джек Лондон рассказывает: однажды шестилетним ребенком он случайно услышал, как в комнате за лавкой ссорятся отец с матерью. Отец корил ее внебрачным ребенком. «Я была так молода», – защищалась Флора.
Дела в магазине шли удачно. Джон Лондон отлично разбирался в продуктах. Объезжая дальние фермы, он скупал лучшие фрукты и овощи. Флора и Элиза вели торговлю за прилавком, а Джек совершал экскурсии по магазину, не забывая всякий раз лакомиться сластями и орехамк Няня Дженни подыскала себе домик в Аламеде, недалеко от Окленда, и Джек проводил там целые дни, играл с ее детьми, ел за ее столом – добрая женщина смотрела и ухаживала за ним, заботилась, как о родном сыне. К ней Джек шел за утешением и за советом.
Наигравшись до устали с другими детьми во дворе, он забирался к няне на колени и слушал с детства знакомые колыбельные песни и сказки, доставшиеся Дженни Прентис в наследство от ее народа.
По-видимому, это было счастливое для семьи время Одна Флора оставалась недовольной: с ее точки зрения дела подвигались недостаточно быстро. Она познакомила Джона с человеком по имени Стоуэлл и уговорила мужа взять его в компаньоны, чтобы расширить дело и скорее разбогатеть. Вместе с семьей Стоуэлла Лондоны сняли на углу Шестнадцатой и Вудс-стрит большой дом в современном стиле.
Район был солидный, респектабельный Магазин стал больше, дело так разрослось, что Джону Лондону нужно было все время проводить на фермах, закупая товар. Стоуэлл распоряжался магазином и доходами.
Лондон уже больше не знал, что делается в магазине. Однажды магазин встретил Джона зияющей пустотой: Стоуэлл продал все запасы продуктов, все торговое оборудование и, прихватив выручку, скрылся Оставшись снова без гроша, Джон Лондон вернулся к единственному по-настоящему любимому делу: к ферме. Он арендовад в Аламеде участок земли в двадцать акров под названием Девенпорт и стал разводить для рынка кукурузу и овощи.
Для Джека это был грустный период. Детей вокруг не было, играть было не с кем, и, предоставленный самому себе, он невольно сделался молчаливым и замкнутым.
Лондон понимал толк в хозяйстве. В его руках дело пошло бы на лад, если бы Флора примирилась с принципом «от добра добра не ищут». Но не тут-то было. В семье Флора слыла женщиной умной и оборотистой, и Джон доверил ей дела Он никогда не имел представления, на что у нее идут деньги: по счетам она, судя по всему, не платила Сама Флора свято верила, что обладает недюжинными умственными способностями, и в надежде разбогатеть вечно затевала все новые авантюры – то накупала лотерейных билетов, то биржевых акций Намерения при этом у нее были самые лучшие, но она была абсолютно безответственным в деловом отношении человеком. К тому же даже в самых мелких делах по хозяйству она настойчиво обращалась за руководством к духам усопших. Женившись, Лондон больше не ходил на спиритические сеансы, но Флора тем не менее то и дело собирала у себя спиритов. Среди комнаты во время сеанса ставили стол, клали на него шестилетнего Джека, восемь пар рук тянулись к нему, и стол вместе с мальчиком начинал двигаться, кружиться по комнате.
Жуткие сборища, тревожный разговор, подслушанный в Окленде, в комнате позади магазина, унаследованная от родителей душевная неуравновешенность, неумение сдерживаться, расшатанная нервная система, доставшаяся ему от Флоры, – все привело к тому, что мальчик стал беспокойным. Порой ему угрожало серьезное нервное расстройство.
Флора была женщина маленькая – мужу не доставала до плеча, – но сцены она закатывала грандиозные, не по росту. Кроме того, у нее было еще и «сердце». За столом с ней то и дело случались сердечные припадки, и тут дети – все трое – должны были укладывать ее в постель и всячески хлопотать вокруг нее. Заботы по дому соответственно доставались Элизе, и тринадцатилетняя девочка стряпала, убирала и стирала на всю семью.
О детстве Джека Лондона ходит множество рассказов, в известной части, впрочем, малодостоверных Относиться к ним следует весьма осторожно. Если не считать периодических приступов неврастении, Джек был нормальным, здоровым ребенком, незлобивым, с золотым характером. У него были волнистые светлые волосы, синие глаза, гладкая чистая кожа и чуткий рот, вздрагивавший от малейшего волнения Здесь, в Аламеде, он пошел в школу, но самыми счастливыми были для него часы, когда он бродил по полям с Джоном Лондоном: отчим был его кумиром.
По субботам семья отправлялась в оклендский театр Тиволи, где во время действия публика угощалась сандвичами с пивом Джон сажал Джека на стол, чтоб тот видел, что происходит на сцене, и мальчик смеялся и хлопал в ладоши. Как-то раз, играя на кухне под присмотром Элизы – она мыла пол, – он ударился об острый край раковины Рана шла через лоб к носу. Вспомнив, как отец залечивал у лошади порез на ноге, Элиза наложила на рану паутины и замазала сверху дегтем В субботу Джон забинтовал мальчику голову и, как всегда, повел в театр. Но в следующую субботу Флора отказалась взять его в театр с забинтованной головой Она велела Элизе либо сцарапать у Джека деготь со лба, либо сидеть с ним дома Обоим детям хотелось увидеть представление. Поставив Джека посреди кухни, Элиза отодрала со лба мальчика деготь вместе со струпом, и Джек всю жизнь ходил со шрамом на лбу.
Лондоны к этому времени обзавелись хорошим домом, купили корову. Овощей было сколько угодно. Свой урожай Джон сортировал, сбывая на рынке только все самое лучшее. Овощи похуже он отдавал тем из соседей, кто жил в нужде. Продавая товар только высшего сорта, он завоевал среди заготовителей репутацию отличного поставщика. Он мог бы и дальше получать изрядные доходы с Девенпорта, но проходит совсем немного времени, и он оставляет усадьбу и перебирается в Сан-Матео, городок на берегу залива, несколько миль южнее Сан-Франциско. Судя по рассказам членов семьи, Лондоны переехали потому, что на старой ферме им не хватало места, чтобы разводить лошадей. Вряд ли Джон сам решил бросить Девенпорт. Возможно, его склонила к этому Флора своими соблазнительными рассказами о том, как быстро можно разбогатеть, устроив конный завод, А быть может, она просто забыла уплатить по счетам, и семья была вынуждена уйти с насиженного места. На растянувшемся вдоль одетого туманом берега участке в семьдесят пять акров Джон Лондон сажал картофель, пае лошадей и сдавал в аренду пастбища. Джек ходил в школу на горе, где один и тот же учитель одновременно вел занятия с четырьмя-пятью классами разных возрастов. В свободные часы они с Элизой шли к берегу и шлепали по воде, собирая съедобных моллюскоа Местность вокруг была пустынная, невзрачная, берег суровый, изрезанный Джек провел здесь самый мрачный год своего детства. Друзей у него не было: от фермы до фермы было далеко, да и соседи были либо итальянцы, либо выходцы из Ирландии. Флора их не любила Светлые минуты наступали в те дни, когда они с Элизой брели далеко на соседнюю ферму посмотреть итальянскую свадьбу или танцы Да еще когда они с Джоном садились в высокую повозку и ехали с картошкой на базар в Сан-Франциско.
Джеку это время запомнилось как самое голодное в его жизни.
Он вспоминал, как однажды до того изголодался, что вытащил у одной девочки из корзины с завтраком тоненький ломтик мяса А когда другие школьники, насытившись, бросали объедки, только гордость мешала ему поднять их с грязной земли.
Джеку исполнилось восемь лет, когда Джон Лондон купил в рассрочку ранчо в Ливерморе – восемьдесят семь лкров земли в теплой долине за Оклендом. Семейство поселилось в старом фермерском доме.
Джон посадил ряд олив вокруг ранчо, разбивал виноградники, фруктовые сады, возделывал поля Впервые после приезда в Калифорнию он купил собственный участок земли и здесь был намерен обосноваться прочно. У Джека тоже появились несложные обязанности по хозяйству: он отыскивал яйца, собирал дрова, таскал воду из колодца Частенько он забирался на козлы рядом с отцом, когда тот ехал с товаром на оклендский рынок. Джек не перестал любить отчима и называть отцом даже после того, как узнал, что между ними нет кровного родства От Лондона Джек перенял страсть к сельскому хозяйству – такому, которое ведется по всем правилам науки. Пока Джек не знал, кто его настоящий отец, ему казалось, что эта склонность у него в крови.
Здесь же, на ранчо, мальчику открылась истинная страсть всей его жизни – ее он действительно унаследовал от отца, профессора Чани.
Этим заветным талисманом, верным советчиком, неиссякаемым источником знаний была любовь к книгам Учитель дал ему почитать «Альгамбру» Ирвинга; у соседей среди случайно собранных книг ему попались «Африканские путешествия» Поля дю Шейю, жизнеописание Гарфилда, а главное – «С инья» У иды, лирично написанная история жизни внебрачного сына итальянской девушки-крестьянки и странствующего художника – история, которую Джеку в основных чертах суждено было повторить. Пройдя сквозь нужду и лишения, герой книги становится одним из крупнейших итальянских композиторов.
Джек пишет, что Синья раздвинул горы, заслонявшие ему горизонт, все на свете становилось возможным – нужно было только решиться Элиза вспоминает, как в то время он однажды сказал ей: «Знаешь, Лиза, я до сорока лет не женюсь. Заведу себе большой дом, а одну комнату наполню только книгами». К сорока годам у него был большой дом и несколько комнат, полных книг.
Любил Джек уходить с Джоном в поля, любил читать вместе с Элизой, а все-таки невеселыми были два года в Ливерморе. Джек был не так уж мал, чтобы не чувствовать, как неладно в семье. В доме было неуютно – всех угнетала Флора с ее вечной сумятицей, с ее сценами, сердечными припадками и причудами. Нельзя сказать, что она плохо обращалась с сыном, и он любил мать, как всякий нормальный ребенок. У нее просто не хватало на Джека нежности За добрым словом и лаской он шел к Элизе. А тут еще Флора взяла жильца с пансионом, ветерана гражданской войны по имени Шепард – средних лет вдовца с тремя детьми Шестнадцатилетняя Элиза и без того должна была готовить, вести хозяйство и смотреть за Джеком. Теперь ей прибавилась еще одна забота: опекать детей Шепарда, старшему из которых было тринадцать лет.
Всего год прожив на ранчо, Джон Лондон снова завоевал себе в Окленде репутацию поставщика лучших овощей, и на его товар всегда находился спрос. Виды на будущее стали так радужны, что впервые в жизни Джеку купили в магазине нижнюю рубашку. Мальчик был в восторге: до сих пор он носил только грубое, сшитое дома белье.
И тогда Флора, снова недовольная тем, что дела подвигаются чересчур медленно, задумала деловую комбинацию. Она принялась то и дело возить Джона через залив в Сан-Франциско, свела его с хозяином большого отеля и добилась контракта, по которому Джон начинал разводить кур, а хозяин отеля скупал у него весь товар – яйца и птицу.
В птицеводстве Джон Лондон не понимал ровным счетом ничего.
Он взял деньги под залог дохода с ранчо, построил огромные курятники, брудеры с паровым отоплением, и какое-то время – недолго – хозяин отеля в Сан-Франциско действительно покупал у него весь товар. Потом на Джона обрушились сразу три несчастья: Элиза, ухаживавшая за птицей, вышла замуж за Шепарда и уехала с ранчо. Часть кур унесла эпидемия.
Остальные перестали нестись. Лондон вложил деньги в оливы, сады и курятники. Когда истек срок закладной, платить было нечем, банк отказал Лондону в праве выкупа Снова очутившись без крова, Лондоны погрузили пожитки в фургон для картофеля и отправились в путь.
Мозг Джека Лондона был похож на чуткий сейсмограф, улавливающий малейшее колебание. А в «колебаниях» недостатка не было: в течение ближайших тринадцати лет на долю семьи доставались лишь бедность да неизменные неудачи. Лондон часто говорил, что не знал детства Бедность шла по пятам, самые ранние воспоминания были отравлены ею.
Джон Лондон навсегда отказался от столь милой его сердцу жизни фермера и вернулся в Окленд Оставшись без Элизы, десятилетний Джек горевал о ней, не переставая. Крепкий, с темно-голубыми глазами, он стал красивым мальчиком. Драться он не любил, но в Гарфилдской школе царил раз и навсегда установленный калифорнийский обычай: все мальчишки должны драться между собой, на то они и мальчишки.
Скоро и Джек научился пускать в ход кулаки. Больше всего ему нравилось охотиться на уток или удить с отцом рыбу на аламедской набережной Джон Лондон подарил мальчику маленькое ружье и удочку.
Вечные несчастья, поспешные переезды семьи, чувство ужаса и отвращения к спиритическим сеансам, подозрение, что у него не такой отец, как у других, – все это сделало Джека застенчивым, скромным, несмелым.
Не в силах что-либо изменить, оба – взрослый мужчина и мальчик – в равной степени страдали от Флоры и все сильнее привязывались друг к другу.
Улучив свободную минутку, они вдвоем удирали из дому и целыми днями пропадали у моря Любовь и доверие отчима и пасынка друг к другу были безграничны, хотя любовь эта носила оттенок грусти.
В Окленде на Семнадцатой улице Восточной стороны Лондоны сняли домик с эркером. Рядом находилась текстильная фабрика «Калифорния Коттон Миллз», куда были выписаны девушки-работницы из Шотландии. Управляющий фабрикой предложил Лондону сдавать им комнаты с пансионом Убитый, подавленный, зная, что ему никогда уже не вернуться к земле, Джон согласился Да и немного оставалось работы, за которую он мог взяться в свои пятьдесят пять лет.
У Флоры была неплохая голова, и всякий раз, когда предпринималось что-то новое, она, по крайней мере сначала, умела извлечь из этого пользу. Мужа, сведущего в хороших продуктах и знавшего им цену, она посылала за покупками, а сама ведала кухней Двадцать девушек-шотландок были довольны, управляющий – тоже, а Лондоны выручили такой солидный доход, что прошел месяц-другой, и они оказались в состоянии сделать первый взнос, чтобы купить свой домик в рассрочку. Когда фабрика выписала новую партию работниц, Джон по настоянию Флоры купил участок земли по соседству и выстроил на нем еще один коттедж, где и разместились девушки.
Некоторое время все шло хорошо. Второй дом принес еще больший доход: на этот раз Флора вела дело осторожнее, чем когда-либо. Но вскоре присущая ей неуравновешенность взяла верх Флора охладела к своим обязанностям. Дела поправлялись, но недостаточно быстро, а кроме того, что тут интересного – содержать пансион? Разве не найдется сколько угодно дел, с помощью которых она, с ее умом и энергией, может заработать состояние? Она начала транжирить деньги, на что – никто не знал И когда подошел срок платить по двум закладным, денег не оказалось. Банк забрал оба дома и вместе с ними последний постоянный заработок Джона Лондона.
Пока предприятие родителей процветало, маленький Джек сделал великое открытие: на свете есть Оклендская публичная библиотека Вот уже пять лет как он умел читать, а попалось ему за это время всего пять настоящих книг. Все прочее составляли зачитанные грошовые бульварные романы и газеты – на фермах ничего лучшего не было.
Мальчик смутно чувствовал, что есть другие, еще более прекрасные книги, но как их получить? Ему и не снилось, что на белом свете существует публичная библиотека – дом, где хранятся тысячи книг, и любую можно прочесть бесплатно, только спроси Джек считал, что его духовное рождение произошло в ту минуту, когда с шапкой в руках он, не веря своим глазам, остановился в дверях деревянного здания библиотеки. Неужели на земле может быть столько книжек?
На долю будущего писателя выпали тяжкие испытания, когда он мучался, не находя себе места; его ждали поражения, его презирали, от него шарахались, как от зачумленного, но никогда уж больше с того дня он не был одинок.
В публичной библиотеке он впервые встретил образованного человека – женщину, которая среди книг чувствовала себя как дома Мисс Айна Кулбрит, поэт-лауреат штата Калифорния, видела, как загораются у мальчика глаза, когда, любовно поглаживая корешки книг, он бродит вдоль полок. Раньше чем она успела прийти к нему на помощь, он уж натолкнулся на такие «взрослые» книги, как «Приключения Перигрина Пикля» Смоллетта и «Новая Магдалина» Уилки Коллинза.
Вскоре, узнав, что больше всего ему хочется читать о приключениях, открытиях, путешествиях по суше и по морю, мисс Кулбрит стала откладывать специально для него множество таких книг. Джек полюбил ее всей душой. Все, что он ему давала, он старался прочесть в один день, чтобы назавтра, возвращая книги, снова увидеться с нею.
Изголодавшийся по чтению мальчуган пожирал одну книгу за другой. Он читал в постели, за столом, по дороге в школу и домой, на переменах, когда другие школьники играли. Нервный, впечатлительный, обладающий богатым воображением, он радовался, что вместе с героями книг может взлетать на вершины счастья и погружаться в бездну отчаяния, когда их настигают беды и пораженья За короткое время он проглотил столько книг, что совершенно издергался, и всем твердил одно и то же: «Уходи, не раздражай меня». Начитавшись рассказов о путешествиях былых времен, о романтических похождениях мореплавателей, он пришел к опрометчивому выводу, что Окленд – самое подходящее место: отсюда он и отправится бродить по белу свету; нужно лишь ухитриться сбежать, и его ждут увлекательные приключения.
Джон Лондон теперь стал безработным Пришлось искать жилье поскромнее, и семья переехала на улицу Сан-Пабло, рядом с Двадцать второй, Недалеко жила няня Дженни, и Джек часто забегал к ней.
Он знал, что там можно рассказать о своих горестях и радостях, там накормят за няниным столом, причешут, хорошенько вымоют шею у раковины и отпустят, ободряюще потрепав по плечу.
Отчим, как ни старался, не мог найти постоянную работу, и кормить семью стало обязанностью одиннадцатилетнего Джека Он вставал затемно, заходил за своей пачкой газет и шел разносить по адресам.
После школы он совершал еще один рейс.
Двенадцать долларов – плату за работу – он каждый месяц целиком отдавал Флоре. Кроме того, по субботам он работал у торговца льдом, развозившего свой товар на фургоне, а по воскресным вечерам устанавливал кегли в кегельбане. Теперь, сражаясь с другими газетчиками, наблюдая скандалы в барах, глядя на колоритные сцены оклендского порта, всегда полного судов, он знакомился с подлинной жизнью, без прикрас. В порту были китобои с Ледовитого океана, охотники за диковинками, вернувшиеся с Южных морей; контрабандисты с грузом опиума, китайские джонки, парусники из северных штатов, устричные пираты, греческие рыболовецкие фелюги, почерневшие от копоти грузовые суда, плавучие дома, шаланды, шлюпы, рыбачьи патрули, От тяжелой домашней обстановки десятилетний мальчик искал спасения в книгах о приключениях. Теперь, в тринадцать лет, он бежал из дому к морю.
Джон Лондон, наконец, отыскал себе место ночного сторожа на складе Дэвис Уорф. Это не означало, впрочем, что Джек сможет тратить заработанные деньги как ему вздумается Ему никогда не разрешалось покупать игрушки, будь то волчок, шарики или перочинный нож. Поэтому лишние газеты он выменивал на вложенные в пачки сигарет серии картинок с изображениями знаменитых скаковых лошадей, парижских красоток, чемпионов бокса. Собрав полный комплект, Джек мог получить взамен вожделенные сокровища, на покупку которых его сверстникам родители давали деньги.
Он стал заправским торгашом, что весьма пригодилось ему впоследствии, когда нужно было вытягивать из издателей деньги за рассказы.
Он научился распознавать стоимость вещи чутьем, таким острым, что приятели-мальчишки, сбывая старьевщику собранные лоскуты, бутылки, мешки и жестянки, призывали его на помощь и платили комиссионные.
Айна Кулбрит рассказывает, как в те времена он являлся в библиотеку, неся под мышкой пачку газет, – плохо одетый, неловкий беспризорник – и просил «почитать что-нибудь интересное». Он был готов наброситься на каждую книгу с заманчивым названием. Если верить мисс Кулбрит, он был самонадеян и не сомневался, что добьется успеха. Так появляется первое основное противоречие в натуре Джека: хаос, царивший дома, сознание, что он – незаконнорожденный, сделали его робким и застенчивым. Но могучий ум вселял твердость и уверенность в себе.
Из того, что известно о его школьных годах, лишь немногое заслуживает внимания Его одноклассник Фрэнк Эзертон рассказывает, как однажды Джек услышал, что китайцы, члены тайного общества, набираясь сил для решительных схваток, едят мясо диких кошек и платят за него большие деньги. Друзья смастерили рогатки и стали ловить диких кошек на Пьедмонтских холмах; заработав деньги, Джек хотел бросить школу и сделаться писателем.
Этот рассказ Эзертона – характерный пример воспоминаний под влиянием последующих событий, В большей степени соответствует характеру Джека Лондона другой эпизод Приятели наняли в порту лодку, отправились охотиться на коростелей и случайно уронили в воду 22-калибровый револьвер Джека. Фрэнк умел плавать, и Джек потребовал, чтоб друг нырнул за револьвером на глубину тридцать футов.
Когда Фрэнк отказался, Джек в припадке ярости швырнул весла за борт, и друзьям пришлось несколько часов беспомощно болтаться на воде.
В школе, каждое утро ученики пели хором. Заметив, что Джек молчит, учительница потребовала объяснений. Он ответил, что она сама не умеет петь, детонирует и только испортит ему голос. Учительница отправила его к директору, но тот отослал Джека с запиской, в которой говорилось, что можно освободить ученика Лондона от пения, но что взамен Джек должен писать сочинения каждое утро в течение той четверти часа, когда другие поют. Впоследствии Джек приписывал этому наказанию свою способность писать каждое утро тысячу слов.
Наряду с книгами самой большой страстью в его жизни было море. Каждую свободную минуту он проводил в яхт-клубе, надеясь, что выпадет случай помочь любителям парусного спорта, а кстати и подработать немного для дома Владельцы яхт полюбили его за смелость: он был способен залезть на утлегарь в самую бурную погоду, нисколько не боясь вымокнуть до нитки. За небольшую плату его нанимали мыть палубу и как могли учили водить небольшие суда Вскоре он один мог взять риф во время сильного ветра.
К тому времени, как ему исполнилось тринадцать лет, он ухитрился скопить два доллара – подчас он считал себя вправе не отдавать Флоре пять-десять центов. На эти деньги он купил старую лодку и стал ходить на ней по всем извилинам дельты, а иногда решался ненадолго выйти в залив. Ненадолго – поневоле: старая калоша протекала, на ней не было выдвижного киля Ее то и дело заливало водой, она врезалась в другие лодки, опрокидывалась, но испытания и ошибки стали для Джека хорошей школой Он был на верху блаженства, чувствуя, как ходят под лодкой волны, ощущая на губах соленый привкус океана Один-одинешенек на своей лодчонке, он командовал, поворачивая ее: «Круче к ветру!»
Тринадцати лет он кончил начальную школу. В классе он считался знатоком истории. Произносить речь на выпускной церемонии предложили ему – без сомнений, по этой причине. Но показаться было не в чем – не нашлось приличного костюма, он не мог даже явиться на торжество. О том, чтоб поступить в среднюю школу, нечего было и думать – заработки отчима становились все более случайными. Джек продолжал разносить газеты, по вечерам продавал их на оклендских улицах, подметал в Визель-парке бары после воскресных пикников. Этот бедно одетый паренек с открытой белозубой улыбкой, стойкий, вспыльчивый, впечатлительный, брался за любую работу.
Целый год, ничего не говоря Флоре, мальчик работал сверхурочно и мало-помалу скопил шесть долларов, чтоб купить подержанный ялик и таким образом обрести свободу. Еще доллар семьдесят пять центов – и он покрасил свою посудину в яркий, веселый цвет. Еще два доллара за месяц сверхурочной работы – и есть парус. Наконец удалось наскрести доллар сорок центов на пару весел – и перед ним широко распахнулся огромный заманчивый мир. Джек уходил все дальше по заливу Сан-Франциско, рыбачил во время отлива на острове Гоут Айленд и возвращался вечером, вместе с приливом, вслед за последним паромом.
Ветер венчал могучие волны белыми шапками, обдавал Джека брызгами, лодку заливало водой, а он распевал морские песни вроде «Снесло его ветром» или «Виски, Джонни, виски». В открытом ялике он пересекал залив при сильном юго-западном ветре, и матросы с рыбацких шхун говорили, что он плетет небылицы, потому что проделать такое невозможно.
Он был не просто храбр – он был безрассуден. Чем сильнее была непогода, тем отчаяннее он рисковал. Вечно размышляя о том, кто же он такой в самом деле, он мысленно называл себя викингом, потомком могучих мореплавателей, в открытой лодке пересекавших Атлантический океан. «Я сын воинственного народа, – говорил он себе, – я англосакс и ничего не боюсь». Так как он действительно ничего не боялся и будто сроднился с морем, он сделался одним из самых искусных лодочников на коварных водах залива.
В том году ему каждый день удавалось урвать для своей любимой лодки час или два – от продажи газет, от случайной работы Но вскоре – Джеку не было еще пятнадцати лет – отчим попал под поезд и получил тяжелые увечья Теперь Лондоны жили в старом домишке на берегу и терпели самую беспросветную нищету и лишения Поблизости было много лачуг, построенных из обломков потерпевших крушение или отслуживших свое судов. В доме было запущено, грязно; Джек ходил в лохмотьях, непрестанно терзаясь голодом – духовным и физическим. Он нашел постоянную работу на консервной фабрике, ютившейся в заброшенной конюшне у полотна железной дороги. Платили ему там десять центов в час, а его рабочий день – самый короткий – продолжался десять часов, случалось работать и двадцать. Порой несколько недель подряд не удавалось кончить работу раньше одиннадцати часов ночи и предстояло еще проделать длинный путь пешком домой: на трамвай денег не хватало. В половине первого он добирался до постели, а в половине шестого Флора уж трясла его за плечо, стараясь сорвать со спящего мальчика одеяло, за которое он отчаянно цеплялся. Свернувшись калачиком в постели, Джек все-таки залезал под одеяло. Тогда собравшись с духом, Флора стягивала одеяло на пол. Спасаясь от холода, мальчик тянулся вслед, казалось, он вот-вот упадет. Но вспыхивало сознание, он успевал вовремя встать на ноги и просыпался.
Произведения
Критика
