Маргарет Этвуд. Перед человеком
Сергей Белов
Маргарет Этвуд, безусловно, одно из центральных действующих лиц литературного процесса Канады последних полутора десятилетий. Она — поэт, прозаик, литературный критик, общественный деятель. И не просто поэт; поэт тонкий, самобытный, с уверенным — ни с кем не спутаешь — голосом. И не просто рецензент-профессионал, а рецензент азартный, увлекающийся, щедрый на теории (своеобразные) и выводы (неожиданные). И не просто прозаик: романы Этвуд — «Лакомый кусочек» (1969), «Всплытие» (1972), «Женщина-оракул» (1976) — нравились или раздражали, но безучастными, кажется, никого не оставляли. В критике поговаривали, что многое в них «похоже» — на Джойс Кэрол Оутс, Айрис Мэрдок, Маргарет Дрэббл, но созвучия — при известной общности мироощущения — дело, наверное, неизбежное. В основе же ощущался самостоятельный, только ищущий себя, только берущий разбег талант. Талант человека, много — и профессионально — читавшего современную литературу; отсюда, кстати, и известная — нет, не вторичность, а цитатность что ли, полемика с читанным. Казалось, еще одно, последнее усилие — и за романами «интересными» и «многообещающими» родится в один прекрасный день тот самый Великий Канадский Роман, которого давно уже ожидают и все никак не могут дождаться канадские литературные критики.
Новый роман Этвуд, вышедший в нью-йоркском издательстве «Саймон энд Шустер», а годом позднее и в Великобритании, снабжен сведениями об авторе, где, среди прочего, сказано: «Ее (М. Этвуд. — С. Б.) творчество получило высокую оценку литературной критики США, Канады, Англии и Европы».
Роман, снискавший в Канаде и США обширную и в целом благосклонную критику, построен как цепь своего рода фрагментов-репортажей, повествующих о состояниях — внутренних и внешних — трех главных действующих лиц. Двух женщин: Леси и Элизабет, и одного мужчины — Нейта, мужа Элизабет. В качестве второстепенных действующих лиц, дополняющих этот «классический треугольник», привлечены еще трое: двое мужчин — Крис, любовник Элизабет, и Уильям, любовник Леси, а также одна женщина — Марта, бывшая любовница Нейта. Вычерчивающаяся таким образом сложная геометрическая фигура как бы призвана подчеркнуть запутанность, неоднозначность «личных отношений», о которых пойдет речь. Да и название романа, обыгрывающее полисемию предлога «before», означающего «перед», «в непосредственной близости от» — в отношениях пространственных и «до», «ранее» — в отношениях временных, тоже по-своему сигнализирует о сложности жизни, в нем изображенной. (То же относится и к слову «man», могущему, в зависимости от контекста, означать «человек» и «мужчина».)
Первый фрагмент-репортаж датирован пятницей 29 октября 1976 года, последний — тоже пятницей, 18 августа 1979 года. Даты проставлены, похоже, не только для того, чтобы отделить один день от другого, одно состояние от другого, но и для того, может быть, чтобы спровоцировать читателя на воспоминания о том, что он сам делал, думал, переживал в тот день, в тот период. Такое столкновение прочитанного и пережитого самим читающим и задает лирически-интимный контекст, необходимый для того, чтобы роман «зазвучал».
Скорее по музыкальным, нежели литературным, канонам строится и развитие сюжета — не чередование событий, а вариации состояний персонажей под влиянием тех или иных событий. Если рассматривать роман Этвуд под этим углом, то и началом его будет не столько событие (самоубийство Криса), сколько вызванные случившимся состояния (отчаяние Элизабет, потерявшей близкого человека, растерянность Нейта, оставленного Мартой и испытывающего чувство одиночества, и т.д.). Моменты, вспышки, передающие душевное напряжение, — основа художественной ткани романа. Напряженность, интенсивость переживаний обостряет зрение и слух героев; внешний мир врывается в их сознание фрагментами, обрывками удивительной яркости и выразительности — здесь, безусловно, сказывается опыт Этвуд-поэтессы, дар заставить деталь представлять целое, превратить внешнее, вне личности существующее, в зеркало внутренней жизни, в материальное воплощение тех почти невидимых и неслышимых процессов, что постоянно происходят в глубинах человеческого «я»...
«Я не знаю, как я должна жить. И как должны жить другие. Я знаю только, как живу я. Как улитка без раковины. А так не проживешь» — эти слова Элизабет, которыми открывается роман, вполне мог бы повторить любой из героев Этвуд. Иные из них умеют работать, получают от работы удовольствие, прекрасно справляются с проблемами, которые ставит перед ними жизнь как перед профессионалами. Но в личных отношениях они беспомощны и неудачливы. Профессии можно научиться — было бы желание, а вот искусству жить, любить, быть любимым, заряжаться жизненной энергией, человеческой теплотой от окружающих и в свою очередь оказываться для других источником такой же целебной силы — этому учиться негде. Все понятно и очевидно в мире динозавров, в мире «до человека», которым занимается палеонтолог Леся.
И все погружается в хаос, в неясность, в невозможность понять, что на душе у тебя самого и чем жив человек, который рядом с тобой. Заметим, что ясность и гармония в жизни Уильяма, специалиста по канализации, который только и знает, что толкует о новых способах уничтожения отбросов и о преимуществах белой туалетной бумаги перед цветной, образцом и эталоном для Этвуд служить не может. За этой гармонией и ясностью скрыт характерный изъян западной цивилизации — прагматическое, рассудочное, объективированное отношение ко всему окружающему. Итак, есть в романе уверенное владение автора словом, есть и мысль — не абстрактно декларируемая, а воплощенная в запоминающихся образах. Но есть и нечто, мешающее состояться роману как подлинному событию: фрагмент, частичка целого — отдельный образ, фраза — отличаются художественной убедительностью, даже изяществом; целое же складывается с трудом.
Что это: типичная «проза поэта»? Воплощение опасной тенденции творить по законам стихотворного мышления в областях, требующих иного подхода? Если и так, то лишь отчасти. В основе непреодолимой фрагментарности, характеризующей как бытие персонажей Этвуд, так и художественную структуру ее последнего романа, — общие творческие и мировоззренческие установки автора, склонного в многообразии реальности видеть прежде всего процессы распада. В романе Этвуд много признаков бытия: и быт с его давно знакомыми атрибутами, где на первый план неуклонно проникают грязь кухни, мусор, остатки пищи и прочий сор, и социальные как будто стороны реальности — политические выборы в Канаде, нарушения прав человека, насилие, голод, царящий в разных уголках земного шара. Но все это — фон. Главное же — внутренняя жизнь героев. Возможно (поверим автору на слово), судьбы героев счастливыми не назовешь. Трудно, однако, отделаться от ощущения, что свою дорогу — если не к счастью, то хотя бы к некоторому душевному покою — они не могут найти прежде всего потому, что этого не желает сам автор. Не желает, ибо слишком привык описывать неврозы, одиночество, бесплодность случайных связей, но встает в тупик перед действительностью, где наряду с плохим существует и хорошее, где не только слезы, но и смех, где случаются не только самоубийства, но и воплощение — пусть даже неполное — лучшего в человеке.
Разумеется, реальность сегодняшней Канады изобилует конфликтами и потрясениями, ставит перед каждым честным, сознающим свою ответственность художником сложные, мучительные вопросы, но из этого вовсе не вытекает, что описать негативную часть — это сказать все. Тенденция воспринимать мир как вместилище бесконечного распада, как торжество случайности и бессмысленности процветает в сегодняшней литературе Запада. Процветает в множестве ответвлений и разновидностей. В «психологической школе», которую на горизонте англо-канадской словесности, ныне ярче других представляет М. Этвуд, эта тенденция проявляется в повышенном интересе к состояниям, на разные дистанции удаленным от того, что принято называть нормальным. Не живые люди — носители различных состояний, настроений и импульсов, а одно, по сути, состояние — невротической раздражимости и ощущения одиночества, поселившееся в разных людях, — таков истинный герой нового романа Этвуд.Продолжительное общение с таким «героем» выдержать нелегко, как нелегко бывает долго общаться с постоянно смеющимся или с вечно ноющим собеседником.
Как было, так и будет. Человеку — любому — всегда плохо, одиноко, словами невыразимо, только смутно ощущаемо. Таков смысл новой книги Этвуд, отмеченной интонациями пессимизма, известными человечеству и его художественной культуре еще со времен Экклезиаста. Хотя в финале и возникает намек на какие-то перемены: сближение, трудное, через барьеры непонимания и собственной душевной неуклюжести, между Нейтом и Лесей, но реальны лишь окончательное поражение Элизабет, привыкшей брать от жизни и ничего не давать взамен, и беременность Леси, не знающей, как сообщить об этом Нейту. Такое вряд ли можно считать залогом «новой и прекрасной жизни». И вряд ли можно считать победой сам роман, отразивший и субъективную одаренность писательницы, и объективные изъяны «школы отрицательных величин», все свои творческие усилия сосредоточившей на доказательстве того, какая мрачная и тоскливая, томительная и безысходная это вещь — жизнь человеческая.
Л-ра: Современная художественная литература за рубежом. – Москва, 1981. – Вып. 6. – С. 42-44.
Произведения
Критика
