О реалистических тенденциях в романе М.-М. де Лафайет «Принцесса Клевская» (к постановке вопроса)
Н.П. Орлик
За три века своей жизни роман Лафайет «Принцесса Клевская» исследовался в самых разных аспектах — литературно-критическом, историко-литературном, структурно-жанровом, стилистико-языковом, но зачастую эти аспекты предстают разобщенными или прочно повернутыми к классицизму. Между тем уже современники остро ощутили несходство романа с привычным, пытались осмыслить, объяснить непохожесть «Принцессы Клевской» на сложившиеся образцы барочного романа (с классицизмом они этот роман не связывали, так как строгие его поэтики романа не признавали). Первый профессиональный критик «Принцессы Клевской» Валенкур новации объяснял художественными просчетами. Защитник романа аббат Шарн, как и сама Лафайет, отказался называть это произведение романом и утверждал, что это скорее мемуары. Отрекаясь от причастности к нашумевшему произведению, Лафайет хвалила его за то, что менее всего оценили современники: «в нем прекрасно воссоздан придворный круг и его образ жизни». Первыми критиками не была понята важная функция нравоописательного зачина, неоднозначность психологических реакций персонажей и сложность нравственных терзаний героини, неправдоподобными были признаны мучения принца Клевского, ибо они выходили за рамки книжного штампа и правил поведения в науке любви, лишними казались вставные эпизоды. Новаторство романистки не было оценено, но сложность природы художественного метода Лафайет современники живо ощутили.
Век Просвещения с его пафосом борьбы за демократизацию литературы прошел мимо романа «Принцесса Клевская», отдав предпочтение «Заиде», в которой усмотрели воплощение идеи «естественного человека». В XIX в. и писательская и профессиональная критика увидела в произведении Лафайет шедевр психологического мастерства. Реалист Стендаль обнаружил свое родство с романисткой XVII в. в пристальном интересе к человеческому сердцу и, противопоставив метод мадам де Лафайет творческим принципам Вальтера Скотта, тем самым отвел ей важное место в истории психологического реалистического романа. То, что уловила писательская интуиция Стендаля, не скоро станет очевидным для историков литературы. Во французском литературоведении реализм и поныне отождествляется с плоским бытовым жизнеподобием, с интересом к грубой, материальной, низменной реальности, оттого Роже Франсийон, автор одной из последних монографий о Лафайет, будет обнаруживать «реализм» только в нравоописательной вводной части романа, а такие видные историки французской литературы, как Г. Рейнье, А. Адан, А. Куле, вообще не увидят реалистических начал в романе, обращенном к воссозданию высоких чувств.
Достоверность в изображении быта для многих отечественных ученых является верным признаком реализма, и поскольку в «Принцессе Клевской» быта в привычном понимании слова нет, то роман рассматривается либо как образец некоего «дворянского реализма» (В.Р. Гриб), либо вне реалистических тенденций во французской литературе XVII в. В большинстве советских работ о Лафайет роман «Принцесса Клевская» будет отнесен к классицистической прозе (хотя и с оговорками), а Р.А. Самарин причислит его к прециозной литературе. Разногласия в определении специфики метода Лафайет, отсутствие интереса к этой проблеме в работах французских ученых (Ш. Дедеян, Ж. Руссо, А. Нидерс, Ж. Фабр и др.) или решение вопроса о своеобразии художественного почерка Лафайет на основе формалистического разъятия романа на составные части, якобы заимствованные из разных жанров и методов (методика Р. Франсийона) - все это диктует необходимость нового обращения к изучению знаменитого романа, обобщения накопленных интересных наблюдений над формами психологического анализа в нем в связи с природой художественного метода и этапом развития жанра.
Сопоставление романа Лафайет «Принцесса Клевская» с романом линии светского барокко («Астрея» д’Юрфе, «Великии Кир» М. де Скюдери, романы Ла Кальпренеда, Гомбервиля) и романом реально-бытовым (Сорель, Скаррон), относимым ныне к низовому или демократическому барокко, показывает, что развитие жанра и повествовательной техники идет здесь по линии сгущенной концентрации действия, «упрощения», сюжета и усиления внутренней спаянности эпизодов. Уплотненность структуры романа, рационалистический характер аналитизма, строгость и ясность стиля позволяли рассматривать «Принцессу Клевскую» в русле развития французской классицистической прозы второй половины XVII в. с ее обостренным интересом к нравственно-психологическим проблемам, стремлением к постижению мотивов поведения, классификации страстей и характеров, универсальным обобщениям, логическим умозаключениям. Действительно, роман Лафайет вобрал опыт драматургии классицизма с ее напряженной конфликтностью и концентрацией действия (уже давно критики говорят о связях романа Лафайет с драматургией Корнеля и Расина), перекликался в философии жизни с горькими констатациями Паскаля и Ларошфуко, но в нем не было классицистически запрограммированных характеров, изнутри разрушалась патетика высоконравственного отречения во имя долга, ясность конечных однозначных решений осложнялась воссозданием диалектики эмоциональных реакций, «общественного человека». Между тоном повествователя, тем, как рассказана история принцессы Клевской, и объективным ее смыслом есть некий разрыв. Перед нами новая повествовательная структура, утратившая свою абсолютную зависимость от авторского замысла, от воли творца, вырвавшаяся из-под его власти и начавшая жить по своим внутренним законам, развиваясь, а не замыкаясь раз и навсегда в данном содержании (отсюда перспектива бесконечного вчитывания в текст, не просто накопления интерпретаций, а обнаружения новых смысловых пластов). В «Принцессе Клевской» преодолевается и классицистическая обобщенность, типологичность изображаемого, подчеркнутая книжностью сюжета, наличием прецедента, и барочный эмпиризм в поэтике обобщения. Благоразумному и всезнающему рассказчику в романе Лафайет противостоит потрясенный сложностью открывшегося мира автор, который стремится быть не только ясным, но и правдивым — в передаче особенностей быта и нравов придворной среды определенного времени; в фиксации реакций персонажей, внешних и внутренних. Жанровые каноны психологической линии развитии романа размываются этой точностью воссоздания жизненных наблюдений, которые не просто выстроены в ряд, но и связаны причинно-следственной зависимостью. Так, описание двора Генриха II, которым открывается роман, перестает быть условным, несколько затянутым зачином и играет важную композиционную роль, вводя в среду бытования героев, воссоздавая атмосферу, в которой неизбежна трагедия принцессы Клевской. Традиционные для романа XVII в. вставные эпизоды у Лафайет перестают быть вариациями основной темы, становятся неотъемлемой частью внутреннего сюжета, связанного с формированием личности главной героини, воспитанием ее чувств. Вставные эпизоды — это чужой опыт, но опыт людей того же замкнутого круга, к которому принадлежит героиня и принципы которого ей надлежит наследовать. Этот опыт в сознании принцессы Клевской соотносится с наблюдениями над собственным эмоциональным и нравственным состоянием, над душевными муками любящего ее и жестоко страдающего принца Клевского и неотвратимо ведет героиню к единственному, как ей кажется, пути сохранения нравственной чистоты и полноты чувств — отказу от любви. Лафайет воссоздает процесс постепенного искажения представлений о подлинных ценностях. Эмоциональные потенции героев прекрасны, но нереализуемы в той атмосфере внешней благопристойности и внутренней фальши, которая их окружает, которая рождает недоверие к искренним и глубоким чувствам. Объективный социальный аспект изображенной в романе драмы, угаданная здесь диалектика взаимодействия героев и мира, в котором они живут, который формирует (деформирует) внутренний мир принцессы Клевской, — новые качества для психологического романа XVII в., перспективные и свидетельствующие о реалистических тенденциях в нем.
Сопоставление творческих принципов в «Принцессе Клевской» и «Максимах» Ларошфуко, писателей-современников и во многом единомышленников, позволяет еще отчетливее ощутить эти начала в романе Лафайет. Точкой пересечения интересов этих литераторов было пристальное внимание к социально-психологическому феномену. Но если Ларошфуко стремился выявить сущность, определить некий общий знаменатель всех человеческих побуждений и поступков, и эта задача подсказывала ему обращение к художественной форме сентенций, афоризмов, мыслей как жанровой категории, то Лафайет тяготела к изображению сложной психологической коллизии, ее влек сам процесс воссоздания жизни сердца, которое не всегда в ладу с разумом и волей. Ее жанр — психологический роман; основа сюжета такого романа — частный случай человеческих отношений, позволяющий осветить некие общие свойства психологии любви. Аналитизм — это важное качество французской литературы XVII в. — проявляется у Ларошфуко и Лафайет в разных жанровых формах: беспокойная, устремляющаяся в разные русла мысль Ларошфуко создает мозаику субъективного мира лирического героя, думающего, ищущего, постигающего законы нравственно-психологической жизни человека. Это рождает сложный сплав классицистических и барочных принципов в «Максимах». В «Принцессе Клевской» сходные раздумья обретают объективированную форму — форму романа с его особой внутренней логикой и воссозданием сети общественных и личных связей героев, во многом определяющих их поведение и корректирующих их эмоциональный строй. При всей обобщенности афоризмов Ларошфуко в них больше субъективности, чем в романе Лафайет, где исключительная история необыкновенных героев предстает как социально-типическая, благодаря изображению нравов придворного круга, не только как внешней, по отношению к главным персонажам данности, но и как части их внутреннего мира; не только как условного фона, но и конкретной социальной среды, воздействующей на личность, формирующей ее.
В «Принцессе Клевской», этом во многом итоговом для романа XVII столетия произведении, были не только синтезированы завоевания барокко и классицизма, но и наметились реалистические принципы социального детерминизма. Мера социальной конкретизации и типизации, которой достигает Лафайет в этом романе, не свойственна классицизму с его ориентацией на выявление типологического, устойчиво-характерного, вечного. Наблюдения над спецификой художественного метода Лафайет подтверждают концепцию историко-литературного процесса во Франции XVII в., которая выдвинута в работах отечественных ученых 1960-70-х гг. (Ю.Б. Виппер, Л.Я Потемкина и др.). Одновременно они вносят существенный корректив в устойчивое убеждение теоретиков романа (В.В. Кожинов, Д. Затонский, Л. Пинский), что реализм формировался в реально-бытовом и плутовском романах XVII в.
Л-ра: Проблемы развития романа в зарубежной литературе XVII-XX веков. – Днепропетровск, 1978. – С. 66-74.
Произведения
Критика
