18-09-2018 Жан-Батист Расин (Jean-Baptiste Racine) 3536

Трагедия Расина «Федра» и повесть аббата Прево «Манон Леско» в свете идей янсенизма

В.Н. Тихомирова

Постановка проблемы не случайна. Как известно, Расин учился в янсенистской школе, а в конце своего жизненного поприща принял официально эту веру. Разумеется, увлечение янсенизмом не могло не отразиться на творчестве Расина.

Что касается «Манон Леско», то в содержании повести религиозно-нравственные проблемы (в том числе и янсенизма), как говорится, лежат на поверхности. Кавалер де Грие, герой повести, собирался в юности вступить в духовное звание и достигает в этой области таких высот, что «публично защищает тезу в богословской школе» в Сорбонне. Среди богословов особое место отводится святому Августину, который должен был излечить де Грие от гибельной страсти к Манон. Кстати, книга Янсения об Августине положила начало янсенизму. В духе Августина Янсений утверждает, что человеческая природа порочна, что свободы воли не существует, что спасение человека зависит не от дел его, а от исцеляющей силы божественной благодати.

Много страниц повести «Манон Леско» посвящено горячим спорам де Грие и его друга Тибержа по коренным проблемам богословия: о вере и разуме, свободе воли и могуществе страстей и т. д. В итоге Тиберж заявляет, что видит перед собой «самого завзятого янсениста», на это де Грие отвечает, что «безусловно испытал на себе истинность их учения».

Итак, что же такое янсенизм? В «Примечаниях» к повести «Манон Леско» читаем: «Янсенизм — особая разновидность католицизма, враждебная иезуитам и находящаяся на подозрении у господствующей церкви. Янсенизм отрицает свободу воли и доказывает, что поведение человека не контролируется разумом, а всецело зависит от непреодолимой силы действующих на его сознание страстей. В философском словаре также указывается, что основными чертами янсенизма являются отрицание свободы воли и признание предопределения.

Французский философ Паскаль, один из вождей янсенизма, писал: «Я знаю, как страсти и похоти затмевают разумения».

В нашу задачу не входит характеристика всех аспектов влияния идеологии янсенизма на Расина и аббата Прево. Мы затрагиваем проблему всемогущества, разрушительного влияния страстей на человека и роль нравственного долга в этой ситуации.

Расин пишет в «Предисловии» к трагедии «Федра»: «...страсти изображаются с единственной целью показать, какой они порождают хаос». Впрочем, такая концепция страстей у Расина не только вытекает из философии янсенизма, но из общей идеи характера Федры у Эврипида, о чем пишет сам французский драматург.

В трагедии Расина страсть Федры к пасынку Ипполиту не только овладевает героиней, но приобретает фатальный, роковой характер. В связи с этим В.Р. Гриб пишет: «Герои Расина, даже когда они осознают пагубность страстей, не в силах остановиться, потому что один их разум бессилен. Трагедия Федры в том, что страсть заводит ее свободную волю в пучину». Связь содержания повести «Манон Леско» с философией янсенизма выступает более наглядно и прозрачно. Критикуя этические принципы католической церкви о долге и свободе воли, де Грие часто выступает теоретиком янсенистской морали: «Если верно, что небесная помощь всегда бывает приноровлена к силе наших страстей, пусть мне тогда объяснят, какое пагубное стремление вдруг отбрасывает нас далеко от велений долга, так что мы не оказываемся способны ни на какое противодействие, ни на малейшее угрызение совести». В другом месте де Грие критикует с позиции янсенизма Сен-Сюльпис, оплот католической иезуитской морали. «Я чувствую, что сердце мое обуреваемо прельщеньем необозримым. Все, что нам толкуют о свободе воли в Сен-Сюльпис, — одни пустяки».

Взамен церковным запретам на земные радости и чувственные наслаждения де Грие утверждает, что именно в этих наслаждениях «заключено блаженство ни с чем не сравнимое».

Однако этическая философия янсенизма, в частности Паскаля, не сводится к провозглашению стихийной силы страстей. Д. Обломиевский справедливо пишет: «Весь человек не сводится у него к эгоизму, к тщеславию, к животной похоти. Паскаль выводит на первый план человека как страдающее существо. В этом источник паскалевского гуманизма. В этом особый — так же гуманистический характер паскалевской религиозности».

Несмотря на подчиненность стихийным страстям, человек в отличие от животного благодаря божественной мысли сознает свою слабость и хрупкость («мыслящий тростник» по Паскалю). В «Федре» и «Манон Леско» мыслительная способность подверженного страстям человека прежде всего проявляется в чувстве долга и в сознании нравственных обязанностей перед близкими людьми. Так, у «греховной» Федры принципы долга выступают прежде всего как сознание своей греховности перед мужем и детьми: «Я блюла супружеский очаг, воспитывала я детей своих прилежно».

Известие о смерти мужа — царя Тесея — обостряет чувство долга перед сыном как наследником престола. «Пусть мысль, что сыну я нужна, Вернет мне силы И отведет меня от рубежа могилы».

Однако сознание своих нравственных обязанностей не меняет поведения Федры, а лишь «растворяется» в стихийной страсти к Ипполиту. В конечном счете нравственные принципы Федры сводятся к осознанию своей преступной страсти и к добровольному уходу из жизни. По существу героиня Расина является идеальным примером паскалевской концепции страдающего человека, захлебнувшегося в пучине страсти.

Во многом близок Федре кавалер де Грие, ставший жертвой стихийной страсти к Манон. Правда, в отличие от Федры, герой Прево не только жертва, но и, как мы уже говорили, теоретик янсенизма, защитник прав человека на естественные радости и наслаждения. Здесь янсенистские принципы де Грие совмещаются с учением просветителей 18 в. о естественных правах человека.

Ратуя за раскрепощение личности от католических принципов долга, де Грие не задумывается в пылу страсти, что это раскрепощение имеет обратную, негативную сторону в лице Манон. Основными качествами ее характера является безудержная страсть к «удовольствиям и развлечениям». Она не задумывается, что тем самым утрачивает женскую честь и долг перед возлюбленным. «Наивеличайшим злом для тебя является несомненно мое присутствие, которое всегда мешало твоим удовольствиям», — упрекает ее де Грие.

В нашей науке, как правило, безнравственность Манон объясняется социально-историческим фактором, вторжением в жизнь буржуазно-денежных отношений. «Объяснить характер Манон Леско можно только общественными условиями той эпохи. Распад патриархальных отношений освобождал человеческую личность. Распадалась старая патриархальная мораль».

Все это так. «По бедности» Манон продает свою красоту за деньги богатым любовникам.

Но следует учитывать и общечеловеческую, нравственно-философскую сторону ее характера. В этой связи характер Манон является подтверждением мыслей Паскаля о моральной слабости человеческой природы, о «всемогуществе материальной силы в обществе». Конечно, великий философ, говоря о «всемогуществе материальной силы» в жизни человека, имел в виду не только конкретную, социально-историческую, но и универсальную ситуацию.

Для повести «Манон Леско» характерна структура, отражающая развитие янсенистской мысли о бессилии человека перед лицом роковых страстей. «Разумная» и размеренная жизнь кавалера де Грие в лоне церкви сменяется вторжением «неразумной» страсти, заставляющей совершать убийства, играть в карты, идти на различные авантюрные поступки. Ломаются религиозные, моральные запреты, и де Грие убеждается, что Манон для него «дороже всей вселенной». Пытаясь объяснить отцу причину своего «беспутства», де Грие говорит: «...любовь стала причиной всех моих бедствий. Страсть роковая, увы!». Вмешательством роковых сил объясняет свое поведение и Федра: «О, рок безжалостный!.. Борьба с ним безнадежна!» Однако в отличие от слабой, сломленной роковыми силами Федры, де Грие сохраняет и принципы дворянской чести, и долг перед отцом, и моральную ответственность за свое безрассудство: «...нам не подобает жить в забвении долга», — говорит де Грие Манон, предлагая вступить в законный брак.

В конце романа после смерти Манон де Грие осуждает свое «беспутство», «самые постыдные слабости», сожалеет, что не слушал разумных советов друга Тибержа. «Если бы я в то время слушался его советов, я был бы неизменно благоразумен и счастлив».

Является ли этот вывод неожиданным, противоречащим логике движения основной мысли?

Думается, что нет. Тем более, де Грие и раньше собирался перейти в лоно религии по совету отца и Тибержа.

Следует сказать об идейной роли этих персонажей, которые ведут непримиримую полемику с де Грие, пытаясь направить его в русло религиозного долга.

После В. Гриба утвердилась традиционная точка зрения, что оба являются бездушными защитниками католических догм, кастово-эгоистической морали. Все это вряд ли соответствует действительности. Де Грие, несмотря на споры с Тибержем, признает, что он «отличался зрелостью ума и твердостью правил». К тому же каждый по-своему (отец и друг) любят де Грие и желают спасти его от женщины отнюдь не безупречной нравственности. На протяжении сюжета романа она, не задумываясь, изменяет своему кавалеру то с распущенным стариком, то с его сыном. Видимо, Манон не отличалась примерным поведением и до встречи с де Грие, за что родители ее определили в монастырь.

Так что Тиберж и отец де Грие защищает не столько католические догмы, сколько общечеловеческие принципы христианской морали. Хотя Тиберж, пожалуй, пропагандирует самые жесткие нормы этой морали: суетность наслаждений, «презрение беспримерное» к земной жизни.

Итак, в тексте «Манон Леско» изображена трагедия страдающего человека, оказавшегося игрушкой в руках роковых страстей. Вряд ли прав В. Гриб в утверждении о поэтизации любви в повести: «...повесть Прево прозвучала как гимн могучий силе естественных чувств, разрушающих узкие, искусственные сословные перегородки, как красноречивое обличение аристократических предрассудков». Скорее всего, речь идет у Прево не о гимне, а о трагической роковой силе любви, ломающей сословные религиозно-моральные запреты. «Если бы я, по крайней мере, сумел внять его упрекам (Тибержа — В.Т.), уже будучи ввергнут в пучину страстей, я мог бы уберечь от крушения какую-то часть своего благосостояния и доброй славы», — говорит де Грие. Явно склонен к поэтизации Манон В. Кожинов, рассматривая ее как «целое и полное воплощение живой стихии жизни, двойственной, противоречивой природы». Получается, что непостоянство Манон, ее измены своему кавалеру тоже часть ее очарования.

В науке стало традиционным мнение о Расине-психологе, предвосхитившем достижения Стендаля и психологической прозы XIX-XX века. В этот список можно включить и Прево. Думается, психологические открытия Расина и Прево во многом были связаны с религиозной философией янсенизма, особенно с трудами Паскаля. С.С. Аверинцев справедливо писал, что Паскаль «первый мыслитель, который прошел через опыт психологического рационализма 17 в. и со всей остротой поставил вопрос о границах научности, указывая при этом на «доводы сердца», отличные от «доводов разума», и тем предвосхищая последующую иррационалистическую тенденцию в философии (Ф.Г Якоби, романтизм и т.д., вплоть до представителей экзистенциализма).

Трагическое столкновение страсти и сознания нравственных обязанностей открывало широкий простор для психологического анализа переживаний персонажей в произведениях Расина и Прево.

В. Гриб особо подчеркивает у Расина «искусство открывать массу оттенков в том, что казалось цельным душевным движением». Особенно богаты психологическими оттенками переживания Федры. Еще неизвестно о ее страсти к Ипполиту, но в разговоре с Эноной она вдруг «проговаривается», чем вызывает ее недоумение:

«О, быть бы там, в лесу, следя из-за ветвей.
Как по ристалищу несется колесница
Вздымая легкий прах».

Федра недвусмысленно намекает на любимое занятие Ипполита. Далее следует исповедь перед кормилицей, в которой Федра рассказывает о тщетных попытках замаскировать свою страсть: разыгрывание роли злобной мачехи, изгнание Ипполита:

«Роль злобной мачехи искусно разыграла
Упреки, жалобы — им не было конца.
И вынужден был сын покинуть дом отца».

Усердное исполнение долга перед мужем и детьми:

«...я блюла супружеский очаг
Воспитывала я детей своих примерно...».

Когда над государством нависает угроза междоусобицы в связи с известием о смерти Тесея. Федра решает изменить «тактику». Свое признание в любви к Ипполиту она пытается замаскировать заботой о едином государстве и долгом перед детьми: «Я знаю, матери живут всегда в тревоге за собственных детей».

Отвергнутая Ипполитом, она льстит себя надеждой на то, что сможет приручить его и возбудить к себе жалость: «Ведь слышал в первый раз он страстные моленья». Затем пытается «сыграть» на честолюбии Ипполита, отказавшись от своих прав на наследство:

«Ненужную мне власть я передам ему.
Заменит он отца пусть сыну моему».

Однако эти «уловки» сменяются чувством стыда («как я унижена! Каким стыдом покрыта»), переходящим в ненависть к Ипполиту, и призывам к Афродите отомстить надменному гордецу. Отчаяние толкает Федру на обман. Она принимает предложение кормилицы оклеветать Ипполита перед Тесеем. Следуя голосу совести, хочет рассказать мужу правду, но неожиданно узнает, что Ипполит любит Арикию. Все это рождает в душе Федры бурю противоречивых чувств: отчаяние, безумную ревность, жажду мести:

«И мысль одну о счастье их любовном
Встречаю я со скрежетом зубовным,
Смерть Арикии! Смерть я мужу нашепчу.
Сестру своих врагов отдам я палачу».

И тут же угрызения совести из-за жажды «безвинной крови», и мысль о самоубийстве: «и в муках расстаюсь я с жизнью безотрадной».

Перед смертью в исповеди перед Тесеем Федра пытается оправдать свою греховную страсть вмешательством «высших сил» и коварством кормилицы. Все это в какой-то мере оправдывает Федру. В связи с этим можно понять слова Расина о том, что его героиня ни вполне преступна, ни вполне невинна».

Философия янсенизма стимулировала обращение Расина к психологии среднего, «грешного» человека, втянутого в пучину страстей и способного лишь сознавать свою слабость («мыслящий тростник»). В. Кадышев пишет: «... в «Федре» присутствует и это в высшей степени человеческое, «грешное» подверженное ошибкам и слабостям начало, и страстное желание возвыситься над собственной слабостью».

Вслед за Расином Прево исследует особенности, точнее, странности сердца человеческого» постоянно отступающего от добра». Именно в исследовании этих странностей, особенно женского сердца, состоит суть психологического анализа Расина и Прево. В этом отношении Прево, пожалуй, идет дальше Расина.

Уже в начале повести автора охватывает «целый рой мыслей о необъяснимости женского характера». «Вряд ли даже свое собственное сердце я знал лучше, чем ее самое» — думает де Грие о Манон. Пытаясь осмыслить свое душевное потрясение после очередной измены Манон, де Грие приходит к выводу, что его переживания находятся «за рамками обычных пяти чувств, выходят за пределы нашей натуры». Смятение де Грие прежде всего объясняется непостижимостью характера Манон, сложным сочетанием в нем добра и зла, красоты и нравственной испорченности.

Исследователи указывают, что Прево приходит к изображению диалектики человеческой души, полутонам, сложного переплетения добра и зла. Делается вывод, что Прево совершает «огромный шаг вперед в изображении человека, в изображении сложности его души». Со всем этим можно согласится лишь частично. Действительно, Прево изображает характер Манон в сложном переплетении положительных и отрицательных качеств, что ставит в тупик де Грие. Видимо, Прево находится на подступах к величайшим психологическим открытиям мировой литературы, особенно русской, но это не дает оснований считать, что автор «Манон Леско» приходит к изображению диалектики человеческой души, которая была художественно освоена в творчестве Л. Толстого и Ф. Достоевского. «В их романах и повестях с небывалой полнотой и конкретностью воспроизведены процессы формирования мыслей, чувств, намерений человека, их переплетений и взаимодействие, порой причудливое».

В психологизме романа «Манон Леско» противоречиво сочетается «привычный» для 18 века рационализм с гениальными попытками проникнуть в стихийность человеческих чувств и переживаний.

Как известно, повествование в романе ведется от лица кавалера де Грие, впитавшего, по словам В. Кожинова, «своеобразное рационалистическое мироощущение, которое выразилось в деятельности школы Ларош-Фуко». Отсюда стремление главного героя привести свои мысли и чувства к строгому логическому осмыслению. Такова попытка осмыслить свои переживания, когда отец героя напал на след влюбленных и разлучил их. После довольно длительного размышления де Грие приходит к выводу: «В итоге своих раздумий я пришел к выводу, что на улицах Парижа меня заметил кто-нибудь из знакомых и затем сообщил об этом моему отцу».

В другом размышлении, которое де Грие называет «миром раздумий и соображений», он пытается свести свои чувства «к трем основным пунктам». Однако, снова окунувшись в «пучину страстей», пытаясь осмыслить причудливый характер Манон, де Грие отказывается от своих логических характеристик. «Увы! Слова только наполовину способны воспроизвести движения сердца!» — говорит он. Здесь Прево близок к Паскалю: «Я знаю, как страсти и похоти затемняют разумение» — писал французский философ.

Психологические прозрения Прево открывали широкую дорогу дальнейшему движению литературного процесса. По справедливому утверждению В. Гриба «В повести Прево уже намечаются задатки романтического умонастроения с его преклонением перед стихийным и бессознательным».

Л-ра: Зарубіжна література в школах України. – 2005. – № 6. – С. 15-17.

Биография

Произведения

Критика