Раннее творчество Роже Вайяна
И. В. Белякова
Имя французского писателя Роже Вайяна хорошо известно в нашей стране. У нас переведены два его романа — «Пьеретта Амабль» и «325 000 франков», ряд статей, очерков и пьеса «Полковник Фостер признает себя виновным».
Роже Вайян (1907-1965) вошел во французскую литературу в
Как правило, отечественные исследователи ограничиваются рассмотрением трех периодов творчества писателя, лишь вскользь упоминая о том, что Вайян в 20-е годы примыкал к сюрреалистам, занимался журналистикой, много путешествовал.
На наш взгляд, представляется целесообразным остановиться несколько подробнее на раннем этапе творческой биографии писателя, наименее освещенном в истории литературы. Обращение к этому периоду жизни и деятельности Вайяна, подготовившему его к писательскому труду, особенно важно в связи с появлением во Франции ряда новых работ и материалов, проливающих свет на первые годы его творческого пути.
Наиболее интересными из этих документов являются «Интимные записи» Вайяна. После смерти писателя остались неопубликованными около 2000 рукописных страниц: наброски романов, повестей, пьес, путевые заметки, рабочие планы, статьи, отдельные записи, письма. Весь этот обширный материал и составляет своеобразный дневник писателя. Жан Реканати, один из ближайших друзей писателя, подготовивший к опубликованию эту книгу, сгруппировал материал в хронологическом порядке, соответствующем определенным периодам жизни Вайяна (saisons successives).
Дневник велся писателем в течение всей жизни, но не регулярно. Записи в дневнике начинаются в 20-е годы, в 29-м прерываются и возобновляются только в 40-е. Наиболее полно представлены 40-60-е годы. Последняя запись сделана за пять недель до смерти автора.
Появление объемистого тома «Интимных записей» позволяет по-новому взглянуть на произведения Вайяна, лучше понять и правильнее оценить его творчество, проследить эволюцию творческой, политической и общественной деятельности писателя.
Большой интерес «Записи» вызвали во Франции. В течение нескольких месяцев в прессе много писалось о Вайяне. В кинотеатрах Парижа демонстрировались фильмы, созданные по его сценариям; в одном из пригородных центров культуры был проведен месячник, посвященный писателю. Швейцарское издательство «Встреча» выпустило 12 томов первого полного собрания сочинений Вайяна.
Дневник послужил толчком для изучения творчества писателя в новом аспекте. Почти одновременно появились две книги о нем. Ф. Ботт в книге «Сезоны Вайяна» пытается установить периодизацию творчества писателя, как нам кажется, во многих отношениях спорную. Работа Ж. Ж. Брошье «Роже Вайян» содержит небезынтересное описание жизни писателя, из которого автор делает вывод об автобиографичности всех произведений Вайяна. Брошье стремится сузить круг проблем, волновавших писателя в течение его жизни, свести их до минимума, а самого Вайяна представить своего рода денди, либертеном XX века. Думается, что такой упрощенный подход существенно искажает творческий облик писателя.
Вышедший из печати в
В
Наконец, следует назвать литературные тетради «Л’Эрн», которые являются более или менее регулярной публикацией документов, исследований, неизданных ранее произведений современной литературы. Вышло в свет 10 книг этой серии под редакцией Доменика де Ру. Первый и третий номера были посвящены Л. Ф. Селину, второй — Ж. Л. Борджу, шестой и седьмой — Эзре Паунду, восьмой — Анри Мишо, девятый — американской литературе (Б. Кауфман и др.) и, наконец, десятый — журналу «Большая игра», сыгравшему некоторую роль в становлении Р. Вайяна. Эта книга воспроизводит полностью тексты трех номеров журнала, издававшегося в 20-е годы группой молодых людей; сюда же вошел ряд неопубликованных документов, собранных Марком Тиволе.
Упомянем еще общую работу Ж. Реканати — «Эссе к психоанализу либертена. Роже Вайян» (1971); написанная в худших традициях современного фрейдизма, эта книга интересна лишь приводимыми в ней выдержками из записей Вайяна, до сих пор не известных исследователям.
Таким образом, за последние четыре года появился обширный и новый материал, позволяющий обратиться к раннему, малоисследованному периоду жизни Р. Вайяна.
Напомним некоторые страницы биографии Вайяна. Он родился 16 октября
Можно полагать, что первые поэмы носили подражательный характер. Так, Рене Моблан, преподаватель философии в лицее, где учился Вайян, отзываясь с большой похвалой о его первых литературных попытках, вместе с тем указывал на влияние Поля Фора в поэме «На велосипеде»: «Его (Вайяна. — И. Б.) ум не лишен изящества и фантазии. Учитель его — Поль Фор. Он умеет наблюдать и зарисовывать с наивной ловкостью, с сентиментальной иронией... Он уже владеет ловкой техникой и чувством ритма». Рене Моблан сыграл большую роль в жизни молодого лицеиста. Он был духовным наставником Вайяна и его друга по классу Роже Жильбер-Леконта, тоже поэта. На протяжении ряда лет Вайян вел переписку с Мобланом, которая воспроизведена в «Интимных записях», и делился своими впечатлениями о путешествиях, о планах на будущее. Из этой переписки мы узнаем, что в
Вайян задумывается о своей жизни; он не видит возможности вырваться из окружающей его мертвой, душной атмосферы, где «никогда ничего не происходит». Через сорок лет он напишет об этом времени: «Ну какой будет моя жизнь? Я буду жить, как они, закончу учебу, получу специальность, обрету положение, сделаю карьеру, затем женюсь, буду иметь детей, буду работать, чтобы они могли учиться, и потом умру, и ничего не произойдет... Я начну, как отец, как дед, это же глупо, невыносимо, я не принимаю этого». Так думал мальчик пятнадцати лет, а перспективы на будущее у детей, выходцев из мелкобуржуазных кругов, были не блестящими. После войны 1914-1918 гг. положение капитализма во Франции несколько упрочилось; укрепилось господство крупных монополий. Мелкая буржуазия все более исключается из управления государством. Именно в ее среде возникают чувства неудовлетворения и анархического возмущения. Молодые люди этого круга искали пути выхода из окружающей их действительности и выражали свой протест в литературе. Поэзия была для них и убежищем и реваншем. «В 20-25-е годы в одном провинциальном лицее нас было четверо бедных молодых людей... Наша гордость взбунтовалась. Мы не могли принять поражения, мы не могли допустить мысли, что будем побеждены с самого начала, а аппетиты у нас были солидные. Мы решили стать поэтами...» Так писал Вайян в
Отрицая все и вся, бросая вызов мещанским вкусам, Вайян и его друзья отбрасывают и дискредитировавший себя, как им кажется, разум. Анархический протест против условий существования приводит их к потреблению наркотиков — «кокона, который защищает от мира, как живот матери», к заключению пакта о «коллективном самоубийстве» («Мы поклялись покончить с собой в день нашего восемнадцатилетия) и, наконец, к созданию группы «симплистов». Друг друга члены группы называли братьями; каждый из братьев получил новое имя: Домаль стал Натаньелем, Вайян — Франсуа (этим именем он будет подписывать все свои статьи в течение долгого периода времени, вплоть до
Что же такое «симплизм?» Рене Домаль в письме к Морису Анри определил его так: «Не стоит искать никакого смысла в этом слове. Однако здесь может быть существует некая аналогия с состоянием ребенка, которое мы ищем, с состоянием, когда все просто и легко. Эта легкость, к которой мы стремимся, есть то, что теологи называют „откровением” (grâce). Для нас симплистов, главное — этот уход, это откровение».
Мишель Рандом в эссе «Большая игра» справедливо рассматривает образование «патронажа симплистов» как попытку создать свой мир, отгородиться от неудовлетворяющей действительности в воображаемом «микрокосмосе». Братья симплисты могут проживать только в «промежуточном мире», культивируя все состояния опьянения, которые приносит им «абсолютное чувство свободы». Только в такие моменты рождается «атмосфера симплизма», позволяющая установить границы между видимым и невидимым, между реальностью и надреальностью. Если симплисты оказались случайно на земле в «плоском» городе Реймсе, где все зевают от скуки, то лишь для того, чтобы разбудить сонный город. В этом и заключается основная задача братьев-симплистов. Они выполняют ее добросовестно, скандализируя городских буржуа: оскорбляют кюре, говорят непотребные вещи добропорядочным женщинам, распевают неприличные песни в общественных местах, эксцентрично одеваются, посещают злачные места города.
Каковы бы ни были устремления этой группы, в них угадывается некоторая близость к «дадаистам». Однако группа симплистов возникла скорее всего независимо от дадаизма, о существовании которого члены группы узнали несколько позже. Развитие симплизма и дадаизма шло параллельно, отражая настроения части молодежи, выбитой из обычной колеи мировой войной. У них общая основа — анархический бунт против ненавистного общества и цивилизации вообще. Цель тоже одна — разрушить все старое, не предлагая взамен ничего конкретного, ибо положительных идеалов не было ни у дадаистов, ни у симплистов. Они отрицали все: общество, мораль, законы, разум, искусство, они считали, что мир иррационален и познать его можно только с помощью «откровения». Симплисты ратовали за детское, чистое, «бессмысленное» восприятие мира. А чтобы достичь такого состояния, «дающего абсолютное счастье», когда все «становится ясно и просто», они прибегали, как уже говорилось выше, к алкоголю, наркотикам, вызывая галлюцинации, и занимались гипнозом. Одной из главных задач поэзии считалось точное описание всех состояний (анормальных) на разных стадиях опьянения. Характерным для поэзии симплистов был крайний субъективизм, объектом исследования становилась собственная личность: «Единственно важная вещь — это поиски нашего трансцендентного Я».
О существовании сюрреализма братья-симплисты узнали, случайно обнаружив в книжном магазине один из экземпляров «Сюрреалистической революции». Они были удивлены и немного раздосадованы тем, что «существуют в Париже люди, подобные нам». Значит, они не единственные в мире. Позднее симплистам стало известно, что группы молодых людей, близко стоящих к сюрреалистам, были в Камбре, в Нанси, в Клермон-Феране и других городах. В двадцатые годы сюрреализм был в «воздухе времени». «Революция, сделанная поэзией. Поэзия у власти. Это не требует капиталов. Мы решительно были на правильном пути, на королевском пути».
Период симплизма продолжался до
В июле
С 1927-1930 гг. вышли из печати три номера «Большой игры». Основную роль в создании журнала сыграли Жильбер-Леконт и Домаль. Они были главными теоретиками группы. В журнале печатались манифесты, поэмы, новеллы, открытые письма к другим группировкам того же направления, устраивались дебаты. В первом манифесте Домаль потребовал «Революции Реальности» и провозгласил «Большую игру» врагом Родины, империалистических государств, господствующих классов, Сорбонны, академий.
По замыслу журнал не должен был быть ни литературным, ни артистическим, ни философским, ни политическим. В задачи журнала входило «делать некоторые открытия, которые могут интересовать, забавлять, наводить ужас или заставлять краснеть публику». В манифесте дирекции журнала говорилось: «Речь идет о том, чтобы привести в отчаяние людей и общество».
Марк Тиволе так определил роль журнала: «„Большая игра” была отображением иногда верным, иногда деформированным основных вопросов, которые человек ставит сам себе, когда перестает быть поглощенным действительностью».
В круг этих основных вопросов входили поиски своего собственного «я», определение понятий «бытия» и «смерти» и т. д. Устремляя свое внимание на «нереальный» мир подсознания, мир инстинктов, влечений, извращенных чувств, Леконт, Домаль и другие члены группы занимались опасными экспериментами, пытаясь создать «видимость» смерти или состояния невменяемости. Они изучали различные оккультные науки: спиритизм, телепатию, астрологию, восточную мистическую философию. Поэмы и новеллы «больших игроков» были полны туманных, мистических, непонятных образов.
Как отмечает ряд французских исследователей (Рандом, Ботт, Брошье), группа «Большая игра», несмотря на рекламируемую «самобытность» и «независимость» от сюрреалистов, была близка к ним как в своей основе, так и по характеру деятельности. Члены группы, как и сюрреалисты, объявляли себя врагами всех условностей буржуазного» искусства и участвовали совместно в разных манифестациях в общественных местах с целью скандализировать буржуа. Поиски в области «подсознательного» заключали тот же вызов социальному миру, неприятие и отрицание его.
Постепенно часть «больших игроков» уходила все больше и больше в мистику, в стихию крайнего субъективизма и индивидуализма. Это привело позже к расколу группы, большинство которой требовало активного отрицания существующих порядков и стремилось к «социальному бунту».
Так, Морис Анри, Пьер Одар и Андре Делон в тридцатые годы вступили в коммунистическую партию и вскоре вышли из группы. В 1933 г. группа как таковая фактически уже перестала существовать.
Какова же была роль Вайяна в журнале «Большая игра»? Как можно судить из документов, Вайян играл значительную роль в выпуске первых двух номеров. В письме к Леконту (1926) он пытался определить роль журнала и изложил свой план: «Наш журнал выразит некоторые тенденции мистического пути, дороги к усовершенствованию и соединению с Единством... Тон журнала должен быть не подражанием сюрреалистам. Они нам близки, но мы должны быть менее резки, они были: пионерами, и им надо было разрушить веру в реальный мир, а мы уже естественно должны двигаться в сфере сверхъестественного. Наш журнал не политический, мы не хотим играть социальной роли. Нам наплевать на человечество. Однако так же, как нужно пить и есть, нужно уметь и занимать какую-то позицию, не придавая этому большого значения. Коммунизм кажется нам ближе всего по духу. Думаю, что дебаты должны быть на темы: бунт, индивидуализм, счастье, коммунизм, мистицизм». Как ни сумбурно были изложены пожелания Вайяна, видимо некоторые из них были учтены, судя по подбору и расположению материала первого номера. Морис Анри указывает, что Вайян играл роль активного организатора журнала: «Вайян был в некотором роде; теоретиком и „public-relation”». Он подбирал материал, распределял его по страницам, отбирал иллюстрации вместе с Сима. Благодаря его» кипучей деятельности появились первые номера «Большой игры». Думается, что уже в этой организационной работе по созданию журнала Вайян проявил себя как человек деятельный, энергичный, волевой, что резко выделяло его на фоне погруженного в созерцание и размышление Домаля и пребывающего в состоянии прострации под действием наркотиков Леконта, который был не способен ни на какое действие. В письме к отцу Вайян жаловался, что Леконт выказывает презрение к какой бы: то ни было работе и абсолютно ничего не делает, поэтому вся тяжесть падает на его плечи: «В сущности началась эта извечная борьба между мной и Леконтом. Наши темпераменты различны, что, правда, не мешает, несмотря на горькие слова, нашей дружбе. Я же нахожусь в беспрерывном колебании между депрессиями, когда я хочу заснуть глубоким сном, и периодами огромной активности, когда я способен сделать, многое и удивляю всех своей живостью».
Марианна Ламе, подруга Вайяна, с которой он делил все радости и невзгоды тех лет, характеризует его как человека большой силы воли, который, «будучи честолюбивым, обязательно хотел что-то сделать в. жизни», «стать кем-нибудь». Можно предполагать, что поиски жизненного пути Вайяном продолжались, а рамки деятельности «Большой игры» ограничивали и сковывали его активную натуру, что и послужило началом отхода писателя от группы.
Вследствие большой загруженности организационной работой (Вайян сотрудничал еще в газете «Пари-Миди») его литературная деятельность, по сравнению с остальными, была незначительной. В первых двух номерах были напечатаны всего три статьи Вайяна. Первая — «Скотоподобие Монтерлана» — содержит нападки на Монтерлана в связи с его книгой «Le bestiaires».
Вторая статья — «Колонизация» была написана в связи с появлением произведения А. Жида «Путешествие в Конго». Она интересна тем, что показывает, какие позиции занимала группа «Большая игра» по актуальным вопросам современности. В статье четко выражено отрицательное отношение к колониализму как к одной из форм проявления захватнической политики империалистических держав. Вайян считает колониальные войны позором человечества. Разоблачая грязную роль колонизаторов, солдат, миссионеров, он заключает статью такими словами: «Мы — с неграми, с желтыми, с красными, против белых. Мы со всеми теми, кто приговорен к тюремному заключению за то, что имел смелость протестовать против колониальных войн. Мы братаемся с вами, дорогие негры...»
И наконец, третья статья, появившаяся во втором номере, — «Артюр Рембо, или Война человеку», является одним из крайних выражений неприятия существующего мира. Вайян делает попытку проследить этапы эволюции человека на примере Рембо. В статье говорится, что существование современного человека совершенно нетерпимо, и индивидуум ищет издавна выхода из создавшихся условий «ада», как его искал Рембо, для которого ни тотальный бунт, ни самоубийство, ни скромная жизнь в скучной работе «не были решением проблемы». Он нашел выход в путешествиях и острых столкновениях с трудной действительностью. Именно это помогло ему стать «нормальным» человеком, чего он больше всего желал «среди своих горестей и страданий». Но тем самым он оказался побежденным в своей войне, заключает Вайян. Он проиграл «Большую игру», но «битва еще не кончена», ибо сам Рембо сказал: «Придут еще ужасные труженики, они начнут с горизонтов, где другой покорился».
В третьем номере журнала появилась заметка: «В последнее время возникли некоторые противоречия между Роже Вайяном и его друзьями. Он предпочитает с полного на то согласия Леконта и Домаля не участвовать в журнале „Большая игра” до тех пор, пока эти противоречия не исчезнут». Вайян выходит из дирекции журнала и порывает со своими друзьями. Что было причиной разрыва?
В
Нам представляется, что этот чисто внешний повод положил конец внутренним противоречиям между Вайяном и его друзьями, которые возникли несколько раньше.
Как уже упоминалось, Вайян отличался от своих друзей как темпераментом, так и складом ума. Вот как его характеризует М. Анри: «Он в 15 лет почувствовал страстную любовь к жизни. Читал Р. Роллана, Барреса, Стендаля и лихорадочно искал методы для достижения состояния экзальтации, которое для него было более важным, чем поиски состояния Нирваны, к которому стремились Леконт и Домаль».
«Он скорее был человеком действия и стремился к бунту против общества».
Марианна Ламе, описывая тяжелую, «удушающую» атмосферу, царившую на собрании группы у Леконта, подчеркивает, что «Вайян боялся задохнуться там». По ее словам, он не мог больше сотрудничать в журнале, так как не разделял все более возрастающего интереса Леконта к мистике и увлеченности Домаля индусской и буддийской философией. Леконт также понимал, что их пути постепенно расходятся, и писал Вайяну: «Видишь ли, не то, что меня раздражают твои „практические письма” и я хорошо чувствую в тебе „духовное отступление”. Но ты лихорадишь... А лихорадка — это прекрасный динамизм... Боюсь, чтобы не сбился с пути в сторону человеческой деятельности». Опасения Леконта были не напрасными.
Дело в том, что в
Следует подчеркнуть, что в эти сумбурные годы первого знакомства Вайяна с жизнью и литературой обнаруживается его страстное стремление найти свое место. Потребуется много времени, и он найдет его, связав свою судьбу с судьбой народа. Годы же непосредственного участия в «интеллектуальной коммуне» сыграли немаловажную роль в формировании будущего писателя, наложили отпечаток на дальнейшую его судьбу как гражданина и человека.
Увлечение сюрреализмом помогло ему оформить резкое неприятие буржуазного строя, что через несколько лет привело его в ряды Сопротивления и в коммунистическую партию («бунт прошлых лет перерос в революционное сознание»), а также позволило в новом ракурсе увидеть внутренний смысл вещей, придав своеобразные черты литературному творчеству писателя.
Л-ра: Вестник ЛГУ. Серия 2. – 1972. – № 8. – Вып. 2. – С. 98-107.
Произведения
Критика
