Искания французской интеллигенции (О романе Симоны де Бовуар «Мандарины»)
Л. Зонина
«Мандарины» - так называется новый роман Симоны де Бовуар, получивший Гонкуровскую премию за 1954 год. Уже в самом названии этой книги определена ее тема. Словом «мандарины» во Франции называют аристократию духа, верхи гуманитарной интеллигенции, законодательствующие в области идей. Но в это определение, как и в исходное значение слова «мандарин», — входит также понятие кастовой замкнутости.
«Мандарины» — роман об интеллигентах, осознавших свой разрыв с буржуазией, но оторванных от народа, от его жизни, от его борьбы. Они чувствуют, что мир должен быть переустроен, что сделает это пролетариат и что пути пролетариата неразрывно связаны с коммунистической партией. Они мечтают о новом, справедливом мире. И в то же время деятельность партии коммунистов воспринимается ими, как посягательство на индивидуальную свободу.
Каково же место интеллигенции в общественной борьбе, какова должна быть ее позиция в сегодняшней Франции?
Можно ли сохранить индивидуальную свободу, подчинившись партийной дисциплине, можно ли добиться положительного общественного результата, не связывая себя партийными установками? Как отстоять «вечную» правду и «вечную» справедливость в той жестокой классовой борьбе, участниками которой не могут не быть интеллигенты? Все эти проблему волнуют героев романа Симоны де Бовуар, и именно с решением этих проблем связаны конфликты, лежащие в основе сюжета романа.
«Мандарины» — роман о писателях.
Поскольку писатель творит — он заявляет о своей идейной позиции, даже если тщательно избегает при этом ее формулировать. Поэтому роман о писателях закономерно вылился в роман об идейных исканиях. И в данном случае чем более он психологичен, чем сильнее затрагивает существо внутренней жизни героев, тем острее политически.
Действие романа начинается в канун 1945 года. У Анри Перрона, талантливого писателя и руководителя одной из групп Сопротивления, собираются его товарищи — сотрудники созданной им в подполье газеты «Эспуар». Здесь ближайший друг Анри — маститый писатель Робер Дюбрей, его жена психиатр Анна и их восемнадцатилетняя дочь Надин, здесь молодые журналисты Ламбер, Сезенак, Венсен, Лашом.
Первый свободный новый год! Перрон мечтает о путешествиях, о том, как, «бескорыстно развлекаясь откровенностью», он напишет роман про беззаботных и счастливых людей. Франция освобождена. Он выполнил свой долг. Он вправе больше не заниматься политикой. Однако Дюбрей, добивающийся создания «левой группировки» — названной в романе СРЛ, — требует, чтобы Анри вошел в нее и превратил «Эспуар» в орган этой группировки, так как только газета может привлечь массы и сделать СРЛ реальной силой.
Так сразу же ставится под сомнение осуществимость мечты о «свободе»: Анри — писатель, его долг служить человечеству; его планы сохранить «независимую» газету без политической программы наивны — борьба продолжается, и он должен определить свою позицию.
Все, что в дальнейшем происходит с героями романа, подтверждает: нельзя жить и обществе и быть от него свободным.
Перрон едет в Португалию. Синее небо, солений ветер с моря, светлые дома и белые громады кораблей, — как хочется ему наслаждаться этим... Но куда уйти от грязных лачуг, от лохмотьев, от голодных глаз босоногих детей и мертвого, скорбного взгляда женщин... Что ответить тем, кто продолжает бороться с диктатурой Салазара, несмотря на террор, — людям, которые ждут от французского писателя помощи в борьбе против фашизма? Нет, Анри не может быть счастливым и безмятежным туристом в стране, где из семи миллионов жителей только семьдесят тысяч едят досыта. Пытаясь помочь португальским демократам, Анри убеждается, что и Франция, изгнавшая немецких оккупантов, не так уж свободна.
Значит, его долг — действовать: поддерживать дух Сопротивления, сохранять единство Сопротивления, — ту силу, которая спасла Францию от нацизма. И Перрон примыкает к СРЛ.
Кульминационным пунктом романа является разрыв Дюбрея и Перрона из-за опубликования последним в его газете статьи о «принудительном труде» в Советском Союзе.
[…]
Дюбрей выступает против опубликования «материалов» Скрясина. Робер Дюбрей — социалист. Он мечтает о единой социалистической Европе, о торжестве свободы, справедливости, гуманизма. Эти ценности он отстаивает в своих произведениях. «Мы всегда думали, — говорит он, — что пишем не для того только, чтобы писать... Главное для меня — революция». Насилие ему претит, хотя он и сознает, что революция без насилия невозможна. Непоследовательность Дюбрея сказывается и в том, что, понимая необходимость единства сил демократии, он создает СРЛ и ставит перед своей группировкой задачу «направлять недовольство», которое пролетариат, по его мнению, испытывает по отношению к компартии, чтобы таким образом воздействовать на ее политику.
[…]
С документальной скрупулезностью Симона де Бовуар передает борьбу противоречий в душе Анри.
Перрон ненавидит буржуазию и хотел бы защищать интересы пролетариата. Скрясину он не доверяет. […] Лозунг газеты Перрона — «откровенность и политическая беспристрастность». Перрон хочет отстаивать истину, справедливость. Он хочет рассказать всем о том, что прочитал в «документах» Скрясина. А в то же время он сознает, что не может судить об их достоверности.
Перед лицом всех этих, как кажется Перрону, неразрешимых противоречий его охватывает отчаяние: «Раз уж я не могу примкнуть к коммунизму, было бы облегчением решительно его возненавидеть. Если бы только можно было быть окончательно за или окончательно против! Но чтобы быть против, нужно предложить людям что-то другое...» Он заключает: «Быть может, зло царит повсюду...» А если так, «что ни делай, что ни говори — все это не имеет никакого значения».
Анри все-таки пишет статью. […] Перрона исключают из СРЛ, который, лишившись своего печатного органа, фактически перестает существовать. Члены СРЛ частично примыкают к коммунистической партии, частично отходят вправо. Дюбрей отдаляется от политики.
Анри Перрон остается один. От него отрекаются те, кого он уважал. Ему шлет поздравления коллаборационист Луи Воланж, создатель философии «слияния со злом», с воздействием которого на молодежь Перрон еще недавно намеревался бороться. Но из того, что объективный смысл его поступка оказывается прямо противоположным его намерениям, Анри не делает вывода, что его поведение было неправильным. Нет, он приходит к заключению о бессмысленности действия вообще, о невозможности совместить действия по внутреннему побуждению и положительный общественный результат.
В состоянии глубокого душевного кризиса он попирает то, что оставалось для него святыней — братство Сопротивления.
[…]
Анри предает то, что было до сих пор самым главным, самым дорогим в его жизни, — Сопротивление; он выбивает почву из-под ног у тех, кто были товарищами по борьбе, и все это даже не во имя какой-то цели. Этот поступок крайне циничен. Но Симона де Бовуар дает ему оправдание. Устами Дюбрея, примиряющегося с Анри как раз в момент глубочайшего падения, она утверждает: нельзя жить справедливо в несправедливом обществе».
[…]
Что же отличает книгу Симоны де Бовуар от прежних романов экзистенциалистской школы? Дюбрей не остается пассивным наблюдателем — тревога за судьбы мира заставляет писателя вернуться к литературной и общественной деятельности. Вместе с коммунистами — противоречия с которыми кажутся ему незначительными рядом с растущей опасностью новой войны — он участвует в митингах в защиту мира, мечтает об организации газеты, вокруг которой можно было бы объединить всех патриотов.
Знаменательно, что впервые оптимистическая нота звучит в романе, когда Дюбрей рассказывает об одном из митингов в защиту мира: «Нанси мрачный город, и все же у меня хорошие воспоминания об этом вечере... Не знаю, как объяснить вам. После митинга мы пошли в бистро закусить, выпить пива; там не было ничего достопримечательного, и я едва был знаком с людьми, которые были со мной; мы почти не разговаривали. Но мы что-то сделали вместе, что-то, чем были довольны: это было хорошо». Не случайно это радостное чувство связывается у героев романа с воспоминаниями о Сопротивлении, — счастье возможно для «мандаринов» только тогда, когда от умозрительных построений они переходят к борьбе за благо народа, вместе с народом.
Участие Перрона в кампании против террора французских властей по отношению к руководителям национально-освободительной борьбы, заставляет его вновь почувствовать вкус к общественной деятельности, к публицистике. Нельзя заниматься «чистой литературой», и если есть счастье, то оно не в бегстве от мира и его противоречий, не в бездействии.
И хотя большая часть романа посвящена заблуждениям и ошибкам героев, их трудностям и разочарованиям, эта оптимистическая нота, звучащая в финале книги, слишком симптоматична и значительна, чтобы можно было пренебречь ею при анализе, Нельзя поэтому согласиться с Робертом Кемпом, который в «Нувель литтерер» пишет о «Мандаринах» Симоны де Бовуар: «Ее книга пропитана духом отречения, почти опустошенности... это пессимистическая книга, где все персонажи терпят неудачу. И, без сомнения, будучи экзистенциалистской и принадлежа к «черному лагерю» экзистенциализма, мадам де Бовуар была a priori пессимисткой. Сейчас она остается ею, насколько я могу видеть».
В стремлении свести идею романа к положению о неизбежном поражении человека, к «уроку банкротства», как пишет Андре Берри в «Комба», заложен определенный политический смысл. Буржуазная критика старается не заметить, что в «Мандаринах» изображено крушение не «человека вообще», а определенных политических иллюзий. При всей философской непоследовательности автора основной политический вывод романа ясен: для прогрессивной интеллигенции не может быть иного пути, чем борьба вместе с народом за мир и демократию.
Роман Симоны де Бовуар написан о тех французских интеллигентах, кто участвовал в Сопротивлении, но после освобождения, в новых исторических условиях, трудно и мучительно ищет свое место в борьбе за свободу и демократию.
Эпопея Сопротивления сплотила все лучшие силы французской нации. Она была школой мужества и солидарности. Великий подвиг народа, в котором приняли участие все люди доброй воли, ясность и благородство целей — все это приподымав до участников борьбы, формировало их характеры, рождало жизнеутверждающее оптимистическое искусство. Сопротивление преобразило поэзию Элюара, создало писателя Веркора, определило общественную деятельность Фаржа, оно надолго стало главной темой творчества для многих писателей. Тема Сопротивления вошла во французскую литературу как тема формирования характера, подъема душевных сил, братства и единения.
Десятилетие, прошедшее со времени освобождения Франции от гитлеровской оккупации и до подписания французским правительством парижских соглашений, возвращающих германским реваншистам оружие, было периодом напряженных исканий для многих французов. Часть интеллигенции пыталась найти свой путь. Этот путь искали долго и мучительно. Для одних поиски были демагогией, для других — честными горькими блужданиями.
События последних лет памятны всем, нет нужды говорить о них здесь. Одних убедило мужество Анри Мартена, других заставило прозреть пламя напалма в городах Кореи. Но с каждым днем все большее число французов ощущало потребность в единстве, осознавало необходимость борьбы за мир, национальный суверенитет, демократические свободы.
[…]
Роман Симоны де Бовуар — первая попытка художественного осмысления эволюции во взглядах определенного круга интеллигенции. […]
Пожалуй, каждый из героев как бы представляет в романе определенное политическое направление — от крайне правых до коммунистов, и отношения между персонажами, какими бы личными мотивами они не обусловливались, воспринимаются читателем как отношения определенных политических групп.
Необходимо сразу сказать, что автор без малейшего снисхождения и приязни относится как к тем, кто за левой фразой скрывает ненависть к социализму, так и к тем, для кого лишь та политическая платформа хороша и достойна поддержки, которая в данный момент может послужить трамплином для личного успеха.
Основные герои романа — при всей разнице темперамента, зрелости и оттенков политических убеждений — едины в одном — им хотелось бы настоящего дела.
[…]
Формулируя в статье «Литература и метафизика» свои требования к романистам, Симона де Бовуар настаивает на том, что перед читателем должна быть «живая жизнь во всей ее сложности, неповторимом богатстве и своеобразии, выходящих за рамки субъективной интерпретации». Читатель, которого отпугивает законченность философского вывода, к роману относится как к куску жизни, «он взволнован, одобряет, возмущается всем своим существом, до того как сформулирует свое мнение...»
Она ведет повествование то в третьем лице, но с позиций Анри Перрона, то от лица Анны Дюбрей. Описания — их в «Мандаринах» немного — передают впечатления Перрона и Анны, окрашены их настроением, их отношением к людям и событиям. Внутренние монологи Анри, размышления Анны, диалоги — эта форма в романе преобладает — отражают все нюансы мысли, ход рассуждений, обоснования поступков.
[…]
Симона де Бовуар не создает образов людей, которые высказали бы более ясные идеи, чем идеи ее героев. И тем самым «Мандарины» оказываются не картиной взаимоотношений интеллигенции различных взглядов, а картиной отношений «левой» интеллигенции к коммунистам, данным не реалистически, а схематично.
Вместе с тем, если сравнить «Мандарины» с романами экзистенциалистской школы предшествующих лет, например с «Чумой» Альбера Камю или «Дорогами свободы» Сартра, то надо оценить его как значительный шаг к реалистическому изображению действительности, и прежде всего нужно отметить общественное звучание поставленной в нем проблемы.
Значительные круги прогрессивно настроенной западноевропейской интеллигенции прочли этот роман, как роман о себе, узнали в нем свои волнения, может быть, свои ошибки. При этом, в той мере, в какой Симона де Бовуар воссоздает психологию своих героев, намного расширяет и углубляет наше понимание того поворота в их политическом поведении, который подчас толкуется слишком упрощенно.
Действие романа Симоны де Бовуар заканчивается 1949 годом. Показанные в нем тенденции общественной эволюции определенных кругов интеллигенции после 1949 года окрепли и захватили более широкие слои. […]
Симону де Бовуар упрекали в том, что она несколько сдвинула события, сгустила, сконцентрировала их. Однако то, что не дозволено историку, часто необходимо художнику. Оборвав действие в момент становления нового и показав тенденцию, направление развития, она создала полотно, по которому можно изучать нравы и мироощущение среды, можно предвидеть ее будущее, — все это дает право назвать роман Симоны де Бовуар не только психологическим, но и в значительной его части историческим.
Не случайно, назвав роман Симоны де Бовуар психологическим, мы остановились так подробно на интеллектуальной жизни его героев, не касаясь области чувств.
В «Мандаринах» детально описан повседневный быт Перрона: работа в редакции, кафе, ночные кабаки, репетиции, отношения с женщинами. Однако вряд ли тут можно говорить о чувствах. Эти отношения, в конце концов, занимают бесконечно мало места в жизни Анри. Они случайны, необязательны. Они ничего не дают ему, в лучшем случае, не мешают думать, работать, искать.
Миру чувств отдана другая часть книги, написанная от лица жены Робера Дюбрея — Анны. Анна — психиатр, она лечит методом психоанализа. И с той же доскональностью, с какой она выспрашивает своих больных, стремясь выявить их «комплексы», она рассматривает свои чувства и ощущения, перипетии случайной связи со Скрясиным и неудавшейся любви к американскому писателю Льюису Брогану.
В самом построении романа подчеркивается полная противоположность двух разных отношений к человеческому существованию: личная жизнь Перрона и Робера Дюбрея заключается прежде всего в общественной деятельности, самое представление о счастье человека связано для них с борьбой за счастье человечества; для Анны Дюбрей определяющим является то вечное, что свойственно человеческому существу, то, что ограничивает и завершает его индивидуальное существование — смерть. Для нее пустота человеческой жизни, предшествующей небытию, может быть заполнена только чувством. С этим экзистенциалистским представлением Симоны де Бовуар о сущности и смысле бытия связано и обилие эротических сцен в романе, зачастую отвращающая читателя натуралистическая грубость.
Чередованием двух планов повествования Симона де Бовуар подчеркивает, что человек существует одновременно в глазах других и в собственном сознании, что эти два образа не совпадают: Анна для других — холодная, рассудочная делова женщина, жена Дюбрея; Анна для себя — страдающая и беспокойная натура, тщетно пытающаяся обрести смысл своего существования. На какое-то мгновение этот смысл найден — в любви к Льюису, которая поглощает ее всю. Но это мгновение проходит, и оказывается, что Анна не в силах совершить свой выбор: отказаться ради этого чувства от всего, чем она жила до сих пор, — от мужа, дочери, родины, профессии... А перестав полностью принадлежать своему чувству, она теряет Льюиса.
Эта часть романа, занимающая по объему почти такое же место, как история общественных поисков Перрона, значительно менее интересна. Если там нас увлекает самое движение мысли, — увлекает прежде всего потому, что в нем чувствуется уменье передать исторически значительные идейные искания, — то чувство Анны оставляет нас равнодушным. История любви тогда интересна, когда это история характера, здесь же нет ни характера Анны, ни характера Льюиса, и описанные со скрупулезной обстоятельностью перипетии их отношений не вызывают в душе читателя ответных эмоций.
Самый удачный образ романа — единственный, пожалуй, в котором не проглядывает философская конструкция, — это дочь Робера и Анны — Надин.
Отрочество Надин прошло в годы оккупации. От рук нацистов погиб Диего — талантливый молодой поэт, первая любовь Надин. Несправедливость — вот первое «взрослое» ее впечатление от жизни. Когда кончается война, в восемнадцатилетней Надин сочетаются угловатость и непосредственность подростка с цинизмом женщины, сменившей немало любовников. Надин ищет лишь возможности заполнить пустоту своего существования. Она изучает химию и пробует себя в журналистике, дружит с коммунистами и внимательно следит за деятельностью своего отца. Наконец, она женит на себе Анри Перрона и как будто успокаивается, став образцовой матерью, но это лишь мгновенная остановка.
Многие черты Надин отталкивают читателя. Но в ней подкупают неуспокоенность, горячая жажда жизни, непосредственность, странно сочетающаяся со свойственной «мандаринам» рефлексией. По своей аморальности, по отсутствию твердых взглядов, по недоверию ко всему Надин — представитель нового, послевоенного, «потерянного поколения». О ней нельзя с убежденностью сказать, что она найдет свой путь. Но все-таки веришь, что Надин не устанет его искать, не опустит руки.
[…]
Тема Сопротивления до сих пор не сходит со страниц французских книг, и это время трактуется, как время формирования, становления, расцвета духовных сил личности.
Последующие годы ознаменовались для многих жестоким разочарованием: Франция, победившая немецкий фашизм, оказалась в тяжелом положении. Это породило настроения бессилия, упадка, пассивности, наложившие свой отпечаток и на творчество ряда писателей.
События последних лет заставили многих французов, в том числе и значительных писателей Франции, осознать необходимость объединения сил в борьбе за мир и подлинные человеческие ценности. Начав с поступков гражданских, с участия в конгрессах и политических декларациях, эти писатели и в своем творчестве приходят к осмыслению нового общественного опыта.
«Мандарины» — одно из первых послевоенных произведений, отражающих существенный сдвиг в сознании интеллигенции. Чем активнее и последовательнее «мандарины» — художники слова и их герои — будут принимать участие в общенародной борьбе «за опрокидывание решеток», тем реалистичнее станет их взгляд на мир, правильнее представление об исторических процессах, участниками (а не свидетелями) которых они являются, тем большие успехи ждут их на пути изображения живой, полнокровной, сложной и, тем не менее, поддающейся осмыслению и изменению действительности.
Л-ра: Иностранная литература. – 1955. – № 6. – С. 176-183.
Произведения
Критика
