Мишель Турнье. Жиль и Жанна
(Отрывок)
Посвящается Жерару Блену, побудившему автора написать эту повесть
В конце той зимы 1429 года — а именно 25 февраля — судьбы их пересеклись в замке Шинон. Жиль де Ре был одним из многих бретонских и вандейских дворянских отпрысков, что встали на защиту дофина Карла, теснимого английской армией. От имени Генриха VI, короля Англии, который пока всего лишь дитя, управляет назначенный регентом его дядя Джон, герцог Бэдфордский. Он же правит в Париже, занимает Нормандию и осаждает Орлеан — ворота на юг Франции.
В Шиноне говорят много, действуют мало. Тамошние политики и военные, испившие полной чашей горечь поражений, — верят ли они еще в дело, которое защищают? Уверенности нет даже у самого дофина Карла, который к тому же из-за супружеских измен своей матери Изабо Баварской не осмеливается решительно утверждать, что он сын Карла VI. Блестящее, но бездушное общество злословит, судачит, сплетничает и витийствует под сводами тронного зала, освещаемого огромным камином.
Но вот неожиданно приходит известие о странном посетителе. Двор надеется хоть на какое — нибудь развлечение. Юная девушка, шестнадцатилетняя крестьянка, прибывшая из Марша, что в Лотарингии, утверждает, будто она послана Царем Небесным спасти Французское королевство. Дофин решил принять ее. Для придворных эта сумасбродка весьма желанна: забавы становятся редки в унылую пору изгнания. Карл же, взволнованный, обеспокоенный мрачными новостями, окруженный зловещими приметами, без сомнения, втайне лелеет слабую надежду, словно больной, покинутый врачами и готовый отдаться в руки знахаря.
В этот поздний час все устремляются в тронный зал. Более пяти сотен рыцарей, освещенных пылающим лесом факелов, неожиданно замирают, не отрывая глаз от двери. Они видят, как решительным шагом входит маленький паж, чей черносерый костюм из грубого сукна представляет разительный контраст с их парчовыми камзолами, подбитыми драгоценным мехом горностая, и туниками из расшитого золотом шелка. Ясные зеленые глаза, худое скуластое лицо, шапка темных волос, подстриженных в кружок, и мягкая, словно у животного, поступь, приобретаемая привычкой ходить босиком… Поистине это существо явилось из иного мира и так же резко отличается от толпы придворных, как молодой олень, попавший на птичий двор, от индюков, павлинов и цесарок.
Она настояла, чтобы дофину прежде зачитали ее послание:
Я проделала сто пятьдесят лье среди рыщущих повсюду вооруженных банд, чтобы прийти к вам на выручку. Мне надо сказать вам много важного. Я сумею узнать вас среди всех.
Дворяне долго смеялись. Карл кисло улыбался. Между этой так похожей на мальчишку девчонкой, называющей себя посланницей Господа, и ненастоящим королем, сыном сумасшедшего рогоносца и шлюхи-королевы, начиналась странная игра в «спрячься и угадай».
— Она уверена, что узнает меня среди всех, — сказал Карл. — Что ж, согласен! Давайте испытаем ее. Пусть она войдет и среди всех собравшихся найдет дофина!
Он встал и уступил свое украшенное лилиями кресло графу Клермонскому — тому самому, который был пленен Жаном Бесстрашным и освобожден при условии, что он женится на дочери Жана Агнессе.
Вот, наконец, и маленький паж с ясным взором.
Он ищет дофина. Задерживается возле Клермона, затем, заметив Карла, идет к нему и опускается перед ним на колени. Как он узнал его? По тяжелому носу, по вислогубому рту, по бритому черепу, по кривым ногам? А дофин не узнает ее. Он видит лишь юношу, стремящегося сойти за девственницу, за ясновидящую, утверждающую, что каждый день разговаривает со святыми из рая.
Однако маленький паж уже передает понемногу свою уверенность этому подобию короля. Одной лишь фразой он отмел все сомнения, витающие над Карлом, словно стая стервятников. Я говорю тебе от имели Господа, что ты истинный наследник короны Франции и сын короля, и Он послал меня к тебе, чтобы отвести тебя в Реймс, где ты получишь венчание и помазание, если хочешь. Такая убежденность не может пропасть впустую. Карл краснеет, и глаза его сияют от радости. Устами Жанны он признал себя Божьей милостью королем. Но теперь его очередь признать ее.
— Жанна из Домреми, ты называешь себя девой и посланницей Божьей, — произносит он. — Готова ли ты подвергнуться испытаниям, если я потребую их от тебя?
— Сеньор Дофин, приказывайте, Жанна повинуется, — отвечает она.
И он объясняет ей, что она так похожа на мальчика, что ему желательно, чтобы ее осмотрели две присутствующие здесь почтенные матроны: Жанна де Прейли, дама де Гокур, и Жанна де Мортемер, дама де Трев.
Бедная Жанна! В первый раз она позволяет обнажить себя. Но это будет не в последний раз. Пока же обе матроны стоят, выпятив грудь, словно огромные кобылицы в дорогих попонах. Их толстые пальцы, унизанные кольцами, ласкают друг друга, собираясь ощупывать девственный живот и всаднические бедра маленького пажа.
Следующее испытание — ответить на вопросы веры церковникам, клирикам и богословам, что соберутся для этого в славном городе Пуатье.
Так Жанна узнала Карла, который через нее узнал самого себя. Но чтобы в свою очередь признать Жанну, Карл ждет освидетельствования ее пола и ее души. Однако среди собравшихся есть тот, кто узнал Жанну с первого взгляда, едва она вошла в тронный зал. Это Жиль. Да, он сразу же разглядел в ней все, что он любит, того, кого он всегда ждал: юношу, товарища по оружию и играм, и в то же время женщину, и в довершение святую в сияющем нимбе. Поистине небывалое чудо, что эти качества, такие редкие и столь малосовместимые, соединились в одном существе. И чудо это продолжается, когда он слышит слова дофина, закрывающего аудиенцию:
— А сейчас, Жанна, я поручаю тебя своему кузену, герцогу Алансонскому, и своему преданному другу, сеньору де Ре, которые позаботятся о тебе.
Отныне дофин приказывает поселить Жанну в башне замка дю Кудрэ, приставив к ней женщин для услуг и пажа, Луи де Кута, ненамного моложе ее, ибо тогда ему было четырнадцать лет.
По утрам Жанна присутствовала на мессе вместе с дофином. Оставшееся время проводила вместе с Жаном и Жилем и нередко брала над ними верх в игре в мяч, в фехтовании, в метании копья и в стрельбе из лука.
Однажды, глядя, как она держится на несущейся галопом лошади, Алансон сказал де Ре:
— Не удивлюсь, если она в самом деле девственница. Никому и в голову не придет приблизиться к ней, разве только тому, кто привык иметь дело с мальчиками.
Такое предположение, казалось, оскорбило де Ре, и он живо возразил:
— Однако вы удивляете меня, кузен. Когда любят мальчиков, то и ищут себе для любви настоящего мальчика, а вовсе не чего-либо необычного. А в Жанне воистину есть нечто особенное, объясняющее, почему она девственница.
— И что же это?
— Разве вы не замечаете чистоты, излучаемой ее лицом? Всем ее телом! Плоть ее, без сомнения, целомудренна, ибо в ее присутствии невозможно даже помыслить о вольностях или непристойностях. Да, именно детская невинность и еще что-то, что я не знаю как назвать: некий свет не от мира сего.
— Может быть, небесный свет? — вопрошающе осведомился Алансон.
— Небесный — превосходно. Раз Жанна не девушка и не юноша, то совершенно ясно, что она ангел.
Они замолчали, наблюдая, как Жанна, улыбаясь и раскинув руки, балансирует на крупе несущегося во весь дух коня. И казалось, она действительно парила на невидимых крыльях, в то время как конь под ней яростно бил землю своими коваными копытами.
О первых годах жизни Жиля наговорено много глупостей, его будущее переносят в прошлое и тем самым совершают общую ошибку. Зная, как он кончил, проще было представлять его порочным ребенком, извращенным подростком, жестоким юношей. Нравилось измышлять приметы, возвещавшие преступления зрелого возраста. При отсутствии каких-либо документов позволительно занять позицию, прямо противоположную традиционному постулату о «чудовище от рождения». И мы предположим, что до той роковой встречи в Шиноне Жиль де Ре был для своего времени славным парнем, не хуже и не лучше других, заурядного ума, но искренне верующим, — в тот век, когда повседневное общение с Богом, Иисусом, Девой Марией и святыми было делом обычным, — словом, его ожидала участь одного из множества грубых и неотесанных дворян-провинциалов.
Он родился в ноябре 1404 года в Черной башне крепости Шантосе, на берегу Луары. Хозяин тех мест, Жан де Краон, его дед с материнской стороны, вел свои дела с такой алчностью и отсутствием щепетильности, что вызывал изумление даже в те суровые времена. Жилю исполнилось одиннадцать лет, когда в один год он потерял отца и мать. Краон порвал завещание своего зятя, чтобы самому стать опекуном Жиля и управлять его имениями. Им владеет навязчивая идея — сочетать внука брачными узами с одним из самых больших состояний в округе. Таким образом, в тринадцать лет Жиль оказывается помолвленным с Жанной Пенель, четырехлетней сиротой, одной из самых богатых наследниц в Нормандии. Чтобы заключить эту сделку, Краону пришлось оплатить долги ее опекуна. Но парижский парламент протестует: необходимо дождаться совершеннолетия девочки. Через два года провал другой, еще более выгодной операции, ибо речь шла о племяннице самого Иоанна V, герцога Бретани. И вот Жилю исполняется шестнадцать лет, когда его дед наконец-то с одного выстрела попадает прямо в цель. Добычу зовут Катрин де Туар, и ее владения в Пуату удачно соседствуют с землями баронства де Ре. Мало надежды, что ее отец согласится на этот союз, — в конечном счете кровосмесительный, ибо молодые люди состоят в отдаленном родстве, — но он сейчас воюет в Шампани. В конце ноября 1420 года Краон устраивает вооруженное похищение невесты. Жиля эта вылазка, скорее нелепая, нежели опасная, забавляет, равно как и ее романтические последствия: тайный брак вдали от владений супругов, пустые угрозы епископа Анже, вмешательство Рима, штраф, прощение, торжественное венчание в церкви Сен-Морий-де-Шапон.
Однако Жиль быстро убеждается, что ему нечего ждать от этой глупой бабы, ленивой и страдающей ожирением, не пригодной ни на охоте, ни на турнире, которая боится оружия, лошадей, дичи, всего. Он потратит девять лет, чтобы сделать ей ребенка, а потом отправит ее в замок Пузож и забудет о ее существовании. Явившись в Шинон, он находит в Жанне полную противоположность Катрин. Он видит в Деве пьянящий и опасный сплав святости и воинственности.
Ибо прибытие Жанны ко двору дофина означает возобновление войны.
В Пуатье Жанна чистосердечно ответила на вопросы богословов. Наконец святые отцы пришли к заключению, что в ней не было ничего ни дьявольского, ни противного католической вере, и, принимая во внимание ту крайность, в которой находились король и королевство, ибо король и верные ему подданные пребывали в отчаянии и утратили надежду на чью-либо помощь, кроме помощи Господа, король вполне мог воспользоваться ее услугами. Так пишет Жан Барбен, адвокат парламента.
Итак, Жанна имеет полную свободу действий и начинает с того, что отправляет послание англичанам: пусть они убираются за Ла-Манш, возвращаются туда, откуда пришли, иначе им не поздоровится. Вот таким образом она впервые заявляет о себе перед ними. Так подтверждаются ходившие повсюду слухи о ведьме, что будто бы очаровала лжекороля из Буржа. Damn the witch!
Все съезжаются в Тур, где спешно идут приготовления к сражению. Дофин собирает армию. Жанне изготовляют белые доспехи и стяг с изображением Спасителя, восседающего на небесах и благословляющего цветок лилии, который протягивает ему ангел. Ее голоса повелевают ей взять старинный меч, зарытый неизвестно кем за алтарем церкви святой Екатерины де Фьербуа. В Фьербуа спешно посылают гонца. Он выкапывает из земли меч, заржавленный, но в превосходном состоянии.
Во всей этой суматохе, где смешались политика, подготовка к военной кампании и христианская вера в чудо, Жиль остается верным другом, сведущим и усердным. Это мужчина и профессиональный воин. Он повинуется Жанне, как тело подчиняется душе, как она сама подчиняется своим «голосам». Иногда под вечер, когда после вечерней зори в лагере наступает тишина и они остаются вдвоем, они говорят о голосах. Жиль — как Жанна, как большинство мужчин и женщин того времени — живет в мире, где естественное спокойно уживается со сверхъестественным. Но его опыт и природная склонность рассказывают ему больше о демонах и злобных духах, чем о святых и ангелах-хранителях.
— Как и ты, я верю, что мы живем, окруженные ангелами и святыми, — говорит он ей однажды ночью. — Я также верю, что всегда найдутся дьяволы и злые феи, желающие заставить нас ступить на путь зла. Но ты, Жанна, рассказывала, что святые говорили с тобой, и что все твои поступки вдохновлены сверхъестественными голосами, которым ты внимала.
— Что до дьяволов и злых фей, — отвечает она, — так до сих пор я их не встречала. Но кто знает, что приберегло для меня будущее!
Воспитанный в сыром полумраке крепости, Жиль с трудом пытается вообразить себе ее деревенское детство, распахнутое навстречу всем ветрам.
— Но тебе-то известно, что в глухих чащах и косматых пещерах, чьи своды поросли мочковатыми корнями, водятся карлики и лемуры, наводящие порчу, — настаивает он, — ты же бродила там со своим стадом.
И верно, Жанна вспоминает:
— Неподалеку от селения Домреми, где я родилась, растет дерево, которое называют Деревом дам. Это огромный бук, ему много сотен лет. Весной он прекрасен, как лилия, и ветви его опускаются до самой земли. Некоторые зовут его Деревом фей. Возле него есть ключ. Больные лихорадкой пьют воду из этого ключа и излечиваются. В мае месяце девушки и парни из Домреми украшают ветви Дерева дам гирляндами. Подле ключа они расстилают скатерть и едят все вместе. Затем они играют и танцуют. Я тоже ходила туда со своими подружками, но никогда не видела и не слышала ни карликов, ни иных дьявольских тварей.
Кроткое чистосердечие ее слов завораживает Жиля, но не убеждает.
— А все-таки Дьявол и его прислужники существуют. Иногда я чувствую их легкое прикосновение, они нашептывают мне в уши жуткие вещи, которых я не понимаю, и мне страшно, что однажды я смогу их понять. Ты же тоже слышишь голоса.
— Да, в первый раз мне было тринадцать лет. И голос прозвучал летом, около полудня, в саду моего отца. Я услышала голос, который шел со стороны церкви. Сначала я очень испугалась. Но затем я узнала в нем голос ангела, голос святого Михаила. Он сказал мне, что ко мне придут святая Екатерина и святая Маргарита, и я должна выполнить все, что они мне скажут, потому что они будут говорить со мной по велению Господа.
— Что же приказали тебе эти голоса?
— Сначала они велели мне быть послушной девочкой, и тогда Бог мне поможет. Затем они говорили со мной о великой скорби, охватившей Французское королевство, и наказали идти на помощь моему королю.
— Сказала ли ты хоть слово об этих видениях своему кюре?
— Нет, одному только Роберу де Бодрикуру, капитану города Вокулера, а также моему королю. Голоса не приказывали мне молчать о них, но я очень боялась говорить из страха перед бургиньонами и также из страха перед отцом, который помешал бы моему уходу.
— Как же ты смогла, не поднимая шума, уйти из Домреми?
— Я пошла к своему дяде Дюрану Лассару, нотаблю из Дюрей-ле-Пети, что неподалеку от Вокулера. Я сказала ему, что хочу отправиться во Францию к дофину, чтобы помочь ему получить венчание и помазание, ибо было написано, что Францию погубит женщина, а спасет невинная девушка. И Дюран проводил меня к Бодрикуру.
— А что сказал капитан Бодрикур твоему дяде Дюрану?
— Добрый Робер приказал дяде надавать мне пощечин и отвести меня домой к отцу.
— Что он и сделал.
— Что он и сделал. Но спустя шесть месяцев я снова была там, и на этот раз Бодрикур дал себя убедить. А жители Вокулера подарили мне мужскую одежду, которую я с тех пор ношу. Еще они купили мне лошадь за двенадцать франков.
— А что же твои голоса?
— Они не покидали меня, вразумляли и ободряли.
Жиль, владелец огромного состояния, не знающий иных, чем насилие и хитрость, способов достижения целей, зачастую ничтожных, поражен, видя, как столь хрупкое и бесхитростное создание преодолевает все препятствия, заставляет всех скептиков поверить в свой грандиозный замысел.
— Итак, — заключил он, — есть Дерево фей, оно молчит, и есть голоса, идущие со стороны церкви, они наставляют тебя. Мне кажется, Жанна, что у каждого из нас есть свои голоса. Голоса злые и голоса добрые. Я всего лишь маленький бычок, родившийся в Черной башне крепости Шантосе. Меня воспитал дед, Жан де Краон, знатный вельможа и в то же время настоящий разбойник с большой дороги. Голоса, которые я слышал в детстве и юности, всегда были голосами зла и греха. Жанна, ты явилась спасти не только дофина Карла и его королевство. Спаси юного сеньора Жиля де Ре! Сделай так, чтобы он услышал твой голос. Жанна, я не хочу расставаться с тобой. Ты святая, Жанна, так сделай святым и меня!
И началась война.
В пятницу 29 апреля 1429 года Жиль и Жанна вступают в Орлеан, где их встречает неистовствующая толпа «со множеством факелов и ликующая так, словно все эти люди увидели Господа, сошедшего к ним с небес», пишет очевидец.
В среду 11 мая они возвращаются в Лош к дофину, дабы официально объявить об освобождении Орлеана и убедить его отправиться в Реймс получить помазание. В субботу 18 июня англичане разбиты при Пате и их командир Джон Талбот взят в плен. Осер, Труа и Шалон присоединяются к дофину и посылают людей сопровождать его и почтить его помазание.
Собор Богоматери в Реймсе — колыбель французской монархии. Святой Сосуд, содержащий неисчерпаемый елей, хранится в церкви святого Реми. Сам Реми получил его в 496 году от птицы, спустившейся с небес, чтобы совершить помазание Хлодвига, первого христианского короля. Чести доставить Сосуд в согласии с тысячелетним ритуалом удостаивается Жиль де Ре. Церемония происходит 17 июля 1429 года. Жанна стоит по правую сторону от дофина, Жиль — по левую. Будущий король преклоняет колена на ступенях алтаря. Ему подобало бы находиться в окружении 12 пэров королевства, но иные отсутствуют, иные изменили ему. Вот, к примеру, герцог Алансонский заменяет герцога Бургундского, принявшего сторону англичан. Архиепископ священнодействует. Дева гордо держит свой стяг. Алансон посвящает дофина в рыцари. Архиепископ совершает помазание и коронует нового короля. Тут Жанна бросается к ногам Карла, обнимает его колени и прерывающимся голосом произносит: «Любезный король, вот и свершилась воля Господа, который хотел, чтобы ты отправился в Реймс и получил там корону, дабы все узнали, что ты и есть единственный настоящий король».
Но следом за торжествами идут сплошные неудачи, поражения, пакости и паскудства. Несмотря на горячий прием, оказываемый добрым народом своему королю всюду, где бы тот ни проезжал, Карл не слушает уговоров Жанны, призывающей его выступить на Париж, и снова погружается в привычное для себя состояние апатии. Дипломатическая болтовня позволяет тянуть время, все ожидают сентября, чтобы, наконец, начать наступление на столицу королевства. В конце концов седьмого числа двенадцать тысяч арманьяков под командованием Жиля и Жанны, с тачками и телегами, гружеными вязанками хвороста и фашинами, предназначенными для заполнения рвов, атакуют ворота Сент-Оноре и Сен — Дени. Жанна требует, чтобы осажденные сдались:
— Во имя Иисуса, сдавайтесь нам побыстрее и покоритесь королю Карлу!
С высоты укреплений ей отвечают градом снарядов и потоком брани:
— Развратница, скотница, бесстыдница! Если бы арманьяки были мужчинами, ты бы не болтала повсюду о своей девственности!
Прошли первый, сухой ров. Второй ров необычайно широк, пятьдесят футов, и весь наполнен поднявшимися водами Сены. Жанна первой оказывается на краю рва. Она ступает в воду, пробуя дно древком знамени, чтобы определить, где лучше переправиться. Если потребуется, туда можно будет столкнуть повозки с хворостом. Те, кто находит переправу, делают свое дело, осыпаемые дождем стрел и дротиков. Неожиданно в ногу знаменосца Жанны впивается короткая стрела. Подняв забрало, он наклоняется к ране. И, получив вторую стрелу прямо в лоб, падает навзничь. Жанна подхватывает стяг, но она также ранена чуть выше колена. Несмотря на отчаянные протесты девушки, сеньор де Гокур уводит ее. Она не желает уходить с поля боя.
— Надо было идти вперед и перебраться через рвы! Париж был бы наш.
Гокур сообщает ей, что Алансон и Клермон выбиты со свиного рынка, где они поначалу овладели ситуацией. Ей самой придется перевязать себе рану. Солнце клонится к закату. Завтра бой возобновится.
— Завтра, опять завтра! Вот уже который месяц мы ждем завтра. Но я-то знаю, что должна все делать быстро. Дни мои сочтены. Мне остался один год, не больше.
Вытянувшись на походной кровати в своей палатке, она даже не смотрит на раненую ногу, на эту гадкую рану, откуда ей на колено бежит струйка крови. Она лишь жалеет о потерянном дне:
— Отступить, когда все было за нас! Город был бы уже взят.
Палатку заполняют любопытные и костоправы, все готовы ухаживать за ней. Она гневно отталкивает их:
— Уходите! Уходите все! Для выздоровления мне не надо ни мазей, ни жира сурка, ни териака. Господь и его святые позаботятся о моей ране.
Врачи покинули палатку. Однако один человек остался сидеть на высоком солдатском барабане. Это Жиль. Наступает долгая тишина. Наконец он нарушает ее.
— Ты все еще в пылу сражения, — говорит он. — Ты не чувствуешь своей раны. Но уже через час тебе понадобится все твое самообладание. Ты будешь мучиться. Станешь мучиться всю ночь.
— Я буду мучиться, если того пожелает Господь. Радость и страдание исходят только от Бога. Что ты здесь делаешь?
Жиль смотрит на нее и неопределенно улыбается.
— Смотрю на тебя. Подле тебя я согреваю свое сердце.
— Ты принимаешь меня за жаровню?
— В тебе есть огонь. Наверное, он от Бога, но, может быть, и от Дьявола. Добро и зло всегда рядом. Из всех тварей Люцифер был больше всех похож на Господа.
— Мне кажется, что ты слишком много рассуждаешь для обыкновенного рыцаря. Однако твои товарищи считают, что у тебя ума не больше, чем у бычка-двухлетка.
— Это правда. У меня в голове никогда не бывает больше одной мысли. Я не книжник и не философ, я даже с трудом пишу и читаю. Но после твоего появления в Шиноне двадцать пятого февраля этого года, единственная мысль, удерживаемая моей бедной головой, зовется Жанна.
Внезапно Жанна испытующе смотрит на него.
— Не пытайся ухаживать за мной, молодой бычок. Жанна не из тех, кому наемники задирают юбки где попало!
Жиль встал и опустился перед ней на колени.
— Не бойся, Жанна. Я люблю тебя за то, что ты такая. Орлеанская Дева. Девушка-мальчик, вызволившая Францию и добившаяся помазания короля. Добрый товарищ по оружию, мчавшийся на врага вместе со мной под Пате. Эх! Ну и наподдали мы тогда этим годонам!
При этом напоминании Жанна не может сдержать улыбку.
— Но больше всего я люблю тебя за чистоту, чистоту, которую ничто не может омрачить.
Опустив голову, он замечает её рану.
— Дозволишь ли ты мне единственный раз поцеловать тебя? — Он наклоняется и надолго прижимается губами к ране Жанны.
Затем, выпрямившись, облизывает губы.
— Я причастился твоей крови. Навеки соединился с тобой. Отныне, куда бы ты ни шла, я последую за тобой. На небо или в преисподнюю!
Жанна вздрагивает и встает.
— Прежде чем отправляться на небо, я хочу двинуться на Париж!
Словно в ответ на ее слова в палатку врывается офицер.
— Король приказал сообщить вам, что сыграли отбой. Свита короля покинула Монмартрские холмы и отступила в Сен-Дени. Завтра они отойдут к берегам Луары.
Жанна не хочет верить своим ушам.
— По наведенной переправе мы на рассвете можем начать наступление ниже острова Сен-Дени. У Монморанси там есть свои люди. Мы на блюдечке преподнесем королю Франции его столицу!
Но это всего лишь мечты. Офицер извещает Жанну, что через два часа переправы не станет. Ее разбирают по приказу короля.
Жанна удрученно молчит. Увы, вот уже полгода, как она знает своего государя, его отступничество, его маленькие измены, которые, накапливаясь, все больше и больше походят на самое настоящее предательство.
— Боже мой, — вздыхает она, — ну почему Карл так упорно стремится воротиться в свою затхлую дыру!
Жиль, впрочем, едва ли расслышал эти плачевные новости. Ни Париж, ни слава короля Франции его не волнуют.
— Я последую за тобой везде, Жанна, — повторяет он, — на небо и в преисподнюю!
И настала осень, а потом зима. Жанна, знающая, что ей дан только год, и не больше, — томится от тоски при ничтожном дворе, витающем в эмпиреях. Ее разлучают с Алансоном, отправленным в Нормандию. Жиль таинственно исчезает. Жанна следует за двором из одного замка в другой: в Бурж, Сюлли, Монфокон-ан-Берри. Пытаясь обмануть себя, она находит выход для обуревающей ее жажды деятельности, осаждая Сен-Пьер-ле-Мутье, а затем Ла-Шарите-сюр-Луар. В первом случае — успех, во втором — поражение. Король осыпает ее милостями. Он дает ей деньги, возводит в дворянство, освобождает от налогов жителей Грё и Домреми. И, наконец, трагедия в Компьене.
Она вступила в этот город 23 мая 1430 года в сопровождении трех-четырех сотен бойцов, намереваясь дать бой герцогу Бургундскому, готовящемуся напасть на нее. Утром 24-го ей сообщают, что возле городских стен завязалась потасовка. Жанна бросается в самую гущу и пускается в погоню за обратившимся в бегство отрядом бургиньонов. Она не слушает своих людей, умоляющих ее не рисковать и не рваться в глубь вражеской территории. Когда она наконец поворачивает назад, уже слишком поздно. Пути к отступлению отрезаны. Она яростно бьется, прорываясь к подъемному мосту. Капитан городка, Гийом де Флави, видя превосходящие силы приближающихся бургиньонов и англичан, отдает приказ поднять мост и закрыть ворота. Какой-то лучник хватает Жанну за плащ из золотой парчи и сбрасывает ее с коня. Блистательная авантюра окончена. Она продолжалась менее полутора лет. Начинается крестный путь: слезы, грязь и кровь, конец которым кладет костер в Руане, в среду 30 мая 1431 года.
Жиль тем временем удалился в свои вандейские поместья. Ему наплевать, что, признавая его заслуги, король наградил его жезлом маршала Франции. Ни политика, ни война его не трогают. Его интересует только его собственный неведомый путь, начавшийся в день его встречи с Жанной. Однако после поражения под Парижем состоянию благодати, в котором жила Жанна и которое она разделила с ним, похоже, пришел конец. Злая мука терзает его, ведь теперь он неразрывно связан с ней и, если понадобится, последует за ней в преисподнюю. Пока же он тешит свою тоску, поступая, как король, как большинство сеньоров того времени: в сопровождении многочисленной свиты он переезжает из замка в замок. Землепашцы и дровосеки с изумлением взирают на пышный кортеж, сплошь из офицеров и прелатов, за которым следует караван внушительного вида повозок. Нет, это не отряд, идущий на войну. Это всего лишь сеньор де Ре в сопровождении свиты и домашнего скарба переезжает из Шантосе в Машкуль и из Тиффожа в Пузож. Владения господина де Ре столь обширны, а замки столь многочисленны, что он может путешествовать от одного к другому очень долго, уверенный, что еще не скоро вернется туда, откуда начал свой путь.
Но однажды переезды прекращаются. Молва, передаваемая из уст в уста, долетела из Компьеня в Вандею и впилась в возбужденный мозг Жиля. Перед глазами возникла картина: Жанна сброшена с коня каким-то лучником, вцепившимся в ее шелковый плащ. На поверженную Жанну накидывается свора бургиньонов.
Жиль не может больше оставаться вне игры. Где сейчас находится французский двор? В Сюлли-сюр-Луар, в замке Жоржа де Ла Тремуйя, который, будучи в большой милости у Карла, всегда завидовал славе Жанны. Жиль устремляется туда, но сначала испрашивает аудиенции у Иоланды Арагонской, тещи короля. Это настоящая знатная дама. С маршалом Франции, осмелившимся предпочесть унылое одиночество своих песчаных равнин придворным интригам, она разговаривает с игривой непринужденностью. Кокетничает.
— Сеньор де Ре! Какая приятная неожиданность! Вас не видно уже больше года. Как раз вчера вечером мы говорили о вас. Решили, что вы, словно кабан, скрываетесь в одном из ваших лесов. Что же вы делали все это время? И что вытащило вас из вашей норы?
— Сударыня, — отвечает Жиль, — меня вытащили из норы плохие известия о Жанне.
«Ну вот мы и добрались до сути, — думает Иоланда. — Ох, уж эта мне неотесанная парочка!»
— Бедная маленькая Жанна! — громко вздыхает она.
— В Руане против нее начали гнусный процесс, там сделали все, чтобы ее погубить.
— Этот несчастный поход на Компьень! — сокрушается теща короля. — Но вы же знаете, Жанна затеяла его без приказа Карла, с людьми, которых она сама набрала. Карл больше не хотел доверять ей командование. Посудите сами, маршал де Ре, какая-то пастушка, выполняющая волю небесных голосов!
— Однако именно по зову этих голосов она освободила Орлеан и помазала Карла в Реймсе, — решительно и абсолютно бестактно напоминает Жиль.
— Конечно, конечно, но политика не может основываться на чудесах. Под Парижем Жанна потерпела поражение. Слушая свои голоса, она не слышала ни советов, ни приказов. Помните, она сказала, что надо быстрее приступать к делу потому что ей отведен всего лишь год. Что ж, год истек!
— Сударыня, когда Карл был помазан в Реймсе, Жанна стояла по правую сторону от него. Я был по левую. Теперь Жанна пленница англичан, жаждущих ее смерти. Я приехал спросить короля, что он намеревается сделать для ее спасения.
Иоланда очень раздосадована. Решительно, в мирное время военачальники особенно несносны! А этому маршалу лучше бы вообще не выбираться из своих вандейских лесов.
— Карл очень занят, — ворчит она. — Боюсь, как бы не пришлось разочаровать вас…
Он упорствует, настаивает:
— У меня есть деньги, люди, кони. А главное, я действительно хочу спасти Жанну.
Иоланда огорченно вздыхает:
— Жанна сама себя приговорила. Вам придется нелегко!
Следующая сцена показывает нам Жиля у короля. Он нашел юридическое обоснование, которое, видимо, считает неоспоримым:
— Сир, Жанна осуждена Пьером Кошоном, епископом Бове. Епископ Бове подчиняется архиепископу Реймскому, а именно вашему советнику монсеньору Реньо. В силу своих прав монсеньор Реньо должен потребовать от подчиненного ему Кошона передачи материалов дела.
В ответ — неопределенный жест Карла, смотрящего в окно и ласкающего белую левретку.
В отчаянии Жиль спускается по замковой лестнице. Он во дворе. Ему подводят коня. Он готов вскочить на него, как вдруг замечает одинокого старого солдата. Жиль вглядывается в его лицо. Какая радость! Это Лаир, его старый товарищ. Они крепко обнимаются.
— Куда держит путь маршал? — спрашивает Лаир.
— Маршал возвращается к себе в нору, — отвечает Жиль. — Здесь нет ни одной живой души, слышишь, ни одной!
— Ни одной?
— Ни одной, готовой помочь мне вызволить Жанну из рук англичан. Я просил королеву-мать: уши не слышат, взоры блуждают, уста лгут. Никого!
— Никого? Ну, а я?
— Ты?
— Да, я, маршал! Поехали вместе. Жанна не удивится, увидев вместе своего доброго товарища Жиля и своего старого Лаира. «Наконец-то, вот и вы! — скажет она. — Я ждала вас. Вы, может быть, еще и развлекались по дороге?»
Жиль ведет неожиданного союзника в таверну.
— Нет, нет, мы не станем развлекаться по дороге, — говорит он. — Годоны захватили всю Нормандию. Мы не можем напасть на них в лоб. Надо действовать хитростью. Просочиться через их оборону с горсточкой преданных людей.
Лаир предлагает две роты бывалых солдат. Сам он в декабре 1429 года отобрал у англичан Лувье. Городок остался за французами, его там знают, любят. Оттуда они и двинутся на Руан.
Весна 1431 года была одной из самых холодных и влажных, как записано в хронике. Маленькое войско де Ре и Лаира медленно продвигается по деревням, опустошенным войной и чужеземными захватчиками. Куда ни глянь — разрушенные дома, трупы лошадей, летает воронье. Временами приходится прятаться, пропуская английский отряд. Когда враг не слишком многочисленен, они нападают на него, но тогда потери неизбежны и — невосполнимы. Хотя несколько стычек и были удачны, отряд де Ре и Лаира поредел. И вот перед ними Руан, подступы к которому надежно охраняются. Надо рассредоточиться, действовать скрытно, переодевшись. С одним лишь спутником Жилю удается проникнуть в город. Медлить более нельзя: прошел слух, что Жанна, приговоренная к сожжению на костре, будет казнена на этой неделе. Израненному и оборванному Жилю не приходится переодеваться, чтобы сойти за бродягу. Затерявшись в толпе, с сердцем, раздираемым ненавистью и горем, он присутствует при приготовлениях к казни. На вершине столба, возвышающегося среди вязанок хвороста, он различает табличку, перечисляющую шестнадцать статей обвинения, выдвинутого против Жанны: Жанна, назвавшаяся Девой, лгунья, злоумышленница, самозванка, колдунья, богохульница, лжепророчица, гордячка, нечестивица, хвастунья, идолопоклонница, изуверка, распутница, одержимая дьяволом, вероотступница, раскольница, еретичка. Смеха ради ее увенчали картонной митрой, которая все время падает ей на лицо. Костер слишком высок, и палач не может задушить ее с первыми языками пламени, как он это имеет обыкновение делать из христианского милосердия. Так что Жанна будет терпеть нечеловеческие мучения до самого конца. Как только первые языки пламени дотягиваются до нее, она кричит: «Иисус! Иисус! Иисус!» — и этот крик не умолкает до самого последнего вздоха, искаженный страданием и агонией. Когда все кончено, бальи приказывает палачу показать тело, дабы никто не усомнился. И все видят, как в клочьях дыма со столба свисает несчастная дохлятина, наполовину обуглившаяся, с лысым черепом, с вытекшим глазом, с головой, болтающейся над вздувшимся туловищем; а над городом плывет тяжелый запах горелого мяса.
Потрясенный Жиль убегает. Он мчится по улочкам, перелезает через стены, перепрыгивает через ямы, ковыляет по полям. Падает, поднимается, раздирает лицо о кусты ежевики, тащится по колдобинам, бежит дальше, и в его голове неумолчно гудит дьявольская литания обвинений, выдвинутых против Жанны, прерываемая воплями казненной: «Иисус! Иисус! Иисус…»
Он падает, зарывшись лицом в черную землю. И лежит там, словно мертвый, до первых лучей зари. Тогда он поднимается. Но всякий, увидевший его, понял бы, что в нем что-то изменилось, и лицо его стало лицом лжеца, кровопийцы, богохульника, распутника, дьяволопоклонника. Но это еще не все. Побежденный, раздавленный, он три года скрывается в своих вандейских замках. Укрывшись в собственном коконе, превращается в гусеницу. Но вот злокачественное перевоплощение свершилось, он отбрасывает бесполезную оболочку, и вот уже ангел, порожденный адом, расправляет свои крылья.
Смерть Жана де Краона, дедушки и опекуна Жиля, случившаяся в Шантосе 15 ноября 1432 года, сделала внука наследником огромного состояния и открыла перед ним полную свободу действий. Отношения между стариком и мальчиком были сложными, ибо долгое время старый разбойник видел в своем наследнике излишне робкого ученика, а когда, наконец, разглядел, какая бездна неумолимо влечет к себе душу молодого человека, понял, что по сравнению с ним сам он выглядит довольно бледно. Тем не менее он решил воспользоваться властью, на которую дает право предсмертное ложе, и высказать свое последнее напутствие.
— Сейчас ты обязан выслушать меня, — сказал он Жилю, — ибо я скоро уйду навсегда.
— Я слушал вас все детство и всю юность, — ответил тот, — и не уверен, что вы всегда были для меня хорошим советчиком.
— Не будь неблагодарным. Конечно, я был настойчив, сколачивая свое состояние…
— Настойчив, жесток, коварен и совершенно бессовестен, — добавил Жиль.
— …свое собственное состояние, — повторил Краон, не давая себя смутить. — Но раз ты являешься моим единственным наследником, это состояние также и твое. Сейчас ты очень богат, мой внук. После моей смерти ты будешь несметно богат. Ты станешь хозяином Блезона, Шемийе, Ла-Мот-Ашара, Амбриера, Сент-Обен-де-Фос-Лувена, владений, доставшихся тебе от отца. По материнской линии ты унаследуешь Бриоле, Шантосе, Энгранд, Ла-Бенат, Ле-Лору-Ботро, Сенеше, Бурнеф и Ла — Вульт. Наконец, благодаря женитьбе на наследнице Туаров, на которой настоял именно я, у тебя есть Тиффож, Пузож, Щабанэ, Гонфоланк, Савенэ, Ламбер, Грес-сюр-Мэн и Шатоморан. Поистине, внучек, ты стал одним из самых богатых сеньоров.
Жиль не слушал его скучных перечислений.
— Вы прекрасно знаете, что хозяина из меня не выйдет, — сказал он.
— Зато ты умеешь тратить лучше чем кто-либо. Но ведь это в порядке вещей, не так ли? Внуки проматывают накопленное дедами.
— Вы, кажется, забыли, — напомнил Жиль, — что я служил иному господину, нежели вы, точнее, другой госпоже, не знаю, как правильнее сказать.
Краон же, напротив, прекрасно знал:
— Ты говоришь о девке-парне, прозванной Девой, что была осуждена Церковью и сожжена в прошлом году в Руане? Ты всегда заводил скверные знакомства!
На рассуждения деда, перечислившего его владения, Жиль отвечал длинным речитативом о двуликой Жанне:
— Жанна святая, Жанна непорочная, Жанна победоносная со стягом святого Михаила! Жанна — чудовище в облике женщины, приговоренная к костру за колдовство, ересь, раскол, изменение пола, богохульство и вероотступничество, — произносил он словно вызубренный урок.
— И ты, чудак, болтаешься между небом и преисподней. Как бы мне хотелось иметь наследником какого-нибудь бравого вояку, пьяницу и насильника, безмозглого, как свинья!
— Я поклялся последовать за ней, куда бы она ни шла, на небо или в ад.
— Вот она и отправилась на костер для колдунов! Ты пугаешь меня, внучек, да хранит тебя Господь от избытка святости. Что до меня, то, конечно, меня можно упрекнуть в том, что я был неразборчив в выборе средств, умножая свое состояние, но я убивал лишь тогда, когда того требовали мои личные интересы. А эти святоши убивают без всякой корысти! Думаешь, они остановятся? Алчность в тысячу раз менее губительна, чем фанатизм. И получается, что моя алчность скоро поставит огромные средства на службу твоему фанатизму. Я с ужасом спрашиваю себя, что из этого может получиться!
Произведения
Критика
