Особенности поэтического высказывания в поэзии Мартина Опица
О. В. Дакаленко
На материале поэмы «Слово утешения средь бедствий войны», проанализирована специфика художественной образности «движущихся» символов поэзии Мартина Опица, выявлены некоторые основные тенденции поэтического высказывания.
Художественное произведение (будь-то прозаическое или поэтическое) - зависит от времени, которому оно принадлежит; но если иметь в виду отдельно поэзию, то можно с уверенностью сказать, что поэзирование - это «слепок застывших фигур и картин», т.е. миг воплощения слова в момент эпохального отрезка времени. Если же поэзия рождается во время смуты или военных действий, - она не является только лишь сухим описанием терзаний и горестей - она есть символ победы над ними.
Поэзия среды войны - это «валъдхорн», зовущий победу разнотональными голосами и это «дребезжащая накаленная струна», к которой нельзя прикоснуться рукой, ее тембр нужно понимать сердцем; поэзия Тридцатилетней войны, - это «звуковой строитель надежды над черным колпаком нависших туч, и внутренний элемент веры каждого в свои силы».
Как предустановлено законами войны, - страна в процессе неурядиц и бойниц - распадется. Германия XVII века не являлась исключением, и распалась на множество герцогств, курфюрств, многие из которых были карликовыми. Воцарившаяся неразбериха господствовала повсюду. Произошел раздел не только земель, но и «верующих умов». Созерцательницей роковых событий, дабы увековечить и сохранить их в памяти потомков, становится литература.
Известный исследователь - германист Б. Пуришев комментирует данный период следующим образом; «ужасающее разорение страны, сопровождавшееся усилением феодально-церковной реакции, упадок бюргерства, одичание нравов — должно было наложить глубокую и трагическую печать на немецкую культуру XVII века».
Мартин Опиц показателен для эпохи, поскольку он говорил обо всех явлениях неодинаково и для обозначения явлений «важных», «средних» и «низких» подыскивал разностильные подобающие слова, в том числе и «слова утешения средь бедствий войны...» Большинство критических исследований трактуют позицию Мартина Опица с точки зрения регламентации жанровой степени: «Мартин Опиц точно указывает, к каким именно жанрам и формам следует обращаться просвещенному поэту (героическая эпопея, трагедия, сонет), что представляют собой эти жанры, какая среди них существует иерархия. Огромное внимание уделял Опиц чистоте немецкого литературного языка, из которого он предлагает изгнать диалектизмы и варваризмы. Он ратует за изящество поэтической речи и требует, чтобы «слова были чистыми и ясными», не проходит он также мимо вопросов, связанных с рифмой, строфикой, метрикой и ритмикой, стремясь утвердить в немецкой поэзии принципы силлабо-тонического стихосложения, шедшего на смену старомодному силлабическому книттельферзу.
Современники ценили лирические стихотворения Опица, наполненные отзвуками античной и ренессансной поэзии. Но в мир человеческих радостей ворвалась бесчеловечная война; и Опиц как истинный патриот скорбит о горе отчизны, о горе народном. В своем наиболее значительном творении, в «Слове утешения средь бедствий войны» (1620-1621, изд. 1633), написанном «героическим» (александрийским) стихом, расставаясь с лучезарным царством поэтического вымысла, он низводит муз с облаков на истерзанную немецкую землю. Обещая рассказать суровую правду о жестокой войне, он не скрывает того, что сердце его переполнено великой скорбью. Ведь некогда славная Германия стала добычей иноземцев. Поля засеяны трупами, обильно политы кровью вместо дождя. Изо дня в день растет горе отчизны.
При этом «тяжелая эпоквенция», к которой питает пристрастие Опиц, не лишает поэму внутренней силы и живости. Ведь поэт вещает не о далекой истории, окутанной мглой веков, а о том, что непосредственно касалось всех. Он не только летописец, но и трибун и проповедник, взывающий к сердцу читателей. Он вовсе не хочет своим одухотворенным рассказом вселить в читателей отчаяние. Поэзия не должна быть источником человеческой слабости. Ей надлежит укрепить твердость духа. Быть стойким в несчастиях и испытаниях, не отрекаться от добродетели, всегда сохранять нерушимую верность богу и отчизне - вот что достойно настоящего человека. Вот к чему призывает своих соотечественников поэт».
Обратимся к анализу отрывка из поэмы М. Опица «Слова утешения средь бедствий войны» (цитируется по оригиналу и переводу Л. Гинзбурга).
С первых же строк автор погружает читателя в замкнутый круг, изобилующий переливам мрачных тонов; в них нас вводит некий изначально-затушеванной музыкальностью сам размер стихотворения, выбранный М. Опицом (о чем уже упоминалось выше) - «александрийский стих» (12-сложник), размер «героической поэзии» - которая должна сразу же вводить читателя в своего рода учетную мифологию, показав продуманно-окрашенными словами - изысканно-загадочное выражение мысли автора. Известный теоретик-стиховед К. Вишневский полагает, что «сама структура строфы помогает развивать ход авторской мысли. Почему в одних случаях употребляется одна структура, а в других - другая, не всегда можно объяснить путем логических умозаключений. Это и есть тот субъективный момент, который делает поэзию актом индивидуального выражения внутреннего мира автора, проникновение в который с рационалистических позиций затруднительно. Можно лишь предположить, что общий ритмико-синтаксический рисунок строфы ассоциируется в создании автора с определенным «видением», и вместе — жанр, тема, главная мысль, лирический ход, система образов, ритмическое звучание, литературная традиция - составляет тот нерасторжимый комплекс, который называется поэтическим произведением».
Прокомментировав данное высказывание, мы можем заключить, что строфа - это индивидуальное художественно-выразительное средство, которое наталкивает автора на динамизацию строгой последовательности и образно-воплощенной мысли.
Исходя из цитируемого нами стихотворения М. Опица мы можем выдвинуть гипотезу, что александрийский стих - это героический прожектор рассудочной рефлексии, ибо рассудок, понимая реальное, навстречу времени «высвечивает» - «жизнеобыденное», но с субъективной позиции; М. Опиц это «жизнеобыденное» (насущное) показывает с объективной точки зрения, вводя намеренно в 1 строфе такое слово - ein Pilgram (конт. паломник), подразумевая под этим каждого. Живущий есть страждущий (т.е. «Герой своего времени»). Следовательно, зачин такого стихотворения должен быть конкретным и в некоторых моментах немного парадоксальным. Мартин Опиц считает, что «героическое стихотворение (которое обычно бывает обширным и повествует о возвышенных материях) необходимо прямо начинать с его содержания и темы».
Если разбить первое (четверостишье) строфу построфно, то под 1, 2 строфой (относительно смыслового контекста) можно локально подразумевать - «тему», под 3, 4 строфой - «содержание»:
1. (1 стр. Kömmt nun das Unglück her, und heißt uns Urlaub nehmen.
2 стр. Wir wollen gerne gehn, und uns mitnichten grämen;)
(3 стр. Es zeucht doch dresen fort der lange widersreibt.
4 стр. Wer ist ein Pilgram hier ? Ein jeder so da lebt.)
1. (1 стр. Опять пришла беда... Куда ж теперь податься,
2 стр. Чтоб отдых отыскать и скорби не поддаться!)
3. стр. (Да и о чём скорбеть? Ах, как тут ни крути -
4. стр. Любой из нас уйдет. Все смертны. Все в пути).
В первых двух строфах (1, 2) мы образно видим тему - войны, в следующих двух (3, 4) мы прочитываем содержание - жизнь (и её характерного символического героя, слово «ein Pilgram». Две последних строфы знаменуют собой жизнь в целом и жизнь военного времени. В последующих строфах факты и образы смешиваются воедино, но завершающие две строфы каждого четверостишья являются своеобразным философским выводом, и по логике могут быть трактуемы как философские афоризмы-загадки, дающие повод на размышление:
4. 3 стр. (Das nicht verloren wird, das immer eigen bleibt,
4 стр. Das keine Feuersbrunst, kein Schiffbruch von uns treibt).
(Что не могло б уйти, рассыпаться, утечь,
Чего вовек нельзя ни утопить, ни сжечь).
Этот афористический образ рождает идею «души-добродетели», что в дальнейшем и будет являться основной преамбулой и идейным стержнем всего стихотворения. Следуя постепенному развитию отрывка, мы во 2 строфе видим, что автор над «дымкой хаоса» ставит «пьедестал» здравому человеческому рассудку, вводя соответствующее слово (unser Sinn) (конт. наш рассудок). Начиная с 3 строфы - и до конца стихотворения автор сопоставляя «зримое и туманное» пытается вывести концепцию трезвой оценки человеком противоборствующих сил: добра и зла, вечности и мига.
Начиная с 5 строфы, М. Опиц вводит образно-понятийную лексическую единицу - Der Feind (конт. враг), далее этот символ (образ) будет заменён личным местоимением er (конт. он) - это преамбула мужского воинственного начала: Der Feind - er (образное сравнение); однако с личным местоимением (er) будет стоять вспомогательный глагол (глагол связка) haben (конт. иметь), в тексте er hat... либо er hat ... gerissen. Эта «узкосмысловая» грамматическая конструкция (рамка) символично отображает то, что совершается, свершилось и будет совершено (выражение конструкции Perfect Indicativ Activ в будущем времени); т.е. Мартин Опиц наталкивает читателя на особое, разрозненное ощущение времени, хотя в стихе время совсем не ощутимо, и любая сюжетная деталь и крупные сюжетные единицы приравнены друг к другу общей стиховой конструкцией. И эти «стиховые конструкции» являются «как бы содеянным», где строфа внутри своей ткани делится надвое (употребляется знак препинания - двоеточие (:)). Этот «знак препинания» разделяет поступок (действие врага) и последствие - «жизненный вывод простого (смертного)»:
7 стр. 3 стр. (Er hat dein Weib erwürgt: Viel wünschen Ihnen das
4 стр. Er hat dein Kind entleibt: Der Mensh ist Heu und Gras.)
(Твою жену убил: не дрогнула рука.
Ребенка задушил: плоть как трава тонка.)
(переведено мною - О. Д.)
Приведя цитату, мы наглядно видим противоборство образов, и можно сказать, что М. Опиц подразумевает (интонационно) высказывания (слова) «утешение» (стоящие после «знака препинания», двоеточия (:) Это своего рода выводы печали, но с некой долей «неугасимой надежды...»
Мы еще раз попытайся проследить образ врага (существительное Der Feind - конт. враг), используя выдержки из отрывка и его «конструктивный символ» (er hat... либо er hat... erwürgt и т. д.). Данный символ - двигатель исполнения зла; например (перевод не приводится):
5 стр. Der Feind hat dir dein Schloß, dein Haus hinweg
gerissen;
Fleuch in der Mannheit Burg die wird er nicht beschißen.
Er hat den Tempel dir verwüstet ans und aus:
Gott schleußt sich nirgend ein, sei du sein reines Haus.
6 стр. Er hat dich von der Lust der Bücher weggetrieben:
Schau ob du in das Buch des Lebens bist geschrieben.
Er hat den Acker dir verheeret weit und breit:
Der Acker des Gemüts trägt auch bei Winterszeit.
7 стр. Er hat die Tochter dir duch Not und Zwang
geschändet:
Gut, daß er dies nur nicht mit ihrer Gunst vollendet.
Er hat dein Weib erwürgt (:) Viel wünschen Ihnen das
Er hat dein Kind entleibt (:) Der Mensh ist Heu und Gras.
8 стр. Er hat das Veih hinweg (:) Das Brot ist doch verbleiben.
Er hat das Brot auch fort (:) Der Tod wird keinen dreiben.
Er hat dein Geld geraubt (:) Behalt den nur den Mut.
Er hat dich selbst verwundt (:) Die Tugend gibt kein
Blut
Конструкция Er hat + сема действия («совершенного действия», нем. Partizip II - причастие совершенного вида), есть символ активного натиска войны, а выражение после «натиска» (правая часть каждой строфы стиха) - это, своего рода, - «стена заслона» от натиска.
Эти факты можно расценить как противоборство двух полюсов: мрачного и светлого; мы ясно видим в строфах стихотворения. Перед нами простираются два потока (левая часть стиха - «черное полотно»; правая часть стиха - «белое полотно»), что разделены границей разума (двоеточием (:)). Следующие доводы мы прокомментируем примерами (выдержками) 7 и 8 строфы (предварительно разделив их на два «лагеря»), чтобы уяснить себе образно - что есть левая часть данного «полотна» как презумпция насилия, и правая - как поиск человека в самом себе (т.е. внутреннее прошение «голосом души» к Богу, либо слова «самоутешения»). Мы намеренно приведем примеры (из 7 и 8 строфы) стихотворения, чтобы четко показать «приграничную зону» (ауру двух сил) - неистовства и самозабвения (последнее может расцениваться как наставление либо предостережение):
7 строфа:
3 стр. (Er hat dein Weib erwürgt) (:) (Viel wünschen Ihnen das).
(Он задушил твою жену) (:) (многие желают им того же)
4 стр. (Er hat dein Kind entleibt) (:) (Der Mensh ist Hei und Gras)
(Он убил твоего ребенка) (:) (Человек - сено и трава)
8 строфа:
1 стр. (Er hat das Veih hinweg) (:) (Das Brot ist doch verbleiben).
(он угнал скот) (:) (остался все же хлеб).
2 стр. (Er hat das Brot auch fort) (:) (Der Tod wird keinen dreiben).
(Он отнял у тебя хлеб) (:) (Смерть никого не обкрадёт).
3 стр. (Er hat dein Gold geraubt) (:) (Behalt den nur den Mut).
(Он украл у тебя деньги) (:) (Сохрани ты только мужество).
4 стр. (Er hat dich selbst verwundt) (:) (Die Tugend gibt kein Blut.)
(Он сам тебя поранил) (:) (Добродетель не даёт крови).
(подстрочный перевод мой - О. Д.).
В этих «афоризмах» мы повторно взяли в рамки два слова: Gras (конт. трава), Blut (конт. кровь). И, прослеживая этапы картинно-строфического построения стиха, мы ясно видим такой же «символический момент» вынесения слова Dingen (существительного, стоящего в Dativ - дат. падеже) за рамки 2 стр. 10 строфы (12-сложника). Мы полагаем, что этот приём направлен на экспрессию образного эффекта служащую для усиления звукового впечатления или в качестве материала оторванной ритмики (т.е. словесная синтагма) для специфики как смыслового, так и конструктивного фактора (выдержка даётся без перевода):
(Sie ist wohl ausgeübt sich hoch empor zu schwingen,
Mit Flügeln der Vernunft, von diesen schwachen Dingen;
Dient Gott, ehrt ihn allein, tut nur was ihn behagt,
Ist über alle Macht wird keines Menschen Magd).
Крупный ученый-литературовед Ю. Тынянов полагает, что «материал - подчиненный элемент формы за счет выдвинутых конструктивных; и таким образом, тогда как «конструктивный фактор» и «материал» - понятия постоянные для определённых конструкций, «конструктивный принцип» понятие всё время меняющееся, сложное эволюционирующее. Вся суть «новой формы» в новом принципе конструкции, в новом использовании отношения конструктивного фактора и подчинённых факторов материала...
Взаимодействие конструктивного фактора и материала должно всё время разнообразиться, колебаться, видоизменяться, чтобы быть динамичным».
Эти слова (Gras, Blut, Dingen) «вышедшие» из конструкции строфики, становятся образной и смысловой инновацией содержания стихотворения, глубинно-понятийного ядра; они также могут являться «криком души поэта» и в определенной степени эллиптичным символом войны: интересный факт - эти слова вынесены в левую часть стихотворения, как это было описано выше, они «дыры» от выстрела на «белом полотне» стиха. Слова Gras (конт. трава), Blut (конт. кровь), Dingen (в дат. падеже: конт. вещей, предметов, дел...) наводят на причудливую мысль о том, что эта «троица» являет собой «замкнутый круг войны» (из которого, в силу исторических причин, Германии XVII века не было выхода) и два первых образа-символа: Gras и Blut - зависят от последнего Dingen; Dingen=Blut+Gras, где Blut и Gras — это в переносном значении может трактоваться как образ «поля брани»; но ест сместить значение слова Dingen (т.е. образно) в «глагол с большой буквы», то мы получим чёткое подтверждение нашей версии; приведём пример словарной статьи Dingen (как глагола);
dingen fr - нанимать < нанять * / ein Mörder - нанимать убийцу;
- fest Adj - machen арестовать.
Исходя также из основного понятия глагола dingen (нанимать), мы строим (контекстуально) образно-логическую цепь, воплотившую тематику агрессии; данное слово (глагол) фигурально принимает семантику «военной перспективы», и скрытая замкнутость (смысловое ядро) этих слов (Dingen = Blut+Gras) рисует нам в итоге кровавую и долгую картину Тридцатилетней войны в Германии XVII века. Итак, Dingen = Blut = Gras - это каузально понимаемый образ «солдатчины» (Dingen) и её функций (Blut, Gras), где Gras - это итог, кровавое ничто («поле брани»).
Анализируя данный отрывок, мы проникаем во внутренний мир поэта. Вероятно, что «мир в сознании писателя барокко предстаёт как единая «великая цепь бытия», в которой всё связано отношениями взаимоотражения. И можно сказать, что наиболее характерной чертой литературы и идеологии барокко является «универсализм», стремление ко всеобъемлющим картинам, к изображению мира во всей его полноте...».
Данный отрывок из поэмы «Слово утешения средь бедствий войны» можно оценить как «микроуниверсальный», ибо в нём переплетены две ведущие движущие силы бытия: жизнь и смерть, а главное - со всей полнотой и отдачей в последних (10, 11) строфах стихотворения передана часть «внутренней вечности человека», его души...
10 стр. Sie ist wohl ausgeübt sich hoch empor zu schwingen,
Mit Flügeln der Vernunft, von diesen schwachen
Dingen;
Dient Gott, ehrt ihn allein, tut nur was ihn behagt,
Ist über alle Macht wird keines Menschen Magd).
11 стр. Sie steht und wird auch stehn. Im Herzen liegt
verborgen
Was nicht genommen wird, wasfrei ist aller Sorgen:
Dies was hieraußen ist, was niemand halten kann,
Mag fliehen es will; es geht uns gar nicht an.
10 стр. На крыльях разума из тёмной нашей чащи
Она возносится над всем, что приходяще.
Бог чтит её одну. Ей велено судьбой
Быть нам владычицей и никогда - рабой!
11 стр. Чего же мы скорбим, неистовствует, плачем,
Раз в глубине сердец сокровище мы прячем,
Что нам дано навек - не на день, не на час,
Что никаким врагам не отобрать у нас?!
Необычным явлением в этом стихотворении нам кажется тот факт, что Мартин Опиц «трижды» употребляет «движимые символы» войны: 1 строфа: 2 стр. Haß und Neid (конт. ненависть и зависть); 2 строфа: 3 стр. Leid und Kummer (конт. страдание и горе); 7 строфа: 1 стр. Not und Zwang (конт. нужда и принуждение).
Данные пары слов несут в себе принцип совместимой семантики. Мартин Опиц, вероятно, выстраивает композиционный (последовательный) ряд негативных, следующих должным порядком атрибутов войны. Эти «жестокие пары» слов - образные знаки, однозначно хранят в себе «зависимую друг от друга некоторую хронологически-смысловую повторяемость». И эта «повторяемость» есть образный круг нахлынувшей войны:
(Haß und Neid) (ненависть и зависть) +,
(Leid und Kummer) (страдание и горе)+,
(Not und Zwang) (нужда и принуждение)
(перевод мой - О. Д.).
Подводя итог нашему исследованию, мы остановимся на 9 строфе, так как нам кажется, что она не только кульминационный момент всего стихотворения (ибо есть существенная графическая особенность - 2 стр. 9 строфы; sich nicht bewegen lassen); но и своеобразный настойчивый призыв и одновременно центральное (понимаемое каждым человеком того времени по-своему слово) «слово утешения»:
9 стр. Man mag sie wie man will, verfolgen, neiden, hassen,
Sie hält ihr großes Wort: sich nicht bewegen lassen.
Ist einer Eichen gleich, je öfter man sie schlägt,
Je mehr man sie behäut, je mehr sie Äste trägt.
Преследованью, лжи, обиде и навету
не одолеть, не взять святую крепость эту.
Она как мощный дуб, чья прочная кора
Способна выдержать удары топора.
Мы также предлагаем к данному контексту и нашу версию перевода этой строфы:
И добродетель та, - гонимая в пространстве;
Завет её таков: остаться в постоянстве;
Она - упорный дуб, пусть чаще бьет топор, -
Побеги меж собой продолжат разговор.
(перевод мой - О. Д.).
Из всех выше приведенных и исследованных строф данная особо выявлена: sich nicht bewegen lassen (приведем пример нашей версии остаться в постоянстве); иными словами: не позволить себя сдвинуть с места, столкнуть в бездну вечности, сойти с пути истинного: таким изречением (вязким словом) Мартин Опиц заявляет о своём протесте (подразумевая в себе каждого немца Германии XVII века).
Этот протест - слово (т. е. ассоциативный момент: борьба, победа и т. д.). Это слово утешения Германии как живому, сопонимающему организму в целом.
Поэтому «свою истину глагола» М. Опиц выражает модальной конструкцией: sich nicht bewegen lassen, скрывая тайный смысл того, что война - это преходящее, а разум и терпение человечества - вечны.
Л-ра: Актуальні проблеми літературознавства. – Дніпропетровськ, 2000. – Т. 8. – С. 137-147.
Произведения
Критика
