Альфред Андерш. Винтерспельт
А. Карельский
Действие нового романа известного западногерманского писателя Альфреда Андерша «Винтерспельт» происходит в конце Второй мировой войны, накануне Арденнского сражения (16-22 декабря 1944 года). Непосредственно военные действия в романе Андерша не изображаются; автор сосредоточивается на психологическом состоянии обеих воюющих сторон в момент временного затишья перед битвой, причем в такой момент, когда и военачальникам, и солдатам обеих армий, в сущности, уже ясен исход войны, когда близкое поражение фашизма совершенно очевидно. (Один из самых впечатляющих эпизодов романа — сцена, когда немецкий майор Динклаге, глядя на русских военнопленных, направляемых под конвоем на принудительные работы, произносит: «Вон идут победители».)
Интрига романа организована одним событием, к которому причастен весьма узкий круг персонажей. Майор Йозеф Динклаге, принимает решение сдать без боя свой батальон, расположенный на переднем крае, в деревушке Винтерспельт, в плен американцам. Это известие получает командир американской роты капитан Джон Кимброу.
В качестве посредников между ними выступают трое немцев: учительница Кэте Ленк, заброшенная в Винтерспельт превратностями военного времени и полюбившая Динклаге; эмигрант-антифашист доктор искусствоведения Шефольд, обосновавшийся в данный момент на ничейной земле между фронтами и находящийся в дружеских отношениях с капитаном Кимброу; Венцель Хайншток, коммунист, в прошлом узник фашистского концлагеря, сейчас живущий в одной из каменоломен вблизи Винтерспельта. Хайншток и является как бы связным в переговорах: с немецкой стороны к нему приносит известия Кэте. с американской — Шефольд.
Андерш с самого начала подчеркивает, что фигура Динклаге вымышлена: «История, — говорит он, — сообщает о том, что было; роман взвешивает одну из возможностей». Именно возможность подобного поворота событий исследуется автором — исследуется прежде всего с точки зрения психологии участников событий. Персонажи романа — это своего рода психологические типы поведения в напряженной, острой ситуации; сама подчеркнутая стройность композиции, симметричная многоплановость в расположении сюжетных линий, мест действия, персонажей создает впечатление строго продуманной архитектоники, своеобразного лабораторного опыта. Сказалось здесь и давнее пристрастие Андерша к экзистенциалистской философии с ее проблемами выбора, мотивации решения, индивидуального мужества в пограничной ситуации. Влияние типичных для экзистенциализма антиномий проявляется, в частности, в том, что поведение героев Андерша определяется как бы двумя перекрещивающимися рядами мотивов; в одном ряду — мотивы общественные и политические (необходимость и возможность сопротивления фашизму в данной конкретной ситуации; в другом — мотивы личные (например, Хайншток любит Кэте и втайне ревнует ее к Динклаге).
Однако, если не считать этого мотива ревности, в целом даже как будто сугубо личная мотивация поступков героев у Андерша в конечном счете оказывается тесно связанной с их «надличностной» детерминированностью, с их принадлежностью к определенной нации, социальной группе, с их воспитанием в духе определенной идеологии. Именно этот последний ряд причин является главным в драматическом развитии сюжета. И здесь самое время обратиться непосредственно к участникам драмы.
Толчок ей дает своим решением майор Динклаге. Этот внешне как будто бы образцовый нацистский офицер, кавалер Железного креста, волевой, жесткий человек на самом деле уже внутренне надломлен; он давно осознал преступность фашизма, преступность развязанной им войны и своего участия в ней, он с полным пониманием ответственности этого шага идет на контакты и с коммунистом Хайнштоком, и с американцами. Но предлагаемый им план капитуляции, задуманный как символический жест раскаяния и искупления, окончательного разрыва с фашизмом, оказывается уязвимым прежде всего с чисто военной точки зрения: в данной ситуации, подчеркивает Андерш, «бескровная» акция была бы невозможной; поскольку Динклаге в рамках своего батальона действует в одиночку, любой случайный выстрел рядового солдата сразу вызвал бы бойню. Осмотрительные американцы понимают это и в конце концов отклоняют предложение Динклаге; лишь капитан Кимброу до последнего момента надеется, что его начальники все-таки согласятся, — он, как и Динклаге, в этом смысле «идеалист», он тоже ценит саму символику жеста.
Но причина неудачи Динклаге — глубже. За его — субъективно искренним — антифашизмом таится также специфический воинский кодекс чести, причем в прусском, юнкерском варианте. Динклаге не хочет совершить акт капитуляции совершенно «безоговорочно» — он хочет соблюсти еще и некие «общевоинские» формы приличия, не понимая, что в фашистской армии, с которой он себя связал, подобные формы несостоятельны, они уже фикция. Это сразу ощущает Венцель Хайншток, почти автоматически называя Диклаге в разговорах с Кэте «этот господин». Ощущает это и Кэте, напоминающая Динклаге, что он не имеет права ставить американцам какие бы то ни было условия. Наконец, это ощущает и доктор Шефольд, который после беседы с Динклаге, при всем уважении к личности майора, все-таки констатирует, что он «чужой нам».
Жертвой своеобразного «прусского идеализма» Динклаге в конечном счете оказывается именно доктор Шефольд. Уже зная, что грядущей ночью начинается передислокация немецких войск для подготовки Арденнского контрнаступления и что для осуществления его плана время безнадежно упущено, Динклаге ставит условие: связной американцев (Шефольд) должен прийти к нему не конспиративным путем (через Хайнштока и Кэте), а в открытую, через линию фронта; первый же немецкий часовой арестует его и приведет под конвоем в штаб Динклаге.
И Кэте, и Хайншток ощущают бессмысленность этого шага, к тому же рискованного. Однако они понимают и другое: миссия Шефольда для Динклаге — тоже дань кодексу воинских правил, своего рода ритуальный жест, долженствующий в последний раз — и эффектно — продемонстрировать серьезность намерений майора. Перед Кэте и Хайнштоком стоит выбор — или согласиться на категорическое условие Динклаге, или отказаться и тем самым окончательно похоронить план.
Так все кульминирующее движение сюжета сосредоточивается на фигуре и судьбе Шефольда. Этот мягкий, доверчивый, немножко «не от мира сего» человек, классический, в представлении Андерша, тип интеллигента, легко и естественно вступает на путь подпольной антифашистской борьбы; неприятие фашизма для него органично, и если требуется его помощь в борьбе с ним, он соглашается на это сразу, не раздумывая. Он, конечно, тоже ощущает странную околичность предложенного майором Динклаге пути, но колеблется лишь недолго — и не из боязни за себя, а скорее из трудности примириться с явным неразумием. И он искренне растерян, удивлен, шокирован поведением Динклаге во время встречи: тот ведет с ним ничего не значащую светскую беседу и лишь в конце ее передает письмо для капитана Кимброу, в котором в витиеватых выражениях сообщает о том, что теперь осуществление плана все равно невозможно, поскольку его батальон ночью передислоцируется. Даже совершенный дилетант в военных вопросах Шефольд понимает, что предупреждение Динклаге о готовящемся немецком наступлении уже не имеет никакой реальной цены, ибо американцам о нем давно известно; что он, Шефольд, совершивший рискованный переход через линию фронта под конвоем нацистского солдата, сыграл всего лишь роль марионетки, с помощью которой Динклаге поставил эффектную точку, красиво оформил жест разочарования и отказа.
Но точка еще не поставлена. Динклаге формально выполнил свое обещание гарантировать безопасность Шефольда — он отправил его назад через линию фронта под охраной солдата, которого счел наиболее надежным и «лояльным» в данной ситуации. Однако представление об этой лояльности его и подвело.
Конвоир Шефольда обер-ефрейтор Райдель — один из главных участников этой истории, и, так сказать, ее последний движущий рычаг. Обстоятельно, скрупулезно выписывает Андерш образ омерзительного выродка, одержимого «манией стрельбы по живым мишеням» и особенно отличившегося на восточном фронте. До войны Райдель был служителем отеля, и затаенную плебейскую ненависть к богатым клиентам, этот комплекс неполноценности он, уйдя добровольцем в гитлеровскую армию, попытался компенсировать своей снайперской манией. Но он «поскользнулся» на другом — на склонности к особям своего же пола, о чем уже поступило донесение в штаб Динклаге.
Майор дает Райделю понять, что в обмен на безопасную доставку Шефольда он отпустит ему его «грех», не даст хода жалобе. Но порука оказывается ненадежной: в той зыбкой трясине, которую представляет собой душа нацистского снайпера, чувство страха за свою шкуру действительно срабатывает — он доводит Шефольда до линии фронта и готов отпустить его. Но отказывает другой тормоз: в Шефольде он вдруг ощущает своего антипода, одного из тех «господ», которые давали ему чаевые в отелях. II, отпустив Шефольда на тридцать шагов, он убивает его «снайперским» выстрелом в спину.
Трагическая — и как будто бессмысленная, случайная — смерть Шефольда оказывается подлинным итогом, завершением «сопротивленческой» эпопеи майора Динклаге.
Смерть эта случайна лишь внешне, на более глубоком, нравственном уровне она закономерна. Автор сталкивает здесь, в сущности, две морали: мораль подлинного противодействия фашизму, объединяющую Шефольда, Кэте, Хайнштока (Шефольд не случайно подчеркивает: Динклаге «чужой нам»), и мораль другой стороны, искривленную, искаженную мораль прислужников гитлеризма. Динклаге субъективно хочет переступить ее рамки — но объективно он уже накрепко спаян круговой порукой с преступниками райделевского типа, и потому даже добрые его намерения неумолимо оборачиваются своей противоположностью. На его долю остается поза разочарованного скептика, пессимиста, он — «мастер по части предсмертных агоний», как хлестко характеризует его Шефольд.
Но Андерш не оставляет майору и этого выхода — умереть красиво. Его история в романе завершается отчетливо ироническим поворотом. Райдель вместе с трупом Шефольда (и письмом Динклаге к американцам, которое обер-ефрейтор в качестве уличающего документа предусмотрительно забрал) доставлен к штабу; «шеф» вызывает его и закрывает за ним дверь; а чем закончился разговор — об этом, говорит Андерш, он уже не будет рассказывать. Может быть, они кончат полюбовно — Райдель не пустит письма в ход и наконец-то получит за это вожделенный чин унтер-офицера. Может быть, Динклаге арестует его, а себе пустит пулю в висок. Все это уже для автора — и читателя — не имеет значения; выбор формы предсмертной агонии — сугубо личное дело майора Динклаге.
Уходит потрясенная Кэте, уходит Хайншток. Готовится к передислокации батальон. Приближается Арденнское сражение. Сухой статистической сводкой о тысячах убитых кончается роман.
Андерш написал интересную книгу с захватывающим, почти детективным сюжетом. Драматизм ситуации подчеркивается и манерой повествования: обрамленное сухими документальными материалами, оно затем развивается напряженно, в постоянной смене временных пластов, наплывах прошлого (биографии героев) на современность, в диалогическом чередовании внутренних монологов. Но это не только сюжетный, формальный драматизм: Андерш выразительно рассказывает в своем романе о тех необратимых разрушениях, которые производят в человеческих душах и судьбах фашизм и бесчеловечная мораль, его породившая и выпестовавшая.
Л-ра: Современная художественная литература за рубежом. – 1975. – № 4. – С. 93-96.
Произведения
Критика
