Оливер Кромвель и король Артур (О двух пьесах Кристофа Хайна: «Кромвель» и «Рыцари Круглого Стола»)
Э. Венгерова
Всякий, кто соприкасается с послевоенной немецкой драмой и пытается подобрать к ней некий универсальный ключ, неизбежно формулирует для себя лежащий на поверхности вывод: «Вся она вышла из Брехта». Из Брехта вышли и Дюрренматт, и Мартин Вальзер, и Танкред Дорст, и Дитер Форте, и Хайнер Мюллер, и Петер Хакс. Если уж есть большая драматургия, то и первый ряд имен достаточно длинен. Кристоф Хайн с полным правом занимает свое место в первой десятке, если не пятерке этого списка талантов, каждый из которых достаточно далеко ушел от мэтра, чтобы обрести свой взгляд на мир, свою интерпретацию настоящего и прошлого, свой жанр, свою модель драматургического конфликта.
Приведем для аргументации сопоставление двух пьес Кристофа Хайна. Одна, наиболее известная драма «Оливер Кромвель» написана двенадцать лет назад. Другая — трехактная комедия «Рыцари Круглого Стола» — опубликована в прошлом году.
Драма о Кромвеле разбита на 18 картин-эпизодов, рассчитана примерно на три часа сценического действия, ее язык несколько тяжеловесен, изобилует тщательно продуманными вкраплениями анахронизмов (упоминания о «расстрелах», «комиссарах», «автоматах» и пр.), темп жесткий, атмосфера напряженная. Сторонники, родственники и противники героя представлены как активная, борющаяся, клубящаяся страстями среда...
Карьера героя идет по восходящей. В первой сцене он появляется как талантливый полковник, только что произведенный в генералы за победу над королевской армией. Он еще полон энергии и верит в свою правоту. Его цель — благоденствие Англии, и он движется к ней с фанатизмом пуританина и беспощадностью солдата революции. Он вводит в армии железную дисциплину, регулярные богослужения и муштру («Армия должна упражняться и молиться»); закрывает все театры, отдает на поругание католические храмы («Они грабят церкви. Стаскивают с алтарей иконы Девы Марии. Жгут и опустошают. Варвары без культуры и традиции», — с ужасом констатирует одна из героинь пьесы). По мере развития революции его решения становятся все жестче, все круче: он усмиряет восстание ирландских крестьян и арендаторов, без санкции Парламента арестовывает короля и, заручившись поддержкой левеллеров, двигает армию на Парламент. Аргументы Кромвеля — сила оружия и ссылка на Господа Бога. Цитируя Священное писание, он допускает казнь короля и принимает назначение на пост Протектора. Кровавая дорога стремительно петляет вниз: сам Кромвель и его клан, цепляясь друг за друга, упиваются роскошью, приобретают дорогие картины, замки, гобелены, дачи, предаются «невинным удовольствиям» пьянства и разврата. Протектор чеканит монету со своим профилем и в корне пресекает всякую попытку оппозиции, будь то двусмысленная улыбка или надпись на заборе. Вся Англия требует хлеба и свободы, а социальная программа Протектора сводится к двум пунктам: «поститься» и «работать». Снарядив повторную экспедицию в мятежную Ирландию (давно ли он демонстративно повязывал на шляпу зеленую ленту?), он с удовлетворением выслушивает донесение о том, что пленные мятежники в закрытом транспорте доставлены на место казни и «полностью ликвидированы». Англия Кромвеля превратилась в тюрьму. Те, кто освобождал страну от монархов, стали ее палачами.
В последней сцене старый, одинокий Протектор, казнивший сторонников и ненужный врагам, сожалеет о том, что был недостаточно жесток: «Страна была слишком слабой. Она ни на что не годна. Канальи только того и ждали, что моя работа пойдет насмарку... Они неблагодарны и мстительны... Я слишком мало требовал от них. Им бы только отдыхать... А теперь они молчат. Хохочут и молчат. И ждут, ждут... Этому они хорошо научились». В эпилоге пьесы Карл II отдает Монку приказ выкопать из могилы труп Протектора и вздернуть на виселицу.
Измена идеалам — предательство — упоение роскошью и властью — разврат — садизм — маразм — таков путь узурпатора, прослеженный Хайном.
Создавая драму о Кромвеле, он стремился выразить средствами драматургии свое понимание логики исторического процесса: не просто провести параллель между историческими деятелями прошлого и настоящего (парабола), но вывести некую типологию их поведения. Персонаж очерчивается как бы в нескольких эпохах одновременно, силуэты совпадают и дают философскую объемность изображения, — разумеется, за счет заметного нарушения исторической достоверности, впрочем, для театрального впечатления, возможно, и не обязательной.
«Рыцари Круглого Стола» — свидетельство высокого мастерства, которого достиг драматург в овладении подобной техникой письма.
Пьеса написана лаконичной емкой прозой, без зонговых вставок и дивертисментов, разделена на классические три акта, играется не более двух часов. Действие происходит в холле Артурова замка, а персонажи носят романтические, обожаемые поэтами имена: Гиневра, Иешута, Кунневара, Артур, Кайе, Орилус, Парцифаль, Ланселот. Сюжет комедии едва-едва движется, его вроде бы и нет. Ничего они не делают, эти рыцари и дамы, сидят в холле, входят, выходят, пьют кофе, тоскуют по славному прошлому. Уже в экспозиции зрителю вручается ключ к жанру пьесы: перед ним символистская (неосимволистская) комедия иллюзий, старая сказка на новый лад, сцены из жизни партийной элиты ГДР, тесный, замкнутый, погибающий мир, много лет скрываемый от взгляда непосвященных. Гиневра и Иешута говорят о бессонных пьяных ночах, проводимых рыцарями в спорах о дальнейшей судьбе Круглого Стола, и предаются печальным грезам: пришло письмо от Гавэна, а от Ланселота нет ни строки, а ведь прошло так много времени с тех пор, как эти герои покинули замок Артура, отправившись на поиски Грааля. «Круглого Стола больше не существует!» — с горечью констатирует располневшая, опустившаяся Иешута. Муж Иешуты, Орилус, прозрачно намекает Гиневре на неприличие ее тоскливой рассеянности, бросающей тень на честь Артура, и так долго донимает бедную женщину, что та не выдерживает: «Где этот твой Круглый Стол, ради которого я должна приносить себя в жертву? Где этот великолепный, превозносимый до небес замок? Куда подевались все рыцари?» Обветшалость Круглого Стола подчеркивается вещественной деталью: Кайе нечаянно задевает стол, у стола отваливается ножка, Кайе привычно вставляет ее на место, где она уже много лет ждет столяра. Юному принцу Мордрету, сыну Артура, до смерти опротивели заклинания старых рыцарей о героическом прошлом, о бесчисленных битвах, о происках коварного Клингзора и жертвах во имя священного Грааля: «Кровавые битвы, беспощадный враг! — раздраженно восклицает он. — Все это было так давно, что почти уже неправда. Да еще этот ваш пресловутый Грааль! Ребенком я лопался от тщеславия, когда вы рассказывали о Граале, думал, это Бог знает какое великолепие. А вы сами не знаете, что это такое. Ни единый человек не в состоянии сказать, что такое Грааль... Потому что он не существует. Ваш Грааль — фантом, за которым вы гоняетесь всю жизнь. Химера, плод воображения, а вы расшибаете об него лбы. Стоит только взглянуть на рыцарей Грааля, на этих упрямых, брюзжащих, беспомощных старцев, проклинающих жизнь!» Мордрет не верит в страшную угрозу, исходящую от таинственного мага Клингзора: «Может, Клингзор тоже всего лишь привередливый старикан, капризная старая развалина? Я Клингзора никогда не видел. Знаю только ваши байки о нем: что он пьет кровь, что он хочет войны. Он что, мой враг только потому, что вы так говорите?»
Артур в растерянности. Он не знает, в чем была его ошибка, не понимает, почему молодежь не желает искать Грааль, он страдает от равнодушия Гиневры и не хочет верить предсказаниям Кайе о том, что страну ждет опустошение, а Круглый Стол — разрушение. Кайе требует, чтобы Артур издал законы, предписывающие всем потомкам рыцарей искать Грааль, но Артур не видит в этом смысла: «Нет таких законов, которые устанавливали бы будущее. Законы — это слова.
И законы тоже можно разрушить. Мы можем только надеяться и полагаться на молодых».
Во втором акте сцена почти не меняется: Круглый Стол завален газетами, книгами и рукописями; Кунневара и Парцифаль редактируют за столом очередной номер своего журнала. Рыцари и дамы то и дело входят и выходят, непрерывно раздражаясь друг на друга. Мордрет ссорится с Орилусом, называя его болтливым маразматиком, Парцифаль ссорится с Кунневарой, отказывая ей в близости (он человек семейный, у него Бланшефлер и дети), Иешута ссорится с Кунневарой, Мордрет закатывает сцену ревности Иешуте, Иешута издевается над Парцифалем... Круглый Стол больше не объединяет усталых и разложившихся рыцарей, а для молодых он — всего лишь кусок дерева, и они не боятся осквернить его грудой рукописей и журналов. Тщетно пытаются старики снова сплотить тесный круг единомышленников. Артур читает им письмо, полученное от Гавэна. Однако новости неутешительны. Гавэн не нашел Грааль, и он больше не вернется — он навсегда поселился в замке Ста женщин в Мервейе.
Разочарование, долго скрываемое за видимостью бурной деятельности, все заметнее проступает на поверхность. У подданных короля Артура не остается почти никакой надежды, что кто-либо из странствующих рыцарей найдет Грааль. Пожалуй, один Орилус еще бодрится из последних сил — ведь Грааль видело столько людей: «Сведения самые противоречивые... Все сходятся лишь в том, что Грааль — нечто самое возвышенное на свете... Одни называют его Богом, другие — Матерью Марией или еще проще: Возлюбленной». Сам Орилус думает, что Грааль — это мир и потому кажется сказкой. А Парцифаль полагает, что Грааль следует искать внутри самих себя.
Артур делает последнюю попытку возродить мертвое прошлое: он созывает рыцарей за Круглый Стол, убеждает Мордрета занять место, просит Ланселота (который появляется в конце второго акта) высказаться.
«Мне нечего сказать, — нарушает обет молчания седой Ланселот. — Я искал Грааль, я его не нашел... Я объехал все континенты, его нельзя найти. Может быть, он действительно только идея. Непреходящая, но только идея». Кайе приходит в ярость. Кричит, что Ланселот заразился неверием от Парцифаля, что Гавэн, не вернувшийся в замок, — жалкий предатель, что Артур должен убить Мордрета, что молодые разрушат королевство и всех их надо истребить: «Либо Грааль — либо они».
Артура ужасает его злоба: «Кайе, впервые в жизни я боюсь человека, потому что знаю — ты это всерьез». Но Мордрет не смущен выпадами Кайе: «Тебе не придется меня убивать, Кайе. Королевство Артура, Грааль, стул Избранного — все это меня не интересует». Мордрет не желает править в созданном ради него королевстве. Ланселот признается, что завидует Гавэну, оставшемуся в замке Ста женщин, чтобы возделывать землю и сажать деревья. Рыцари шокированы — это занятие кажется им слишком мелким. А Ланселот выплескивает им в лицо горькую правду: «Ах, Артур, ты же знаешь, что люди за стенами замка не желают ничего больше знать о Граале и Круглом Столе! Раньше они уважали нас и спрашивали нашего совета, и каждый горожанин был горд, если мы становились у него на постой. Сегодня при виде рыцаря Круглого Стола они только смеются. Когда я хотел рассказать им про Круглый Стол, они только плевались. Когда я говорил о королевстве Артура, они бранились и забрасывали меня камнями. Они больше не верят в нашу правоту и в нашу мечту. Проваливай, кричали они, мы больше не желаем слушать, жизнь и так достаточно тяжела. Для народа рыцари Круглого Стола — это банда дураков, идиотов и преступников».
Артур — единственный, кто стоически переносит поражение: «Мы не нашли Грааль, и, как мне кажется, многие из нас перестали его искать. Может быть, эта работа оказалась нам не по силам. Но когда мы отрекаемся от Грааля, мы отрекаемся от самих себя. И тогда нас начинает терзать ненасытная тоска по надежде. Эта тоска пожирает, разъедает нас, погружает в отчаяние и разочарование, парализует, делает врагами друг другу. Мы должны попытаться утолить этот голод, эту печаль, не жалея никаких усилий. Мы потеряли почву под ногами и вот-вот погрязнем в болоте. Мы должны шаг за шагом нащупывать твердую почву. Это скучная и долгая работа, но ее необходимо сделать». Но прекрасные слова Артура повисают в воздухе. Орилус — последний веривший в Грааль рыцарь — так потрясен открывшейся ему изменой супруги, что просто не слышит их; он едва находит в себе силы попросить извинения — и покидает зал. Уходит не поверивший Артуру Парцифаль («Сначала надо было признать, что мы потерпели поражение. Что Круглый Стол сломан. Спокойной ночи»). Уходит раздраженный мягкостью и искренностью Артура Кайе. Уходит Ланселот, снова вышибив из-под стола отвалившуюся ножку. В опустевшем холле остаются только отец и сын. Происходит заключительное объяснение:
«Мордрет. Ты действительно веришь, что можно найти новый, другой путь? Артур. Да, Мордрет. Но его найдем не мы, искать его должен ты. Мордрет. Кайе убьет меня.
Артур. Ты должен его понять, он старый человек. Нам всем очень трудно принять то, чего хочешь ты. Мы не понимаем, чего ты хочешь. Мордрет. Я сам этого не знаю. Но всего вот этого, того, что здесь, — я не хочу. Артур. Это неплохой стол. Я люблю здесь сидеть. Ты в самом деле хочешь сломать его?
Мордрет. Я отправлю его в музей. Будет больше воздуха. Ведь сейчас здесь нечем дышать, отец.
Артур. Мне страшно, Мордрет. Ты многое разрушишь.
Мордрет. Да, отец».
Написано это было за какие-то полгода до разрушения Берлинской стены!
Сколько же было и сколько еще будет подобных пьес о гибели благородных идеалов прошлого, о конфликте поколений, о деградации стариков и разочарованности вступающих в жизнь юношей! В этой комедии Кристофа Хайна до боли знакомо звучит тема девальвации ценностей, ведущая свое начало от Чехова («Вишневый сад») к Бернарду, Шоу («Дом, где разбиваются сердца»), Лилиан Хеллман («Осенний сад»), Теннесси Уильямсу («Сладкоголосая птица юности»). Тема вечная. Немецкая ее аранжировка, предложенная Кристофом Хайном, поражает своей острейшей политической актуальностью. Проблематика идеологического кризиса в ГДР облачена в элегантный карнавальный костюм старинного кельтского мифа. Здесь наложение двух мифологем создало эффект поэтического пространства, которое невозможно спутать ни с каким другим, — верный признак крупного таланта. В комедии агонизирует угасающая жизнь ослабевших духом сильных мира сего. Повинны ли они в том, что не смогли сохранить до могилы своих прекрасных иллюзий? Или таковы непреложные законы бытия? Возможен ли какой-то иной путь к социальному благоденствию, кроме насилия над естеством, кроме самоуверенного конструирования будущего, нарушения священных заповедей «не убий», «не прелюбодействуй», «не солги»? Можно ли обрести всеобщее счастье, опираясь на врага? Не поселяется ли коварный Клингзор в душе каждого фанатичного рыцаря любой идеи? И не потому ли людям со времен короля Артура так и не удается найти Грааль? И не говорит ли это о том, что Круглый Стол нужен каждой эпохе, но только свой, собственный, отвечающий ее духу и ее потребностям?
Мы видим, как заметно расширилась сфера возможностей драматурга по сравнению с «брехтианским» периодом, как она вобрала в себя неиссякаемые богатства поэтической драмы — то есть классики. Что же касается системы ценностей, актуальности проблематики, логики и философии, то здесь перед нами прямо-таки пророческий дар — дар истинного поэта. События на политической арене Германии последних месяцев доказывают это с неопровержимой убедительностью.
Итак, перед нами два героя-правителя. Один — личность историческая, другой — легендарная, один — узурпатор и тиран, другой — легитимный монарх, один стремится к успеху и власти, другой — к благу подданных, один применяет силу оружия, другой — силу слова... И оба терпят крах и повергают страну в бездну безвременья. Ибо оба пытались остановить время — и стали его жертвами.
Л-ра: Современная художественная литература за рубежом. – 1990. – № 3. – С. 35-38.
Критика
