Кристоф Хайн. Опасный переход
Н. Черемных
Если в центре внимания первых его пьес («Шлётель, или Что все это значит?», 1974, «Кромвель», 1980, и «Лассаль осведомляется у г-на Герберта о Соне», 1980, собранных в книге 1981 г.) — а Хайн вошел в литературу как драматург — стояла фигура революционера, действующего в разных социальных условиях, то, скажем, в прозе Хайна (т. е. с начала 80-х годов) на первый план выходит тема самоопределения личности в условиях современного социалистического общества и тема дефицита духовности (повесть «Чужой друг», 1984), а также тема «обыкновенного» фашизма, неразрывности истории и современного обывательства (роман «Смерть Хорна», 1987). Отдаленное тематическое родство с этим романом связывает и рецензируемую трехактную пьесу «Опасный переход» — на сей раз разрабатывается тема антифашистской эмиграции и связанная с ней тема расовых преследований (затрагивающаяся и в упомянутом романе).
Действие пьесы протекает летом 1940 года в одной из приграничных деревень на юге Франции. В задней комнате кафе мадам Гренье собралась очередная группка беженцев, выжидающих удобного момента для перехода через испанскую границу. Это двое немцев — 54-летний синолог Хуго Франкфуртер, еврей, типичный образчик кабинетного ученого, и 25-летний Курт, о котором ничего не известно, кроме того, что он с 17 лет, убежав из родительского дома, находится на полулегальном положении, а также молодая чешка Ленка из Праги, вынужденная уходить за границу из-за того, что ее муж укрывал в своем замке многих антифашистов и многим помогал эмигрировать в Америку. Они прибыли сюда по направлению марсельского антифашистского подпольного комитета и рассчитывают попасть через Испанию в Лиссабон, а оттуда — в США или Центральную Америку. Челночное движение беженцев через испанскую границу практически осуществляют находящиеся здесь же двое подпольщиков, связанных с марсельским комитетом, — Отто и Лиза. К началу действия пьесы граница закрыта, и беженцы коротают время в нервозном безделье.
Уныние, страх, подавленность, тихое отчаяние постепенно овладевают всеми. Север Франции оккупирован немецкими войсками, на юге вовсю орудуют гестаповские шпионы, вынюхивающие немецких беженцев (напомним, что по соглашению от 22 июня 1940 года между Гитлером и Петеном Франция обязалась выдать Германии находящихся на ее территории политических эмигрантов, а «по требованию» немецких властей — и вообще всех «подозрительных» немцев). На улицу высовываться нельзя — неровен час кто-нибудь из местных крестьян, и без того раздраженных постоянным присутствием в селе каких-то не внушающих доверия иностранцев (пусть даже беженцев — не все ли им равно?), донесет на них в полицию. Не скрывает своего неудовольствия и мадам Гренье, которая согласилась (по просьбе Лизы) на свой страх и риск приютить этих людей максимум на трое суток, а они живут здесь уже три недели, не имея ни приличных документов, ни продовольственных карточек. Герои прекрасно понимают, что, пока Испания не откроет свою границу, они будут сидеть в этой деревне, как в ловушке.
И вот в такой предельно неловкой, натянутой и крайне для себя невыгодной атмосфере, когда терпение мадам Гренье уже совсем на исходе, на сцене появляется еще один гонимый, тоже прибывший сюда по рекомендации из Марселя (вопреки просьбам Лизы никого больше не присылать), — франтовато одетый 76-летний немецкий капитан в отставке фон Хиршбург. С образом Хиршбурга в пьесу входит отчетливо заявленная еврейская тема — и осторожно намеченная трагедия (или трагикомедия?) немецкого верноподданного. Хиршбург, в родне у которого были евреи, немецкий офицер и немецкий патриот, о чем он самодовольно твердит на каждом шагу, — тоже жертва гитлеризма, но жертва, еще не осознавшая главной причины постигшего ее несчастья (четыре года назад Хиршбург был арестован и на полгода брошен в тюрьму, а когда вышел на свободу и вскоре понял, что ему грозит новый арест, решил бежать в Париж). Хиршбург убежден, что с ним произошла трагическая и необъяснимая случайность, роковая ошибка, которая рано или поздно выяснится. «Да, я немец, — не без вызова говорит он, — хоть и еврейского происхождения. Но я в двух войнах воевал за Германию, я награжден высокими боевыми орденами. Никакое государство в мире не станет несправедливо обижать или преследовать своих защитников, а тем более германский рейх». Над ним, «жертвой недоразумения», подшучивают Курт и Отто (в том смысле, что ехать ему надо в Берлин, а не в Лиссабон), но отставной капитан для таких насмешек недосягаем. «Сейчас война, — говорит он, — и не время заниматься такими частными историями, как моя». Когда Отто приносит с вокзала «дурацкий слух» о том, что гитлеровцы будто бы уничтожают евреев в газовых камерах, Хиршбург отказывается этому верить: «Разносить такие слухи, — заявляет он, — глупо и безответственно. Нацисты, конечно, преступники, спору нет, но тот, кто утверждает что-либо подобное, доказывает лишь, что он совершенно не понимает ни Германии, ни ее культуры, ни ее истории, ни глубинной сути присущего ей духа». (Любопытно, что не верит этим слухам у Хайна и коммунист Отто: «Такие слухи лишь вредят нашей борьбе. Нацисты — преступники; и с ними надо бороться до полной победы. Но если мы хотим объяснить всему миру, кто такой Гитлер, то мы не должны пользоваться такими идиотскими выдумками. Кто же станет принимать нас всерьез, если мы начнем рассказывать подобные сказки?.. Правда — она и так говорит сама за себя: лагеря, преследования, война. Зачем тут еще что-то изобретать?»)
Подлинно художественную многомерность, вневременное и тревожно-трагическое звучание придает расовому конфликту у Хайна диалог Хиршбурга с гестаповцем Кистнером (в деревне неожиданно появляется «делегация» германского Красного Креста):
Кистнер (просматривая бумаги Хиршбурга). Так. Хиршбург. Еврей? Хиршбург. Я немецкий офицер. Капитан в отставке.
Кистнер. Еврей не может быть немцем. И уж подавно не может быть немецким офицером.
Хиршбург. Я кавалер германского ордена Короны с Мечами, у меня Железный крест первого и второго класса, я в мировую войну...
Кистнер. Мировую войну мы проиграли. Из-за евреев.
Хиршбург. Но я немец.
Кистнер. «Как сделать из еврея немца — я не вижу тут иного способа, как только отрезать ему голову и приставить другую». Вот это — по-немецки, еврей, это немецкая философия. Фихте.
Именно эту последнюю фразу и следует, думается, считать идейной кульминацией пьесы — тема антисемитизма поднималась в литературе ГДР, как мы знаем, достаточно часто и решалась достаточно успешно (например, у Ф. Фюмана, И. Бобровского и многих других), но редко кто даже из больших, маститых писателей рисковал ставить ее в связь со «святая святых» — знаменитым немецким духом, классической немецкой философией, и как бы утверждать, что вызывающий общее благоговение «сумрачный германский гений», увы, заражен постыдной расовой болезнью.
Небезынтересна — хотя и не столь выразительна — интерпретация автором исходной темы антифашистской эмиграции. Для одних — в ее «эскапистском» варианте — это жалкое бегство, уход от борьбы, признание своего краха и бессилия (д-р Франкфуртер); для других же — активная деятельность в подполье (Отто, Лиза), лучше всего воплощенная, пожалуй, в фигуре бургомистра деревни Поля Жоли: деятельность Отто и Лизы и осуществлявшаяся ими переправка беженцев в Испанию, так же как и относительная безопасность постояльцев мадам Гренье (и ее самой), оказались возможными именно благодаря самоотверженным усилиям и мужеству бургомистра. К концу пьесы, когда Лиза берется провести беженцев в Испанию ночью нелегально, Поль Жоли временно «закрывает» этот переправочный пункт и сам уходит к друзьям в формирующиеся отряды Сопротивления.
Маленькая, компактная «пьеса для камерного театра», как оговорено у автора, по энергии художественного высказывания явно выходит за пределы «камерности» и затрагивает — как почти всегда у Хайна — важные, фундаментальные проблемы человеческого бытия, в данном случае среди прочих — проблему самоопределения человека в труднейших, пограничных ситуациях, и, как явствует из нее, автор видит верный способ сохранить человеческое лицо и человеческое достоинство совсем не на путях непротивления злу, а лишь на путях активной, энергичной и мужественной борьбы с ним.
Л-ра: Современная художественная литература за рубежом. – 1989. – № 3. – С. 35-37.
Критика
