Кристоф Хайн. Смерть Хорна
А. Ковалев
Творчество прозаика и драматурга Кристофа Хайна (род. в 1944 г.) в последние годы привлекает к себе пристальный интерес все большей читательской аудитории и в самой стране, и за ее рубежами.
В центре нового романа — проблема обывателя и обывательской среды при социализме. Роман представляет собой своего рода групповой портрет десятка жителей курортного городка Бад-Гульденберг — бургомистра Крушкаца, врача Шподека, художника Голя и его дочери Марлены, владелицы бакалейной лавки Фишлингер и еще нескольких персонажей, чьи судьбы, сталкиваясь и пересекаясь, создают некую мозаичную и фрагментарную картину; надо сказать, далекую от идиллической.
Бад-Гульденберг у Хайна — типичное сонное захолустье, где как бы от века ничего заслуживающего внимания не происходит, населенное скучными, малоинтересными людьми, замкнутыми в узком кругу личных и домашних проблем. А если что-то там и случается, то случившееся обычно лишь ненадолго вырывает жителей из этой спячки. Так, летом 1957 г. жителей городка взбудоражило самоубийство нового директора местного краеведческого музея Хорна (его нашли повесившимся в лесу); на месяц-другой смерть эта стала общей темой городских пересудов, но спустя несколько лет о ней уже мало кто и вспоминал.
И все же, как явствует из романа, Бад-Гульденберг может казаться сонным царством только тому, кто смотрит на него сонным и праздным взглядом; на самом деле за событиями мелкими и тривиальными стоят свои серьезные конфликты, а порой и глубокие личные драмы. Одна из них — драма Хорна.
Фабульная линия Хорна строится главным образом как история его взаимоотношений с бургомистром Крушкацем. Оба они — чужаки в Бад-Гульденберге, оба — давние знакомые, бывшие сослуживцы по Лейпцигскому университету и в некотором смысле давние враги. Во всяком случае, таковым — и не без оснований — видится Хорну Крушкац. Это он, Крушкац, сыграл свою роковую роль в трудный для Хорна момент, когда досадная методологическая ошибка Хорна, обнаружившаяся в одной из его научных публикаций, была злонамеренно раздута в целое дело, вследствие чего Хорн был исключен из партии и направлен в провинцию. Подробности этой лейпцигской истории не сообщаются, однако о ней можно судить по поведению Крушкаца здесь, в Гульденберге, когда однажды создается ситуация, аналогичная той, прежней: в музее, которым ведал Хорн, кем-то случайно перепутаны пояснительные тексты к экспонатам, и этой оплошности оказалось достаточно, чтобы сигнал «бдительного» заместителя Хорна Бронгеля пошел по инстанциям и вызвал новую бурю. Крушкац, относившийся к Хорну покровительственно-доброжелательно, сначала пытался тихо замять назревавший скандал, но позднее вынужден был выступить на стороне обвинителей, чтобы от себя самого отвести подозрения в халатном попустительстве. Хорну ситуация показалась трагически безвыходной — и через месяц его не стало.
Личная трагедия Хорна, бесспорно, важна автору и сама по себе, однако ему, очевидно, еще важнее поведение окружающих — как непосредственных участников этих событий, так и сторонних наблюдателей. Последних — особенно.
Вот тут-то автор и подходит к главному предмету своей критики — к теме неотзывчивости к чужой беде бадгульденбержцев (руководствующихся, по-видимому, правилом: если твой сосед попал в переплет, то он должен найти в себе силы самостоятельно оттуда выбраться), непонятной их гражданской инертности и отсутствия подлинной солидарности друг с другом, а у некоторых (например, у того же Бронгеля или заместителя бургомистра Бахофена) — стремления подставить соседу подножку.
Тема обывателя в литературе ГДР не нова, однако в прозе 80-х годов она зазвучала несравненно острее, чем раньше. Художественному исследованию обывательства как серьезного социального явления посвящены, например, последние сборники Г. Канта «Третий гвоздь» (1981) и «Бронзовый век» (1986), роман Ф. Р. Фриза «Перенос срединного царства» (1984) и другие. Каждый из авторов трактует тему по-своему: Г. Канта интересует сам феномен некой добровольной социальной самоизоляции индивида и его стремление существовать в общественной структуре социализма замкнуто и обособленно, вне контекста социально-политических процессов в стране; Ф. Р. Фриза тревожит недостаточная гражданская и политическая активность некоторых сограждан, всегда и во всем предпочитающих ждать указаний сверху, а не действующих самостоятельно; Хайн же пытается дать чисто нравственную оценку этому явлению и трактует обывательство как определенную разновидность «врожденной» нравственной и личностной ущербности, во многом определяющей линию поведения героя, искривляющей и калечащей его судьбу и судьбы его близких.
Ведь только нравственной незрелостью, и ничем иным, объясняются в конечном счете личные беды большинства нарисованных в книге персонажей, только их неумением дать верную нравственную оценку своим поступкам и поступкам окружающих. В самом деле, так уж ли необходимо было Шподеку в далекие годы его юности принимать деньги от ненавистного ему отца и следовать его прихотям (Шподек — один из множества внебрачных детей местного богача Бёгера), чтобы тем самым вложить ему в руки всю свою судьбу и по его желанию стать чем-то вроде крепостного лекаря Бад-Гульденберга? Так ли уж необходимо было Гертруде Фишлингер сносить оскорбительно-пренебрежительное обращение своего мужа, граничившее с издевательствами (кстати, Гертруда, у которой снимал квартиру Хорн, страдавшая от вежливой холодноватости и, как ей казалось, от бездушия Хорна, так и не нашла для него в последний момент даже простых слов утешения)? Так ли уж мешал гульденбержцам табор цыган, который останавливался каждым летом на дкраине города и который они не чаяли изгнать навсегда — в чем, в сущности, и преуспели? Так ли уж неизбежной была связь д-ра Шподека с Кристиной — сиротой, которую ему случилось приютить в своей семье?
Если ответ на эти вопросы напрашивается сам собой, то книга ставит и много таких, ответить на которые совсем не просто. Открытым остается и, наверное, главный из них — как и чем можно бороться с обывательской стихией и каковы перспективы этой борьбы. У Хайна, разумеется, нет готовых рецептов, да и не в них видит он свою задачу писателя. Его задача — остро, свежо и художественно убедительно поставить вопрос — достигнута.
Л-ра: Современная художественная литература за рубежом. – 1987. – № 4. – С. 24-25.
Критика
