Пьер-Анджело Мандзолли о назначении поэзии
А. X. Горфункель
Представление о «сверхчеловеческом» титанизме, беспринципном нигилизме и аморальном самоутверждении человеческой личности как определяющих чертах ренессансной культуры, получившее известное распространение в некоторых публикациях, принадлежит к одному из сравнительно поздних мифов европейского модернизма конца XIX – начала XX в. Крайний индивидуализм нового времени в поисках почетной генеалогии исказил по собственному образу и подобию подлинную картину Возрождения, приписав ему собственные недуги. В отечественной литературе подобная трактовка гуманизма нашла свое последовательное выражение в популярных в свое время сочинениях А. Волынского и Д. С. Мережковского. На самом деле титаны эпохи Возрождения ничего общего не имеют с ницшеанским сверхчеловеком, стоящим «по ту сторону добра и зла». «Конечно, титанизм, — писал в связи с проблемой творчества Микеланджело Ренато Гуттузо, — черта гордого человека, развивающегося в обществе, которое уверено в себе, в прочности своих ценностей. Действительно, Микеланджело воплотил в себе этот земной титанизм, соперничающий с божественным; но это соперничество — награда человеку, оно его возвышает, а не умаляет, как при сопоставлении с трансцендентным. Развенчивать миф, производить переоценку такого титанизма не требуется. Ибо идея величия человека, его способности быть титаном как раз противоречит тому, что проистекает из романтического понимания титанизма как явления бесчеловечного или сверхчеловеческого, присущего «чудодейственному и недосягаемому гению». Нельзя смешивать воспевание человеческой личности, его тела, его человеческих чувств с идеей бесчеловечности, сверхчеловеческого, как это имело место в процессе «revival» — «воскрешения» Ренессанса романтиками в 19 веке, когда с появлением Вагнера, Ницше, Родена снова возник миф о гении. Неоклассическое «воскрешение» Ренессанса — это, по-видимому, плод такого же перекоса <…>; это две стороны одного и того же явления — попытки окружить Возрождение мифом» (Гуттузо Р. Микеланджело как человек и художник. — В сб.: Микеланджело и его время. М., 1978, с. 14).
В действительности именно социально-этическая проблематика находилась в центре внимания ренессансной мысли от Петрарки и Боккаччо до Бруно и Кампанеллы.
Жанр латинской философской поэмы, унаследованный от античности, не вовсе исчез в средние века — достаточно вспомнить вышедшую из Шартрской школы поэму Бернара Сильвестра «О всеобщности вещей» (XII в.), — но существовал несомненно на периферии философской литературной традиции, в которой господствовали «своды», «проблемы» и «вопросы». Новое обращение к философской поэме связано с открытием в начале XV столетия поэмы Лукреция. Под ее воздействием возникли многочисленные произведения неолатинских поэтов-гуманистов XV-XVI вв., посвященные астрологии (Джан-Джовиано Понтано), поэтическому искусству и медицине (Джироламо Фракасторо), религиозно-этическим (Аонио Палеарио) и онтологическим (Шипионе Капече) проблемам.
Первым, кто и по объему, и по широте тематического охвата посмел состязаться с Лукрецием, был Пьер-Анджело Мандзолли (см.: Горфункель А. X. Философия эпохи Возрождения. М., 1980, с. 186-200; Соколов В. В. Европейская философия XV-XVII веков. М., 1984, с. 149). Последние, онтологические и космологические разделы поэмы привлекли внимание Джордано Бруно, который в своем цикле франкфуртских философских поэм явился наследником этой литературной традиции.
Первая книга поэмы, ныне впервые публикуемая в русском переводе, трактует вопросы о нравственном содержании искусства. Автор решительно осуждает отрыв поэзии от нравственности, знания — от заботы о человеческом благе, отвергает все то, что обычно трактуется как проявление характерного для Возрождения эгоистического гедонизма. Развлекательным побасенкам, воспеванию воинских подвигов государей, льстивым придворным дифирамбам противопоставляются дидактические задачи наставления в истинном знании и нравственности. Поэзия рассматривается как орудие исправления нравов.
Впервые опубликованный в Венеции в 1534-1535 гг. (не ранее 31 октября 1534 г., начала правления герцога Эрколе II д’Эсте, которому посвящена поэма), «Зодиак жизни» явился одним из самых долговечных произведений латинской поэзии эпохи Возрождения. Выдержав за 300 лет (до выхода в свет научного издания в 1832 г.) более 70 изданий в Германии, во Франции, в Швейцарии, Англии, Голландии, он еще в XVI в. был переведен на английский и немецкий языки, а его переработки на французский и польский языки принадлежали таким выдающимся поэтам, как Севоль де Сент-Март и Миколай Рей. В XVIII в. вышел в свет французский прозаический перевод и два немецких стихотворных. На родине поэта книга не издавалась более ни разу, но сохранились рукописные копии печатного издания, а также рукописный итальянский перевод XVII в. (см.: Kristeller Р. О. Inter Italicum. L., Leiden 1967 voi II p. 8, 185, 281).
Успех этот тем более знаменателен, что вскоре после выхода в свет «Зодиак жизни» (напечатанный под псевдонимом-анаграммой Марцелла Палингения Стеллата) был занесен в Индекс запрещенных книг (см.: Die Indices librorum prohibitorum des XVI. Jahrhunderts. Tuebingen, 1866, S. 61, 197, 271, 357). Прах поэта был эксгумирован и сожжен.
Публикуемый перевод выполнен по единственному научному изданию поэмы, вышедшему в свет в 1832 г.: Marcelli Palingenii Stellati Zodiacus vitae. Leipzig, 1832. При работе над переводом использовались также первое издание (по ксерокопии, любезно предоставленной Муниципиальной библиотекой г. Лиона) и одно из наиболее авторитетных поздних изданий — Роттердамское (1722).
В первых 29 строках первой книги поэмы зашифрован в виде акростиха псевдоним-анаграмма автора, сохраненный и в русском переводе.
Примечания к поэме сведены к минимуму и касаются лишь некоторых мифологических имен и исторических реалий. Общеизвестные мифологические персонажи, названные в поэме их распространенными именами, в примечаниях не объясняются.
Л-ра: Философские науки. – 1985. – № 5. – С. 121-123.
Критика
