Пьер-Анджело Мандзолли. Зодиак жизни
(Отрывок)
КНИГА I. ОВЕН
Многие годы мой дух, побуждаем неведомой страстью,
Алчет Парнасских холмов лавроносные видеть вершины,
Ровность Кастальских полей, что мусическим славятся пеньем.
Цирра ко мне благосклонна и вечнозеленые рощи.
5 Если бы тьмы избежать! Восходящая Эос потоки
Льет светоносных лучей, понемногу белеющих в небе.
Лютая тьма, удались и сокройся в провалах Аида!
Узок мой путь и тернист, но со мной Аполлон и Камены.
Страха пред тяжким трудом непреклонная доблесть не знает.
10 Песен отец, Аполлон, укажи мне опасные тропы,
Алчную душу мою утоли Аганипповой влагой.
Лучеподатель, мне путь озари во святилище храма,
И вознесу я мольбы, удалясь бессмысленной черни.
Но недостойный послушник, несведущий в жреческих тайнах,
15 Горних достигну высот лишь тобой: мановеньем десницы
Если возвысишь меня к своему благодатному лону.
Немощных смертных мужей ты один восхищаешь из праха.
Им ли творить без тебя? — Хрипнет голос, и звучная лира
Уж умолкает. Приди же на помощь ко мне, да достигну
20 Света небес, и богов да узрит мой ум вдохновенный.
Стань же, молю, Латоид3, покровителем мне и защитой,
Твой я да буду слуга, вознесенный тобою из праха.
Если же чистой душой я сумею, Кастальские нимфы,
Лучших пределов достичь, удалясь от пагубной скверны
25 Лжи и разврата, и если достоин предстать буду вашим
Арам, собою не дав овладеть нечестивым порокам,—
То восславьте меня, чтобы знать, что была не напрасна
Участь моя на земле, и не весь я исчезну за гробом:
Славы надежда всегда побуждает к великим деяньям.
30 Ты же, о князь, что достойно несешь Геркулесово имя,
Нашего века славнейший из всех государей Авзонских,
Верная слава и честь благородной фамилии д’Эсте!
В гротах Парнасских тебя вскормила Афина Паллада,
Млеком священным младенца тебя напоили Камены,
35 Чая тем обрести для себя бессмертную славу,
Чтоб возрожденные вновь зеленели Циррейские лавры.
Тщетно завистливый Марс противоборствует Музам,
Силясь тебя заманить обещанием воинской чести
В битвы, где ты, победитель, стяжал бы вечную славу,
40 И лавроносный триумф твои увенчал бы знамена.
Ныне явись и певца удостой благосклонного взора:
Путь необычный избрал он, никем не протоптанный прежде,
Где до сих пор не оставил следа ни один из поэтов;
Будет наградой смиренью твоя долгожданная милость.
45 Пусть же всегда невредимым тебя лицезреет Феррара,
И да продлятся твои счастливые годы, покуда,
Землю оставив навек, вознесешься к небесным светилам.
Некогда день тот настанет (о пусть подольше Лахезис
Тянет для нас эту нить!), когда в моих песнопеньях
50 Имя твое и дела прогремят до Ганга прибрежий,
Отзыв ответный найдя у брегов Тартессийского моря,
Слава твоя обежит Гиперборейские страны,
Стих мой прославит тебя до крайних Ливийских пределов —
И тогда, великим от Муз побужден вдохновеньем,
55 Всем племенам возвещу, как тебе дорога справедливость,
Сколь твоя вера сильна и как велико благочестье,
Как ты во брани могуч, муж и меча и совета,
Как милосерден и щедр; напоследок величие духа
И благородный твой нрав явлю восхищенному миру.
60 Ныне с приветливым ликом и это прими подношенье
И начало труда одобри кивком благосклонным.
Многоразличные вещи мой дух описать побуждает.
И не на месте кружа, но, послушны попутному ветру,
В путь устремимся, плывя то по ближним волнам, то по дальним,
65 Ныне в открытое море, а там к безопасным прибрежьям.
И хоть порой, доверяясь велению разума, скрытый
Путь испытаю природы, к ее неизведанным тайнам,
Главным будет иной, что ведет к очевиднейшей пользе.
Смертным он даст возродить священные добрые нравы.
70 В нынешнем веке, увы! (да простится правдивое слово)
Пали они, отчего развращеннее нашего века
Мир искони не знавал и вовек не узнает — а этот
Путь исцеленье подаст изнуренному язвою духу.
Та ведь поэзия лучше и девственным люба Каменам,
75 И достойней хвалы, чей предмет — исправление нравов.
Смертного здравым она созидает и разумом сильным,
Пусть бы он был и глупец, неразумной подобен скотине,
Иль нечестивец, что правду презрел, или, раб сладострастья,
Гнусному предан разврату, всегда побуждаем преступной
80 Страстью, или чью грудь постоянно стесняет жестокий
Зависти яд, или лжец и мошенник, а также приставший
Пьянству,— короче, кто всем подвластен возможным порокам,—
Сможет она лишь одна от вины извращенного духа
Дать избавление, в жизни целительный путь указуя.
85 Это она воздвигает людей и к почету, и к славе,
Дабы себе и семье и отчизне они послужили
Мудрым советом, и в бедствиях были надежной опорой.
Ведь не столько смешенье в лице белизны и румянца,
Членов отдельных краса, что эфирным виденьям подобны,
90 Или прекрасные взоры и волосы нас восхищают,—
Сколько порядочный нрав, благородного духа сиянье,
В коем смогла добродетель вполне уничтожить пороки.
Что же сказать о поборнике правды и доблестных нравов?
Радостно действует он, на богов уповая всечасно.
95 Он не боится клевет, наговоров наушников тайных,
Призван к лицу судии и царя — он не ведает страха.
Но, напротив, злодей постоянно страшится, что явным
Станет втайне творимое зло, и сверкающих молний
И небесного грома трепещет нечистая совесть.
100 Слышит ли ропот людской — восклицает: «Увы мне, о горе!
Это ведь все обо мне, то мои обличаются вины.
Что же мне делать? Уж царь и судья призывают; явиться ль,
Или скорее бежать от опасностей жизни презренной?»
Страх — по закону богов — постоянно терзает злодея,
105 Даже когда без забот предается он радостям жизни,
Мечется в страхе, подобно как в волнах крутящихся, или
В Этне, когда там кует Пиракмон огненосные стрелы.
Стану ли петь я несметным числом кораблей осажденный
Пергам, ввергнутый в гибель клятвопреступным Синоном,
110 Или Огиговы домы, превратностей Марсовых жертвы?
Сильным хвалу возносить, по обычаю лживых поэтов,
Лестью наполнив стихи, именуя ворону павлином?
Петь ли Дедала, крылами рассекшего царства Юноны,
Как он оплакивал дерзость и горестный жребий Икара?
115 Стану ли басни слагать о людей и богов превращеньях,
Праздный ли слух услаждать благозвучных безделиц игрою?
Лучше ль развратных юнцов воспевать недостойные страсти,
Или — о вящий позор! — небожителей гнусным рассказом
Подло бесчестить? Ведь страха не ведает наше безумье!
120 Боги — блудят, похищают мальчишек, девиц развращают,
В небе — блудницы, и в небе же — мерзкие прелюбодеи!
Это ли — стыд и позор! — почитанье богов, благочестье,
Это ли — должные им воскуренья, хвалы и молитвы?
Вот на какие клеветы и выдумки нагло дерзает
125 Смертный наш ум, для того, чтобы путь и широкий, и торный
В пропасть порока открыть, обретя невозбранно свободу
Для прегрешений, и чтобы поменьше стыдливого чувства
Было и в самом грехе. О безумная, гнусная свора
Наглых писак! Не очистить ее и двойным антикиром!
130 К вам эта речь: это вы и себя, и других развращали.
Ведь никого не щадила разнузданность ваших писаний.
Дивно ль, что те же и вас поразят огненосные стрелы?
Сами скажите: зачем переносите денно и нощно
Столько трудов? Для себя? Но тогда их плоды недостойны
135 Наших похвал. Ибо тот, кто своею лишь выгодой занят,
Не озабоченный пользою ближних, и в ком вызывают
Злую насмешку чужие невзгоды, когда озабочен
Собственной пользой,— по праву прозванья жесткого зверя,
Не человека, заслужит. Писать же лишь так подобает,
140 Чтобы читатель из книги одно извлекал только благо,
Дабы не сетовал он, что напрасно потрачено было
Время на чтенье пустых небылиц и лживых безделиц.
Надобно знать: существует на свете троякое благо —
Польза, потом наслажденье, и высшее всех — благородство.
145 Пусть же из них хоть одно или больше содержит поэма,
Цели, однако, благой не упуская из виду.
Но какого почета, венца и награды достоин
Тот, кто не только одну суету и бесплодные бредни,
Но и губительный яд, вконец развращающий нравы,
150 Даже способный безумцам придать еще пущую ярость
Запечатлел на бумаге, одни лишь свидетельства вздора
И порочных страстей оставляя грядущим потомкам.
Мучит бичами, увы! — и какую же злую отраву
Речь преподносит душе, и голос бесстыдный дерзает,
155 Слух проникая, сойти в потаенные сердца глубины,
Чтобы покорные члены тем легче подвигнуть к злодейству.
Кто-нибудь мне возразит, что такие стихи услаждают
Часто могучих мужей, у которых в палатах теснятся
Толпы придворных, кого почитать нам внушает богатство,
160 Чей недомерок-умишко привлек благосклонность Фортуны.
Что же с того? Разве то лишь пристойным сочтем и похвальным,
Что одобряет богач? Неправда! Ведь кто же не знает,
Скольких двуногих ослов облекает и пурпур, и злато.
Много их, много таких, кому прибавляет гордыни
165 Пурпур Сидона, кого облекают венцами почета
Серов 13 шелка, у кого золотые на пальцах сверкают
Крупные перстни и жемчуг, даяние красных прибрежий.
Скажешь ли ты, что они самого превосходят Платона
Разумом, а чистотой своих нравов тому не уступят,
170 Фебов оракул кого воспевал как блаженного мужа?
Род этот наглый людей за душой ничего не имеет,
Их не напрасно зовут бурдюками, надутыми спесью.
Ибо удача родит наслажденье, оно порождает
Глупость, и разума свет помрачает в них совершенно.
175 Вот почему они редко и мыслить способны. Трудиться
Для добродетели станет ли кто, не предвидя награды?
Кто же к награде стремится, не понукаем нуждою?
Гонится за наслажденьем богач и за сладким покоем.
Он ненавидит тернистые тропы, крутые подъемы
180 Трудных путей, по которым восходим к вершинам ученья.
Как же могу не излить я свой пламенный гнев и досаду,
Как не предам я проклятью стихи, а равно и поэтов,
Если я вижу, как дети, которых наставники сами
Учат бесстыдным стихам, понемногу теряют стыдливость
185 Нежных младенческих лет, и, усвоив преступные нравы,
Лишь развивают в себе прирожденную склонность к пороку,
Пагубным этим путем низвергаясь во мрак преисподней.
Вид развратных поэтов одно мне дарит утешенье:
Пишут, жадно стремясь обрести себе громкую славу —
190 Вместо похвал обретают безмерный позор и бесчестье.
И поделом. Ибо всякий рассудит: исполнены сами
Гнусных пороков они и подобны своим сочиненьям,
Что предавали бесстыдно не знающей срама бумаге.
Речь — обличитель души, несомненный и верный свидетель
195 Нравов, поэтому всякий охотней всего излагает
То, что приятно ему, и, подобно как пахарь заводит
Речь о пашне, мотыге, волах, а моряк повествует
О кораблях, парусах, корабельных канатах и веслах,
Воин припомнит коней боевых, и мечи, и сраженья,—
200 Так у бесстыжих людей на устах непристойные речи.
Вас заклинаю, кому непорочная вверена младость,
Вас, кто призван ваять эти нежные детские души,
Мягкому воску подобно,— бегите порочных писаний
И к сочиненьям благим припадая, лишь в них наставляйте.
205 Пусть лишь не будут скучны и содержат достойное знанья.
Чтенье историй полезно, и наших, и чужестранных,
Отроки их с увлеченьем прочтут и охотно запомнят,
Нектара сокам подобны, поверьте, они научают
Следовать в жизни примерам благим, дурных избегая.
210 Пьесы презренны не все. Открывается часто и польза
В том, что комедия нам безупречным слогом внушает.
Есть и немало поэм, я признаюсь, неоскверненных
Низменной шуткой, но движимых мужеской важностью зрелой,
И под кожицей мягкой скрывающих нежную сладость.
215 Эти приятны, а вместе и пользу приносят, и можно
Яствами сими кормить безопасно и юных питомцев.
С летами, как в совершенный и крепкий придут они возраст,
Смогут свободнее бегать тогда по широкому лугу
И без опаски срывать, какие полюбятся, травы.
220 Далее, нужно узнать сочинению верную цену,
Взвесив, что величавей и больше достойно почета:
То, что ко благу ведет иль в науке одной наставляет.
Что же важнее — наука иль благо? Божественным делом
Мы науку по праву зовем: украшает смиренных,
225 Гордых презрев, и бежит рабов наслажденья и лени.
Только великим и долгим усердьем она постижима.
Царствами правит она, и войско приводит в движенье,
И усмиряет его. Указует и земли, и звезды,
Гонит болезни, и учит различных фигур построенью
230 И исчисленью, и струнам дает голоса, и восходит
К таинствам Бога, и нам открывает природные тайны.
Нет без нее совершенства. Несходными с грубой скотиной
Это она сотворила людей, их богам уподобив.
Станет ничтожной, однако, и блеск свой сама же утратит,
235 Если, себя запятнав нечистотами грязных пороков,
Мерзкое примет обличье, как яшма, покрытая грязью,
Или подобно тому, как темнеет Феб, заслоненный
Облаком черным, либо теснимый сестринским ликом.
Мало что будет ничтожной — опасной и вредной — наука,
240 Став достояньем злодея: ее уподобим оружью
Мы у безумца в руках, что людей поражает, не глядя,
В дикую ярость придя. — Но тот, кто стремится безвинно
Жизнь провести, неизменно блюдя и богов предписанья,
И людские законы, злодейства страшась, как разверстой
245 Пасти дракона, что мучим алчностью неутолимой, —
Пусть бы он был пастухом, или конюхом, или возницей,
Век не видевшим книг,— от людей он стяжает почтенье,
Будет увенчан безмерной хвалой по заслугам; не станут
Люди его презирать, ниже сами бессмертные боги.
250 Лишь скудоумец злодей, добродетелей враг нечестивый
Может того не любить, кто всегда почитает святыни,
Чтит справедливость, не скован слепящего золота жаждой,
Не посягнет на чужое добро, но поможет несчастным,
Гонит злодеев долой, покровительство дарит смиренным,
255 Кто нечестивой заразы злословья бежит, и злорадно
Ближнему зла не чинит, но печется скорее о пользе,
И, что прекрасней всего, показует во всем этом скромность,—
Счастлив, конечно же, он. Но блаженным того назову я,
Кто добродетель с наукой в себе сочетает согласно,
260 Кто благороден и вместе учен. Он других превосходит,
Так же, как золото — медь, как стекло — позлащенная бронза.
Сведущий муж, очевидно, не часто впадет в прегрешенье:
Он и с опаской, и меньше грешит. А невежа едва ли
265 Ведает чувство стыда, предаваясь открыто порокам:
И над священным законом невежество дерзко глумится.
Как не сумеет слепец уберечься глубоких обрывов,
Как спотыкается путник, плутающий темною ночью,
В час, как безмолвно нисходит на ложе свое Прозерпина,—
270 Так и слепой человеческий ум, без сиянья науки,
В пропасть пороков готов устремиться в падении скором,
Чуждый сомненьям, когда не теснит его страх наказанья,
Правдой считая лишь то, что приятно ему и угодно.
Часто, однако, природа берет на себя наставленье,
275 Ум наделяя дарами еще в материнской утробе,
Чтоб, ничему не учась, благодатью небес обучился:
Кто помешает ему непорочной держаться дороги?
Высшей достоин хвалы сочетавший в одном сочиненье
280 Благо с наукой.— А вы, божества двуглавой вершины,
Чтимые мной, и кому посвящу я грядущие годы,—
Если, ничтожный, достоин я буду великой награды,
Дар песнопения мне ниспошлите и будьте защитой:
Да не пойдет на обертку макрели и перца поэма.
Да не пожрет ее пламенный гнев хромоногого бога.
285 Кончить на этом пора. Овен, Зодиака привратник,
Пусть уступает Тельцу, что ему поспешает на смену,
Мне же песни второй велит он закончить присловье.
Критика
