Марио Ригони Стерн. Люди, леса и пчёлы
Е. Сапрыкина
Пожалуй, в новой книге более, чем в предыдущих, обнаруживается умение Ригони Стерна передать поэтичность мира природы в простых наблюдениях за животными и птицами, в рассказах охотников, в очерках о труде тех, кто живет в горах: пастухов, камнотесов, пасечников, сыроваров. Многие рассказы, включенные в сборник, по жанру близки дневниковым записям натуралиста, изучающего свой родной край и его обитателей. Ригони Стерн далек от того, чтобы одушевлять своих пернатых и четвероногих персонажей, приписывать им благородные романтические переживания и драматические судьбы, как это делал, скажем, Сетон-Томпсон. Он изображает обычно только то, чему сам был свидетелем или что узнал от охотников и деревенских жителей. Однако лисица и заяц, косуля и глухарь, ворон и пчелиный рой обнаруживают в его рассказах свой, особый характер, особую мудрость. Объясняя читателю хитрости лесного зверья, писатель лепит выразительный образ гармоничной природы, понятной человеку и благожелательной к нему.
Однако в этой поэтичной картине, где человек и зверь предстают как равноправные партнеры, которым пристало ценить и к обоюдной выгоде использовать свое соседство, отчетливо звучит нота грусти. Собственно, это вообще характерно для прозы Ригони Стерна, ибо самый сокровенный ее нерв составляет, пожалуй, осознание того, насколько в современном обществе сильны тенденции к разобщению, к духовной дисгармонии людей и каким жестоким испытаниям при этом подвергается стремление человека сохранить чувство своей неразделимости с окружающим миром. Так было в «Сержанте в снегу» — повести, которую выделяла из множества произведений, написанных об аде войны, трепетная поэзия человечности — дружбы, преданности, взаимопонимания, робко пробивавших себе дорогу к ожесточенным сердцам людей. Так было в сборниках «Глухариная роща» и «Возвращение на Дон», где в рассказ о вновь обретенном счастье видеть мирные родные места щемящим контрапунктом врывались воспоминания о недавно пережитых ужасах войны, о людях, погибших в ее огне. Так было, наконец, в «Истории Тонле» — удивительной повести о том, как старый альпийский пастух упрямо отказывался бросить свое стадо и уйти вместе со всеми подальше от мест сражений, словно, оберегая своих овец, он защищал от наступавшей на его край мировой войны и то, что составляло самый смысл его крестьянского бытия.
В «Людях, лесах и пчелах» ноты тревоги и грусти вызваны уже не только отголосками войны, хотя и этот мотив тоже присутствует здесь, как бы соединяя новый сборник с магистральной линией прозы Ригони Стерна (такова, например, открывающая книгу небольшая трехчастная повесть «Дни на Северо-Востоке»). Автор возвращается к собственному военному прошлому и рассказывает о том, как во время его пребывания в австрийском лагере для военнопленных он испытал радость дружеского общения с советскими пленными офицерами. Тревожный фон создают в этом сборнике приметы сегодняшнего, «цивилизованного», потребительского отношения к природе, в немалой степени порожденного «индустрией туризма». Мода отдыхать на лоне природы притягивает в горы тысячи дачников, лыжников, неумелых охотников, обычно равнодушных к тайнам того мира, в котором они оказываются, вступая под полог векового леса. А между тем звери и птицы, о повадках которых автор с таким пониманием повествует, вынуждены менять свои вековые привычки и искать другие места обитания — из-за треска ли подъемников, непрерывно везущих лыжников на горы, из-за того ли, что по лесным дорогам стали ездить на легковых машинах, да и сами леса начали «облагораживать», превращать в парки... Трагикомические последствия такого неумного «облагораживания» природы описаны в рассказе о лесных сонях. А рассказ о хитром зайце, придумавшем спасаться от охотников около дома писателя, совсем рядом с будкой дворовой собаки, внушает бесконечную, окрашенную, правда, в грустно-горькие тона симпатию к зверьку, так умело приспособившемуся к соседству с человеком.
Спокойный, гармоничный мир леса отступает под натиском времени. Уходит, оставаясь жить в воспоминаниях охотников, в заметках натуралиста, в детских впечатлениях самого писателя. Контакты с ним становятся все реже, короче, эмоционально скуднее. Старик, слушающий у опушки леса голоса дальнего гона и вспоминающий о том, как он сам ходил в молодости с собаками на охоту (рассказ «Ожидая и прислушиваясь к лесу»); это и деревенский священник — страстный любитель охоты, не мыслящий себя без ежегодного участия в большой облаве, хотя его сан и скитание по горам с ружьем за плечами вроде бы не вяжутся друг с другом («Священник-горец»); это и рабочий большого завода, берущий отпуск неизменно в октябре, ибо только в этом месяце в его родных горах пролетают бекасы («Октябрьские каникулы»); это, наконец, старый эмигрант, когда-то очень давно уехавший в Чикаго. И хотя в Америке у него семья, работа, дети, он каждый год возвращается в места, где родился. Просто чтобы посидеть у дома под сливовым деревом, посмотреть на поросшие елями горы, поговорить на родном диалекте... («Последнее путешествие эмигранта»).
Покой горных лугов, шум ветра в елях, неторопливые воспоминания... Что может значить все это для человека наших дней? В самом деле, кому-то может показаться, что в увлечении Ригони Стерна миром природы и поэзии есть элемент чудаческого желания уйти от сложностей сегодняшнего мира.
Но в новом сборнике Ригони Стерна, как и в прежних его книгах, элегическая нота вливается в сложный общий аккорд. Новеллы и очерки, в которых передан мир непотревоженной альпийской сказки, обрамлены двумя большими по объему новеллами, и в них характерные приметы жизни человеческого общества обрисованы вполне явственно. Герой первой новеллы после праздников, проведенных в горах с альпийскими охотниками, возвращается в концлагерь — ведь идет война, а он военнопленный. Герой последней, крестьянин-эмигрант, хотя и умирает на родной земле, но после смерти вынужден снова отправиться в эмиграцию, уже по воле детей, которые не считают себя итальянцами. Среди жителей родных гор Ригони Стерн находит те же чувства человеческого достоинства и взаимопонимания, которые он воспевал в предыдущих своих повестях и сборниках рассказов.
«Марио Ригони Стерн, — пишет на страницах газеты «Унита» М. Пасси, — заставляет нас глубоко ощутить достоверность героев, ситуаций, вещей, пейзажей: все они так правдивы, но все, увы, так уже далеки...» Да, уходят в прошлое многие старинные ремесла, пустеют горные пастбища, стареют и уже не могут подняться в горы настоящие охотники — те, что не признают иного способа передвижения по лесу, кроме ходьбы пешком. Но Ригони Стерн умеет приблизить к читателю этот уходящий мир, заставить пережить вместе с собою радость от разговора с пастухом, от встречи с охотником или просто от того, что ты разобрал следы лисицы на снегу или подсмотрел в бинокль, как резвятся на закате солнца годовалые оленята в зеленой майской траве.
Л-ра: Современная художественная литература за рубежом. – 1982. – № 1. – С. 42-44.
Критика
