Висенте Алейсандре. Мои лучшие стихи
А. Грибанов
Трудно представить читателям поэта, который ни разу не переводился на русский язык. Особенно если ему восемьдесят лет и его книги издаются с 1927 года. Многим имя Висенте Алейксандребыло попросту неизвестно. Между тем в самой Испании его книги (до рецензируемого сборника он опубликовал двадцать два сборника стихов и прозы) неизменно пользовались хотя и ограниченным, но устойчивым спросом. Более шести десятилетий настойчивой, упорной созидательной работы — в истории мировой лирики не такое уж частое явление.
Алейксандре родился в 1898 году. Именно тогда прозвучали голоса Унамуно, X. Р. Хименеса и других художников знаменитого поколения девяносто восьмого года. Их уроки, их вопросы, заданные современникам, отчетливо повлияли на формирование Алейксандре.
Как явствует из названия, сборник «Мои лучшие стихи» задуман, чтобы подвести итог долгой работе: Алейксандре включил в него полностью двенадцать циклов стихов, сопроводив их краткими предисловиями, а всей книге предпослал большую вводную статью.
«Тема в большинстве моих сборников была — пусть не покажется это выражение высокопарным — Творение, вся природа; я бы даже сказал, единство природы, а человек был сплавлен с Творением нераздельно, как элемент этого космоса, не слишком из него выделявшийся. Позднее, гораздо позднее... человек стал непосредственным протагонистом (стихов. — А. Г.), а природа — фоном, на котором разыгрывается история его жизни, и начала и концы...» — писал Алейксандре в предисловии к книге. «Поэзия, — говорит он, — начинается и завершается человеком, хотя от полюса и до полюса приходится пересечь, а иной раз осветить — целую вселенную».
В сборнике «Мои лучшие стихи» Алейксандре формулирует не только целостный взгляд на собственную поэзию, но также высказывает свое понимание основной поэтической единицы — слова: «Я убежден, что не существует слов поэтических и непоэтических... Я предлагаю дефиницию более скромную, но и более точную — в поэзии нет красивых и отвратительных слов; существуют лишь слова живые и мертвые, слова истинные и лживые...»
В сущности поэт записал для нас макро- и микрокодексы собственной поэтики.
Пристрастие к философской лирике, основные темы и топику Алейксандре унаследовал от классической испанской поэзии. В традицию он внес нечто новое. Если его предшественники XIII-XVII веков благоговейно воспевали творение и космос, приурочивая свой восхищенный возглас к заре и рассвету, то Алейксандре почти неизменно разглядывает и воспевает космос ночью. В это время суток поэт слышит свою музыку своего времени. Последнее подтверждается хотя бы тем, что среди стихотворений книги более двадцати заключает слово «ночь» прямо в названиях («В разгаре ночи», «Вся ночь», «Море и ночь», «Песнь ночи и дня», «Ночная пещера» и др.). В стихотворении, посвященном Хуану де ла Крус, поэт говорит:
...не лги мне,
ночь, и ночи мгла немая и холодная...
Все стало знаком... Скажи мне, смерть наступит, когда начнется ночь моя?
(«Моя ночь»)
Знаки ночи нуждаются в разгадке, в толковании. Особенно сны:
Пустая правда еще настойчивого тела.
Черные очи. Больше света. Стекла. Обращения.
...глаза черны, о ночь, и, тебе подобно, слепят.
Но тень — это ничто: нечистый сон, нечистый, ведь есть дыханье жизни даже в его пределах.
И неотступны волны темноты.
Не вижу ничего, не знаю. Рассвет или никогда.
(«Нечистый сон»)
Последний пример заставляет вспомнить о теме сна у Кальдерона и Гойи. Если говорить о влиянии живописцев, то несомненны определенные реминисценции из Эль Греко.
Луна-распутница расплавила свой свет над нашим родом. Долина умерла — так начинается стихотворение «Кто был» из цикла «Поэмы завершения». Алейксандре разглядывает космос в самую тяжелую и напряженную пору ночи, когда душа остается наедине со вселенной и эта вселенная — затемнена. Зато впереди так или иначе, в мелких, но внятных деталях, обещан рассвет. И потому столь значительную роль в поэтическом мире Алейксандре играет освещение: либо отсутствие его, либо первые знаки приближающегося света, который твердо связан в сознании поэта с человеческим родом. Поэтому стихотворение «К человеку» начинается строкой: «Зачем ты споришь, света бледный сын?..» Ряд подобных примеров можно продолжить.
О звук любовный из далека галактик,
влюбленных песнь, молчащих о страданье,
звук тел живущих, душ живых
и бесконечных сфер, светящих нам своим молчаньем!
(«Свет»)
Маленькая поэма «Создания и Аврора» тоже открывается упоминанием света: «Невинный щедрый свет, должно быть, вам знаком...»
В поэтическом мире Алейксандре усвоенная под влиянием испанской живописи игра «кьяроскуро» (одно из стихотворений прямо названо «Менины»). Отсюда и характерные зачины стихов: «Не знаю. Виною ветры легкие и легкие ладони...» («Небесная любовь») или «Погасла мысль. Душа затемнена...» («Последняя тень»). Стихотворение «Мертвый» начинается:
День под землей
бледнеет. Невиданная птица,
застывшая на древе, ты поешь для мертвого...
И постепенно восстановленное поэтическое дыхание, найденное в отождествлении лирического героя с деревом, диктует последние строки:
Друзья, меня забудьте. Всегда подвижна, поет моя крона под небом непрерывным.
Важным слагаемым внутренней формы в поэзии Алейксандре является то «я», которое выводит основную мелодию стихотворения. В испанском языке первое лицо единственного числа обычно выражается в глагольных формах. У Алейксандре эти «вижу», «слышу», «жажду», «ищу», «прорастаю», «верю», повторенные многократно, и составляют контур лирического героя. Развитый и изощренный сенсуализм постсимволистской европейской поэзии сплавлен у него с традиционными для испанской культуры духовными вопросами.
Вопросы эти, заданные всегда со страстью (напомню снова: «Зачем ты споришь, света бледный сын?»), обращены к собеседнику, к тому «ты», которое дается и местоименно и поэтически развернуто. Потому что Алейксандре убежден, что не существует «одинокого» поэта — «самое занятие его подразумевает двух участников по крайней мере. И этот второй — читатель — может символизировать множество или даже быть этим множеством». Нужно обладать немалым мужеством, чтобы, не отказываясь от собственного поэтического опыта, доверять самые сокровенные свои мысли такому собеседнику. То есть нам.
Л-ра: Современная художественная литература за рубежом. – 1978. – № 6. – С. 29-32.
Критика
