К вопросу об истории создания и судьбе повести А. Бестужева-Марлинского «Мореход Никитин»
Л. С. Скепнер, В. Н. Шапенков
Повесть-быль А. Бестужева-Марлинского «Мореход Никитин» — одно из лучших, по мнению ряда исследователей, его произведений — написана, как известно, в 1834 году в Дагестане и впервые опубликована в том же году в журнале «Библиотека для чтения» (т. IV). В основе повести — реальный исторический факт. В августе 1810 года судно «Евплус 2-й» с грузом муки отправилось из Архангельска в Норвегию. В море, недалеко от мыса Нордкап, «Евплус 2-й» встретился с трехмачтовым английским военным кораблем. Англичане захватили в плен безоружный экипаж русского торгового судна — десятерых архангельских мореходов, включая кормчего Матвея Андреевича Герасимова, сына обедневшего польского купца (в то время, после присоединения России к континентальной блокаде, английские военные корабли нередко каперствовали у русских берегов). Трех матросов и юнгу они перевезли на свой бриг, а на «Евплус» высадили восьмерых конвоиров во главе с лейтенантом, пришвартовали «Евплус» тросом к английскому бригу и отправились в Англию.
В ночь на 30 августа, когда все спали, М. Герасимов с товарищами выбрались на палубу, забили дверь каюты, где находились английские пираты, обезоруженного часового выбросили за борт и повели судно в Норвегию.
Поскольку повесть «Мореход Никитин» появилась в журнале «Библиотека для чтения» за пятнадцать лет до публикации в «Морском сборнике» рассказа об этом происшествии, записанного со слов М. А. Герасимова, В. Г. Базанов, автор книги «Очерки декабристской литературы», считал, что А. Бестужев знал о подвиге архангельских мореходов из устного предания. «Предание о мореходах Бестужев мог слышать от архангельских солдат, служивших вместе с ссыльными декабристами в Дербенте, — пишет он, — это предание мог знать и Жуков, переведенный из Архангельска на службу в Кавказский отдельный корпус и живший в Дербенте в одной комнате с Бестужевым». Впоследствии мысль о том, что быль «Мореход Никитин» создана на основе устного предания, восходящего к реальному историческому факту, повторялась в примечаниях к некоторым ее изданиям.
Между тем справедливость версий В. Г. Базанова вызывает сомнения прежде всего потому, что первая из них — об архангельских солдатах, «служивших вместе с ссыльными декабристами в Дербенте», никак не мотивирована: в книге нет ни имен солдат, ни ссылок на какие бы то ни было документы и материалы, которые подтвердили бы, что в Дербенте в то время, когда там находился А. Бестужев, действительно служили солдаты из Архангельска. Мотивировка же второй, «Жуковской» версии содержит некоторые неточности (таковыми являются утверждения, что И. П. Жуков был разжалован в солдаты, что А. А. Бестужев и И. П. Жуков жили в Дербенте в одной комнате), лишающие ее достаточной убедительности. Сомнения в справедливости «жуковской» версии связаны и с тем, что в письмах А. А. Бестужева И. П. Жукову, который в 1833 году, получив право вернуться в свое имение в Казанской губернии, уехал из Дербента, мы не нашли упоминаний о повести «Мореход Никитин», в то время как в других случаях, используя в своих произведениях сведения, полученные от кого-либо из родных или знакомых, А. Бестужев считал своим долгом сообщить им об этом.
Не отвергая категорически утверждений В. Г. Базанова, мы полагаем, что более вероятны другие источники, из которых А. Бестужев мог получить информацию о случившемся на «Евплусе 2-м» в августе-сентябре 1810 года.
Старший брат писателя Николай Александрович Бестужев был историографом русского флота, и все, что так или иначе касалось истории флота российского, его интересовало в высшей степени. Н. А. Бестужев, по его собственному признанию, «рылся» во всех библиотеках, во всех архивах, наконец, «везде, где бы... мог найти полезное и годное для этой истории». О внимании Н. А. Бестужева к истории флота на Севере и самому Архангельскому Северу говорит и сохранившийся набросок его работы о развитии кораблестроения и рыбной торговли на Северной Двине. В Архангельске у Н. А. Бестужева было немало знакомых, с которыми он переписывался. Когда Михаил, средний из братьев Бестужевых, отправлялся с 14-м Флотским экипажем в Архангельск, старший брат снабдил его множеством рекомендательных писем.
Если учесть все это, становится понятным, что подвиг Матвея Герасимова и его товарищей просто не мог оказаться за пределами его исторических изысканий. И о нем Н. А. Бестужев мог рассказать Александру. Это тем более вероятно, что, как известно, братья Бестужевы, особенно старшие — Николай, Александр, Михаил — были очень дружны.
Михаил Александрович Бестужев два с половиной года (с начала 1819-го до середины 1821-го) служил в Архангельске. «Воспоминания о них (годах, проведенных в Архангельске. — Л. С., В. Ш.) есть мое лучшее достояние», — писал он позднее. Там у М. Бестужева, по его собственному признанию, было немало хороших знакомых среди поморов. После разгрома восстания 14 декабря 1825 года он даже собирался бежать за границу через Архангельск. «Слушай, — говорил он своему другу К. Торсону, — я переоденусь в костюм русского мужика и буду играть роль приказчика, которому вверяют обоз, каждогодно приходящий из Архангельска в Питер. Мне этот приказчик знаком и сделает для меня все, чтобы спасти меня. Надо только достать паспорт... Лишь бы мне выбраться за заставу, а тогда я безопасно достигну Архангельска. Там до открытия навигации буду скрываться на островах между лоцманами, между которыми есть задушевные мои приятели, которые помогут мне на английском или французском корабле высадиться в Англию или во Францию». (Позже М. Бестужев отказался от побега.) М. А. Герасимов был лоцман. Значит, вполне возможно, что М. Бестужев знал М. Герасимова или по крайней мере слышал о его подвиге и еще до 14 декабря 1825 года мог рассказать о нем брату Александру (кстати, такое предположение еще в предвоенные годы высказал в своей докторской диссертации «Литературная деятельность А. А. Бестужева-Марлинского» Г. В. Прохоров).
О Матвее Герасимове и о том, что произошло с ним и его товарищами в 1810 году, Бестужевым мог рассказать и Федор Петрович Литке, известный ученый и мореплаватель, который хорошо знал М. Герасимова. В 1821-1824 годах он руководил экспедициями по изучению Белого и Баренцева морей. В своем труде «Четырехкратное путешествие в Северный Ледовитый океан, совершенное по повелению императора Александра I на военном бриге «Новая Земля» в 1821, 1822, 1823 и 1824 годах флота капитан-лейтенантом Федором Литке», в записях, относящихся ко времени снаряжения в Архангельске третьей экспедиции, т. е. к апрелю 1823 года, Ф. П. Литке упоминает, что «в лоцманы для Лапландского берега нанят был кольский мещанин Матвей Герасимов, известный мужеством своим, оказанным в 1810 г.». «Подвиг Герасимова по справедливости можно назвать геройским», — считал он. Этому подвигу он намеревался посвятить несколько страниц в «Прибавлениях» к своей книге. Ф. П. Литке писал в своей автобиографии, что был с Бестужевыми «в тесной дружбе с самого детства» и Н. Бестужева, с которым особенно был дружен, «почитал красой и гордостью русского флота». Он часто бывал в доме Бестужевых, и трудно предположить, что, зная о глубоком интересе Н. Бестужева к истории русского флота, он мог бы не рассказать здесь о подвиге М. Герасимова.
В конце второго — начале третьего десятилетия XIX века из Петербурга в Архангельск было направлено немало морских офицеров, среди них были и знакомые А. Бестужева: М. К. Кюхельбекер, Н. А. Чижов, Д. И. Завалишин и др. О Матвее Герасимове А. Бестужев мог слышать и от кого-нибудь из них.
Таким образом, скорее всего был не один, а целый ряд устных источников, из которых А. Бестужев мог узнать о том, что произошло на судне «Евплус 2-й» в 1810 году.
А источники печатные? Действительно ли их не было при жизни А. Бестужева, как утверждал В. Г. Базанов? Оказывается, это не так. В нескольких номерах журнала «Сын отечества и Северный архив» за 1830 год опубликована статья известного гидрографа, исследователя Севера М. Ф. Рейнеке «Описание города Колы в Российской Лапландии». Приводим отрывок из этой статьи: «Во время последнего разрыва России с Англией крейсеровал около Лапландского берега английский военный шлюп, который причинил много вреда промышленникам нашим, разоряя заведения в их становищах. Шлюп сей, остановясь за островом Кильдиным, пред устьем Кольской губы, в 80 верстах от города, послал в Колу две вооруженные шлюпки, на коих было до 35 чел. матросов и солдат, под командою лейтенанта. Гарнизон Колы состоял тогда только из 50 человек внутренней стражи, а на старинном укреплении около казенных зданий не было, как и теперь, ни одной пушки. Коляне, предуведомленные о приближении неприятеля, составили ополчение из молодых мещан и бежавших от англичан с Лапландского берега поморских промышленников. Ополчение сие простиралось до 300 человек и находилось под начальством известного своею отважностию кольского купеческаго сына Матвея Герасимова (сей самый Герасимов, будучи командиром купеческого судна, за год перед тем был взят англичанами в плен, но, арестовав конвой, бывший на его судне, возвратился в Россию, за что награжден знаком отличия ордена Св. Георгия). Городничий Г. В. (Г. Владимиров. — Л. С., В. Ш.), опасаясь упорством раздражить неприятеля, приказал Герасимову распустить ополчение. Посему коляне принуждены были удалиться в горы и для безопасности унести большую часть своего имущества. В городе же остался только городничий с чиновниками и небольшим числом жителей. Англичане, подъезжая к городу, сделали несколько ружейных выстрелов и, не встретя никакого сопротивления, вышли спокойно на берег, где арестовали городничего и всех чиновников и пошли обыскивать город. Они были столь неосторожны, что, оставя свои шлюпы на мели, предались пьянству; но городничий и в сие время не осмелился взять их в плен — лейтенант, видя свое опасное положение, приказал небольшому числу трезвых подчиненных при помощи русских спустить шлюпки на воду и разбить все винные бочки, хранящиеся в магазине; потом приступил он к вооружению судов, принадлежащих колянам, и, нагрузив оныя мукою и солью, увел к острову Кильдину. Посещение сие стоило колянам двух гальясов, одного брига и до 4-х людей, не считая значительного количества муки, соли, вина и проч. И поныне не могут они позабыть сего происшествия, которое многих из них привело в разорение. Большая часть рыбацких становищ по Лапландскому (Мурманскому) берегу была разорена, и много судов попалось в руки неприятеля».
Можно с определенной долей уверенности сказать, что А. Бестужев читал статью М. Ф. Рейнеке. В редакцию журнала «Сын отечества и Северный архив» он послал рукопись своей повести «Испытание» (она была опубликована в 29-32-м номерах журнала за 1930 год), а позднее — рукопись повести «Вечер на Кавказских водах в 1824 году», и в ожидании публикации он, надо полагать, просматривал каждый номер журнала. Сестра, Е. А. Бестужева, регулярно присылала ему книги и журналы из Петербурга. Имя автора статьи — М. Ф. Рейнеке — не могло не обратить на себя внимание А. Бестужева: Михаил Францевич был хорошо знаком с Н. и М. Бестужевыми, они переписывались. По-видимому, статья М. Рейнеке напомнила А. Бестужеву о том, что он слышал ранее о случившемся с М. Герасимовым и его товарищами на «Евплусе 2-м». И когда в «Библиотеке для чтения» имя А. Марлинского было названо среди имен авторов, якобы обещавших редакции этого журнала свои новые произведения, и выяснилось, что сделано это было с согласия Е. А. Бестужевой, которая была, можно сказать, доверенным лицом брата в его отношениях с издателями, писатель в поисках сюжета, быть может, просматривая бумаги и журналы, вспомнил о подвиге архангельских мореходов. Такое предположение тем более вероятно, что, как мы знаем из писем А. Бестужева, на Кавказе он страдал, в частности, оттого, что не имел необходимых для литературной работы материалов.
Есть и еще одно, косвенное, свидетельство в пользу такого предположения. В работах об А. Бестужеве-Марлинском неоднократно цитировалось его известное письмо к К. А. Полевому от 2 августа 1834 года, где автор высказывается о своей повести «Мореход Никитин». Как бы оправдываясь перед Полевым, он пишет: «Мне надобно было что-нибудь написать для Библиотеки, и я написал во вкусе этой Библиотеки». На этом цитата из письма А. Бестужева во всех работах заканчивается, очевидно, потому, что в этом письме в том виде, в каком оно было опубликовано впервые в апрельском номере журнала «Русский вестник» за 1861 год, о «Мореходе...» далее не говорилось, причем никаких указаний на купюры не было. Однако в подлиннике, который хранится в отделе рукописей Российской национальной библиотеки, далее читаем: «И то по крайней мере четверть отрезала цензура, составленная из метельных рыцарей самого издания. Вычеркнули даже о взятии Колы англичанами, исторический факт, который может погрясти в забвении, как будто для русских это может составить пятно. Верите ли, рука не подымается писать для такого товарищества. Но что делать? Я запряжен в свое слово».
Рукопись повести «Мореход Никитин» не найдена. И потому приведенная выше часть письма А. Бестужева очень важна: она вносит весьма существенное дополнение в наше представление о повести — ее идейно-художественном содержании, ее, как теперь ясно, драматической судьбе. А цитированная выше статья М. Рейнеке дает возможность понять, о каком эпизоде, вычеркнутом из текста повести «метельными рыцарями» из редакции «Библиотеки для чтения», пишет А. Бестужев.
Л-ра: Русская литература. – 1997. – № 4. – С. 149-153.
Критика
