Страна детства
Игорь Мотяшов
С детства у многих читателей как яркие, незабываемые картины остались в памяти встречи с книгами Ивана Василенко «Артемка в цирке», «Заколдованный спектакль», «Золотые туфельки» и многими другими.
Иван Дмитриевич Василенко родился 20 января 1893 года в Макеевке. В 1912 году окончил четырехклассное училище в Таганроге. Работал сельским учителем. Поступил в Белгородский учительский институт, откуда был исключен за участие в студенческом движении. После Октябрьской революции работал в профсоюзах, органах народного образования. С 1931 года занимался литературной деятельностью. Публикуемая ниже статья — о жизни и творчестве нашего замечательного земляка.
В историю детской литературы Иван Дмитриевич Василенко (1895-1966) вошел как автор «Звездочки».
Свое название повесть эта получила от маленькой, но важной детали самоходного комбайна. Названию, однако, было суждено стать символическим — не только в контексте повести, но и в контексте писательской судьбы Ивана Василенко.
Удостоенная в 1950 году Государственной премии, многократно переиздававшаяся, переведенная на десятки языков у нас и за рубежом, вошедшая в учебники и хрестоматии, «Звездочка» стала звездой его авторской славы. В свете ее словно бы померкло, отодвинулось в тень то, что было создано до и после этой повести и что неопровержимо свидетельствуя о ярком, самобытном даре Василенко как детского писателя, ничуть не менее заслуживало благожелательного внимания критики.
Не оказалась ли «Звездочка», быть может, невольной, но все же виновницей того, что отнюдь не обойденный признанием, горячо любимый читателями, Иван Василенко в своем подлинном литературном значении — фигура явно недооцененная?
Критика в долгу перед его памятью. Она в долгу перед юными читателями, для которых лучшие книги Василенко и теперь остаются фактом живой современности.
Ему было 39 лет, когда тяжелая болезнь резко затормозила стремительный бег его жизни. Сызмалу привык он быть в гуще людей, целиком отдавать себя кипучей общественной деятельности. И вот — койка, четыре стены. Барьер, казалось, напрочь отгородивший вчерашнего педагога и организатора от его шумной, многоголосой аудитории.
В таком положении человек невольно обращается памятью к прожитому. А если к тому же он по природе активный, беспокойный, то, вспоминая, он невольно думает о том, как сделать свой опыт достоянием многих. Не забудем: это случилось в 1934 году, когда Николай Островский заканчивал вторую книгу романа «Как закалялась сталь» и имя Павки Корчагина было у всех на устах. Судьба Островского — Корчагина могла натолкнуть Ивана Дмитриевича на мысль о литературном творчестве как на выход из западни, куда загнала его болезнь. Ведь и его собственная жизнь, стоило лишь начать вспоминать ее, представала исполненной удивительных встреч и событий.
Ясное понимание, что для успешной литературной работы необходим талант, рождало у Василенко чувство неуверенности, обостряло сомнения и требовательность. Позже он скажет в одной из автобиографий: «Пролежал три года. В постели писал повесть «Волшебная шкатулка». Был несказанно удивлен, узнав, что ее решил напечатать «Пионер». Написал повесть «Мышонок» и, не веря в себя, как писателя, отослал ее не в Москву, где меня уже знали, а в Ленинград. Был еще более удивлен, узнав, что повесть решил напечатать ленинградский «Костер». Ободренный успехом двух первых вещей, стал писать еще и, наконец, поверил, что из меня, при непрестанной работе над собой, может выйти писатель. Это убеждение помогло мне побороть болезнь и встать с постели».
За три десятилетия писательства И. Василенко создал немало рассказов и повестей. Много потрудился и как журналист-газетчик. Но главное в его наследии — повествовательные циклы «Артемка» и «Жизнь и приключения заморыша». Именно этими книгами, каждая из которых включает пять повестей, связанных общим замыслом, героями и сюжетом, пришел И. Василенко к своим сегодняшним читателям, прочно вписав свое имя в реестр реальных достижений нашей детской литературы.
Перечитывая цикл повестей про Артемку, со всей очевидностью убеждаешься, что перед нами образцовая, если не сказать — классическая, детская книга.
Поражает зрелое мастерство, с каким сделана каждая повесть. Во всей книге, кажется, не найти лишнего или приблизительного слова. Вроде бы неспешно текущая, прозрачно-безыскусная речь одновременно и рисует обстановку, и характеризует действующих лиц, и стремительно движет сюжет.
Повествование об Артемке Загоруйко, сыне сапожника из небольшого приморского города юга России, развивается по законам приключенческого жанра. В необычной судьбе Артемки, Ляси, негра Пепса, клоуна Кубышки и других персонажей случайности играют огромную роль. Они неожиданно разлучают и соединяют героев. Приводят их на край гибели и в последний миг подбрасывают им шанс на спасение. Но все это отнюдь не кажется надуманным или фантастичным. Ибо даже самые удивительные совпадения подчинены у Василенко убедительной логике правды характеров и правды жизни.
Автобиографизм лучших вещей Василенко — основа их фактической и художественной подлинности. У писателя острая и точная память на детали, схваченные детским сознанием, и не переживаемые ребенком чувства.
В автобиографических заметках Анны Ахматовой есть любопытные соображения о том, что в описании детских судеб «слишком часто проникает слащавость, которая совершенно чужда такому важному и глубокому периоду жизни, как детство. Кроме того, одним хочется казаться очень несчастными в детстве, другим — слишком счастливыми. И то и другое обычно — вздор. Детям не с чем сравнивать, и они просто не знают, счастливы они или несчастны».
К этому психологически точному замечанию следовало бы добавить, пожалуй, лишь одно уточнение. Дети до определенного возраста не задумываются, счастливы они или несчастны, но они умеют быть счастливыми в любом, даже самом отчаянном, со «взрослой» точки зрения, положении. Установка на радость, спонтанный оптимизм — важнейшая природная черта детства.
С такой установкой и подходит Василенко к изображению своих юных героев, что делает его книги воистину детскими. Сын полунищего, обременного многодетной семьей волостного писаря, писатель на себе познал так называемую «изнанку действительности», ранний труд и унизительную зависимость от богатых и власть имущих. Своих маленьких героев он ставит в еще более крайние обстоятельства. У девятилетнего Кости, от лица которого ведется повествование в «Волшебной шкатулке» и в «Заколдованном спектакле», умирает отец-лудильщик, и он остается с матерью без гроша за душой. Артемка теряет к десяти годам и мать, и отца. У Ляси нет мамы: она была гимнасткой и разбилась из-за того, что жадный владелец цирка не заменил обветшавшие шнуры на трапециях.
Но хотя и Артемка, и Ляся, и Костя — сироты, в описании их жизни нет и тени сентиментальной слезливости. Похоже даже, их вовсе не угнетает бедность, ветхая одежда, необходимость самим добывать хлеб насущный. Они видят рядом богатых, нарядных, беззаботно играющих, либо посещающих школы детей, чья жизнь представляется им похожей на прекрасную волшебную сказку. Однако ни на миг не испытывают они при этом зависти или сознания собственной ущербности. То и другое глубоко чуждо истинной природе детства. И если вырастают дети-завистники, маленькие мизантропы, мающиеся «комплексом неполноценности», то наперед можно сказать: не само это возникло, а лишь как печальный результат неумелого воспитания.
Но с чем до поры, пока иные взрослые «доброхоты» не внушат ребенку свой конформизм, свою «спасительную» теорию сосуществования со злом, дети действительно не могут смириться и что бесспорно ранит их души, — это с несправедливостью и жестокостью, насилием и ложью.
Маленькие герои «Волшебной шкатулки» появляются перед нами как раз в тот момент, когда ускоренная сиротством необходимость самостоятельных контактов с действительностью открывает им глаза на социальное несовершенство мира. Косте несправедливость является вначале как бесплотная, незримая Судьба, уносящая в могилу отца-кормильца, прячущая от мальчика свои сокровища — «золотые часы или кожаный бумажник, туго набитый трехрублевками», а вместо них подсовывающая маленькому тряпичнику в грудах отбросов «только рваные галоши, кости, тряпки, старые подковы и пузырьки».
Но постепенно несправедливость обретает вполне конкретный облик: хозяйки трактира мадам Сивоплясовой, из-за нескольких копеек избивающей Костю веником; околоточного надзирателя Горбунова, который силой отбирает подаренную мальчику механическую игрушку и награждает его такой зуботычиной, что тот не скоро приходит в сознание.
Так исподволь ведет Василенко читателя к пониманию, что несправедливость в классовом обществе есть несправедливость социальная, узаконенная самим характером общественных отношений, охраняемая и поддерживаемая государством в лице городовых, околоточных, полицмейстеров и жандармов.
Чем шире раскрываются глаза юных персонажей на окружающее, тем больше видят они неправого и бесчеловечного не только по отношению к себе, но и по отношению к своим друзьям. Но при этом — что крайне важно! — маленькие герои отнюдь не ощущают себя жертвами. Да и читателю они не кажутся таковыми.
В чем же дело? Разве не переживает тот же Артемка, к примеру, потерю друзей, горечь одиночества? Разве не ранит его снисходительность гимназистов?
Все так. Но куда важнее, когда читатель убеждается: Артемкины обиды и беды не только его личные, они лишь часть общенародной беды, с которой можно и надо бороться сообща. Борец за справедливость вызревает в Артемке вместе с тем, как перед его взрослеющим взглядом происходит поляризация общественных сил и сам он все тверже определяет свое место относительно невидимой пока линии баррикад.
По напряженности, остроте, стремительности, классовой определенности сюжета, по накалу революционной романтики и героики повести об Артемке не уступают лучшим образцам приключенческой прозы. Но при этом их отличают психологическая достоверность характеров и ситуаций, прозрачный и богатый русский язык и то неоценимое в детской литературе свойство, что мир увиден автором сквозь призму детского сознания. Детская простодушная правдивость и зоркость первооткрывателя остаются особенностью рассказчика и тогда, когда его герои из детей превращаются в подростков и юношей,
Уже в первых повестях об Артемке Василенко показал себя мастером композиции, умеющим каждую деталь произведения превратить в необходимую часть единого художественного организма. Отдельные, казалось бы, чисто бытовые по фактуре детали приобретают композиционно-организующую роль, обрастают дополнительными значениями, вырастают в символы.
Так механическая музыкальная шкатулка с игрушечной цирковой ареной и маленькой наездницей в голубом платье, подаренная Косте бродягой-фокусником Александром Евсеевичем, становится в контексте повести символом хрупкой мечты мальчика «из низов» о прекрасной жизни, о счастье. Как ни борются за возвращение принадлежащего им подарка Костя и Артемка, околоточный надзиратель ломает шкатулку, и починить ее у ребят нет никакой возможности.
Символом любви, олицетворяющим стремление Артемки сдержать обещание о туфлях, «в каких и царева дочка не ходит», становится лоскут парчи, купленный мальчиком в Ростове на первый заработок. Его Артемка будет сберегать до встречи с Лясей как самую заветную святыню; даже извлечет из сейфов белогвардейской контрразведки. В символ дружбы превратятся другие бытовые вещи: сшитый Артемкой в подарок Пепсу бумажник и подаренные Пепсом Артемке карманные часы.
То и другое вместе с парчевым лоскутом для Лясиных туфель Артемка пронесет через вихри первой, мировой и гражданской войн.
Мечта и реальность, сказка и быль, искусство и жизнь сливаются к концу книги в единое бытие. Счастливый конец, столь соответствующий духу детского мироощущения, не выглядит нарочитым. […]
Повесть «Артемка у гимназистов» появилась в 1944 году. В последние годы войны писатель работал над следующей повестью — «Заколдованный спектакль». Василенко не сомневался в том, что подлинное искусство всегда актуально. Но «Заколдованный спектакль» была к тому же и злободневной. Как и герои «Заколдованного спектакля», современники писателя сражались не только в регулярной армии, а и в партизанских отрядах, в рядах подпольного сопротивления на временно захваченной врагом земле.
Настоящее искусство всегда обобщает. То, что Василенко писал картины гражданской войны под непосредственным впечатлением войны Великой Отечественной, помогло ему избежать характерной для предвоенной детской литературы облегченности и условной романтизации, сохранить верность реалистическим традициям таких книг, как гайдаровская «Школа» или романы Николая Островского.
В то же время писатель обращался не к одному лишь прошлому. Газетная работа военных лет неизбежно вводила его в круг текущих проблем, в значительной мере подготовив появление в третьем послевоенном году повести «Звездочка», посвященной юному пополнению рабочего класса — «пэтэушникам» или, как их называли тогда, ремесленникам.
[…]
На небосклоне отечественной литературы «Звездочка» зажглась не одиноко. У нее был предшественник — «Малышок» И. Ликстанова. Рядом с нею затеплились мусатовские «Стожары». А следом, словно для того, чтобы ярче осветить трудовой путь юного поколения, взошло «Степное солнце» П. Павленко, запылал «Огненный ручей» И. Дика, загорелись «Огни на реке» Н. Дубова...
В те годы в общей литературе много говорят о производственном романе. Своего рода производственным романом для детей была и «Звездочка». Читатели не только узнавали из книги отдельные подробности учебы и быта «ремесленников», но и приобщались вместе с ними в какой-то мере к производственной практике, получали некоторое представление о заводском цехе, токарном станке, работе токаря. Одним из первых в детской литературе автор повести заговорил об эстетике заводского труда, о связи красоты, организованности, продуманности труда с его производительностью и качеством. В истории с изготовлением коляски для инвалида войны Глеба Ивановича заключалось и зерно нравственной проблемы...
Однако сегодня «Звездочке» скорее факт истории литературы, нежели факт самой литературы. Видимо, сознавал это и автор, не сделавший впоследствии даже попытки переработать повесть и тем приблизить ее к новому читателю. Завершив давний замысел «Артемки» (последняя повесть вышла в 1958 году), он целиком отдался новой многолетней работе — циклу повестей, объединенных в книге «Жизнь и приключения заморыша».
Возможно, побудительным мотивом для создания этой книги явились вызванные работой над повестями об Артемке, но, в силу ряда причин, не реализованные в них воспоминания детства и юности писателя. В Мите Мимоходенко, за которым прочно укрепилась, вследствие его худобы, репутация заморыша, автобиографического куда больше, чем в Артемке или Косте.
И написана книга иначе, чем повести про Артемку. Там безраздельно господствовало детское мироощущение: яркие, контрастные краски, плакатная определенность социально-психологических характеристик, лаконичный динамизм сюжета, очищенного от многих бытовых частностей.
Повести, составляющие книгу «Жизнь и приключения заморыша», написаны обстоятельнее, пространнее, и стиль их, вернее, авторский взгляд на окружающее заметно усложняется по мере возмужания главного героя. Если первые повести («Общество трезвости» и «Весна») еще сохраняют основные признаки детской литературы, то «Подлинное скверно», «В неосвященной школе» и «Волшебные очки» — это уже литература подростково-юношеская, с ее углублением в социальную проблематику, с более развернутым психологическим контекстом. В результате психологической и сюжетной детализации «Жизнь и приключения заморыша» — при равновеликом примерно времени действия — по числу страниц вдвое превышает цикл об Артемке.
Книга о Мите увлекательна и достоверна. Факты авторской биографии, реальные исторические события и писательский вымысел сплетены столь тесно, что переходы почти незаметны.
И дело, думается, не только в том, что авантюрный по деталям сюжет как бы наложен на подлинный социально-исторический фон. Нас, несомненно, убеждает художественная правда произведения: психологическая верность заглавного образа, пластичность авторского письма.
Десятки самых разнообразных людей проходят перед нами: босяки, купцы, учителя, актеры, мелкие и средние чиновники, полицейские, жандармы, ремесленники, рабочие, лавочники, крестьяне, попы, монахи, нищие, портовые грузчики, лакеи, гимназисты, студенты, профессиональные революционеры, казаки, барыни, богатые промышленники и судовладельцы, их жены и дети... И для каждого писатель находит свои краски, всякое, даже эпизодическое лицо, однажды мелькнув на страницах повествования, не стушевывается в нашем сознании, как не исчезают из памяти Мити толстый турок-капитан и юноша Юсуф, подаривший ему на прощание феску.
Особенность книги «Жизнь и приключения заморыша» — почти полное отсутствие символических деталей. Впрочем, один символ здесь все же имеется, хотя у него иная стилистическая природа, чем у символов, характерных для Артемкиного цикла.
Первая повесть про Артемку — «Волшебная шкатулка». Последняя повесть про Митю — «Волшебные очки». Одно слово «волшебный». Но значение его в каждом из названий — разное.
Впрочем, сам И. Василенко, как истинный художник, не противопоставляет волшебство реальности. В своих лучших книгах он воспевает волшебство труда и знания, человеческой дружбы, любви и солидарности, искусства и мастерства. Воспевает с помощью волшебства слова, которое будет служить многим поколениям юных и взрослых читателей.
Л-ра: Донбасс. – 1980. – № 4. – С. 115-119.
Критика
