Загадка «бронзового Сфинкса»
С. Кибальник
Помните известные пушкинские стихи, написанные но выходе из печати в 1829 году единственного прижизненного сборника стихотворений Дельвига:
Кто на снегах возрастил
Феокритовы нежные розы?
В веке железном, скажи,
кто золотой угадал?
Кто славянин молодой, грек духом,
а родом германец? Вот загадка моя:
хитрый Эдип, разреши!
Стихи были озаглавлены «Загадка» и отправлены Дельвигу «при посылке бронзового Сфинкса». Сфинкс греческих мифов задавал загадку путникам, шедшим в Фивы, и убивал тех, кто не мог разгадать ее. Мудрый Эдип разгадал загадку Сфинкса и освободил жителей города от чудовища. Вкладывая в уста своего Сфинкса приведенную выше загадку, Пушкин мог быть спокоен за фиванцев — Эдип, конечно же, разгадал бы и ее, ведь ответ на загадку прост: «Дельвиг». Любопытно при этом, что бронзовая статуэтка, посланная Пушкиным Дельвигу, изображает не Сфинкса, а грифона. Поэт, однако, называет его Сфинксом, чтобы выразить этим экзотическим, чарующим антично-мифологическим образом свое смешанное с восторгом удивление поэзией Дельвига.
Ощущение какой-то загадочной притягательности, неясного влечения вызывала и личность Дельвига. Один из товарищей юности поэта, двоюродный брат Е. Баратынского Василий Эртель искренне недоумевал: «Я не знал, как согласить глубокое чувство, игривый характер и истинно-русскую оригинальность, которые отражаются в его стихотворениях, с этою холодною наружностию и немецким именем». Другим привлекательность Дельвига казалась более понятной, и они предлагали ей объяснения, каждый свое. Близкому к кружку Дельвига барону Егору Розену он представлялся «классическим, античным явлением, неожиданным в наше время и будто бы взятым прямо из школы Платона!». Совсем другие ассоциации приходили в голову близко знавшей поэта Анне Керн: «Юмор Дельвига, его гостеприимство и деликатность часто наводили меня на мысль о Вальтер Скотте, с которым, казалось мне, у него было сходство в домашней жизни...». Все, однако, были единодушны, отмечая глубокую поэтичность самой личности Дельвига. «Поэт по созданию» (Н. Коншин), «поэтическая душа», «поэтическое существо» (А. Керн). Как поэзию Дельвиг воспринимал и саму жизнь.
Каким же он был — Дельвиг? Мы никогда не представим себе этого отчетливо, если не будем разграничивать его реальную личность и легенду о поэте-сибарите, созданную самим Дельвигом, подлинную судьбу поэта и расхожие представления о нем, основанные на той же самой легенде. Начиная с лицейских гимнов, которым охотно вторил в своих стихах сам Дельвиг, перед нами встает образ счастливого мудреца, убежденного сторонника покоя и беззаботности. Увлеченные этим образом исследователи иногда отождествляли его с реальной личностью поэта. В действительности же Дельвиг лишь развивал в своих стихах горацианский идеал поэта-мудреца, чуждающегося светской суеты и погони за богатством.
Поэтический образ автора часто отвечает его реальной судьбе. У Дельвига соотношение между творчеством и судьбой оказалось иным. Сам поэт с отроческих лет воспевал идеал «тихой жизни».
Блажен, кто за рубеж наследственных полей
Ногою не шагнет, мечтой не унесется;
Кто с доброй совестью и с милою своей
Как весело заснет, так весело проснется...
Так жизнь и Дельвигу тихонько провести.
Умру — и скоро все забудут о поэте!
Что нужды? я блажен, я мог себе найти
В безвестности покой и счастие в Лилете!
Захваченный убедительностью этого светлого идеала, даже такой тонкий исследователь пушкинской эпохи, как Л. Гроссман, писал в своем сонете «Дельвиг» из цикла «Плеяда» «об этой жизни краткой и безбурной». Но, увы, реальная жизнь Дельвига не была такой уж «безбурной»; «в безвестности покой и счастие в Лилете» найти не удалось.
Наиболее серьезное любовное увлечение Дельвига до брака связано с именем хозяйки известного литературного кружка на Фурштатской улице (ныне ул. Петра Лаврова) Софьей Дмитриевной Пономаревой. Ей он посвятил свои прекрасные сонеты «Златых кудрей приятная небрежность», «Я плыл один с прекрасною в гондоле», « С. Д. П-ой» и знаменитые в вокальном исполнении романсы «Не говори: любовь пройдет», «Прекрасный день, счастливый день», «Только узнал я тебя». Этот роман с замужней женщиной, к тому же увлекающейся и переменчивой («Жизнью земною играла она, как младенец игрушкой», — напишет о ней сам Дельвиг) не был свободен от внутреннего драматизма и в конце концов вызвал у поэта грустные строки;
Протекших дней очарованья,
Мне вас душе не возвратить!
В любви узнав одни страданья,
Она утратила желанья
И вновь не просится любить.
К тому же вскоре после того, как они были написаны, Пономарева скончалась от внезапной болезни.
Софья Михайловна Салтыкова, на которой поэт женился 30 октября 1825 года, была женщиной столь же образованной, культурной, увлеченной поэзией, как и С. Д. Пономарева, но и столь же страстной, несдержанной, пылкой. В 1830 году это привело Дельвига к ситуации, поразительно напоминающей положение Пушкина осенью 1836 года. Только Дельвигу гораздо труднее было вызвать на дуэль младшего брата своего близкого друга Сергея Баратынского, чем Пушкину Дантеса. Впрочем, и вел тот себя в этой истории несравненно достойнее, чем Геккерны в пушкинской. Если бы это было не так, вряд ли что-нибудь остановило бы Дельвига: в 1824 году он, не задумываясь, вызвал на дуэль Ф. Булгарина в связи с каким-то его публичным отзывом о себе.
Вдобавок к этому осенью 1830 года Дельвиг серьезно болел, а в августе и октябре перенес резкие столкновения с начальником III Отделения Бенкендорфом по поводу ожесточенной полемики «Литературной газеты» с булгаринской «Северной пчелой». Если после первого вызова к Бенкендорфу Дельвиг еще «с особенным удовольствием» рассказывал, как он привел в ярость шефа жандармов замечанием о том, что «на основании закона издатель не отвечает, когда статья пропущена цензурою» (А. И. Кошелев), то после второго визита в III Отделение, в продолжение которого Бенкендорф обошелся с Дельвигом самым грубым образом и в конце концов обещал упрятать его вместе с его друзьями в Сибирь, поэт «приехал домой смущенный, разогорченный и оскорбленный» (А. И. Дельвиг). «Литературная газета» была запрещена. И хотя вскоре последовало разрешение возобновить ее издание, Дельвиг уже не имел права значиться ее издателем, и она стала выходить под редакцией О. Сомова. Современники прямо связывали внезапную кончину Дельвига 14/26 января 1831 года от «гнилой горячки» с «разными неприятными происшествиями, следствием журнальной войны между ним и Булгариным» (Е. А. Энгельгардт).
Как показывают остававшиеся неизвестными до настоящего времени материалы Центрального государственного военно-исторического архива, осенью 1830 года у Дельвига были и другие основания для серьезной озабоченности. После кончины 9 июля 1828 года отца его, генерал-майора барона Дельвига (тоже Антона Антоновича), мать поэта вместе с двумя его младшими братьями и тремя младшими сестрами осталась почти без всяких средств к существованию. Между тем положенный пенсион назначен не был, и баронессе Л. М. Дельвиг пришлось 16 апреля 1830 года обратиться с прошением на высочайшее имя. «В сем печальном положении я осмеливаюсь пасть пред стопы Вашего Величества и со слезами умолять, повелите, всеавгустейший монарх...», — писала вдова отслужившего около сорока лет Антона Дельвига-старшего, в прошлом плац-адьютанта, а потом плац-майора Кремля, участника шведской (1789-1792 г.) и польской (1792-1793 г.) военных кампаний. Но вместо ожидаемой монаршей милости последовало долгое разбирательство по делу «о негодных жандармских лошадях, коих генерал-майор барон Дельвиг при сдаче от одного командира к другому одобрил и велел принять» и «о неисправных ружьях, на перемену коих он дал свидетельство, тогда как сии ружья имели неисправности, коих насчет казны принять нельзя». Только 24 ноября 1830-го последовало извещение о том, что «государь император высочайше повелеть соизволил вдове умершего в 1828 году бывшего окружного генерала 2 Округа Внутренней стражи генерал-майора барона Дельвига Любови Дельвиг производить в пенсион (...) по 1800 руб.».
Отнюдь не «безбурная» жизнь и в особенности драматическая история гибели Дельвига издавна поражали удивительным сходством с судьбой Пушкина. «Судьба Дельвига, — писал автор одной из лучших статей о поэте (1934) И. Виноградов, — кажется каким-то бледным, ослабленным предвосхищением судьбы Пушкина. И там, и тут неудавшаяся семейная жизнь, столкновения с людьми, в руках которых находилась власть, привели к гибели». Но судьба Дельвига могла послужить в некотором роде и предупреждением Пушкину. Причем, кажется, Пушкин так и воспринял ее. Получив известие о смерти друга, он сказал П. Нащокину: «Ну, Воиныч, держись, в наши ряды постреливать стали», а в «Лицейской годовщине» 1831 года написал: «И мнится, очередь за мной, Зовет меня мой Дельвиг милый...».
Давно уже нет на свете Дельвига, а бронзовый сфинкс по-прежнему хранит свою загадку. «Кто славянин молодой, грек духом, а родом германец?» — Ну, Дельвиг-то, Дельвиг, да отчего же он все еще так волнует нас, чем трогает?
«Друг поэзии и поэтов», Дельвиг притягивает к себе многих его собратьев из будущих поколений. Молодой Блок в одном из своих ранних стихотворений вступил с ним в своеобразный спор («Ты, Дельвиг, говоришь: минута — вдохновенье...» — 1899), А. Белый обильно цитировал обращенные к Дельвигу пушкинские строки в своем романе «Петербург» («Зовет меня мой Дельвиг милый» — названа одна из глав этого романа), Л. Гроссман посвятил ему блестящий сонет, Вс. Рождественский написал о нем целую статью, Д. Самойлов создал стихотворный диптих «Стихи о Дельвиге». Интересно, что стихи о Дельвиге, как правило, удаются. Правда, и писали о нем только талантливые люди. Но, как знать, может быть, в этом своеобразно проявилась не только их собственная одаренность, но и глубокая поэтичность самой темы. Для хороших стихов нужны вдохновенные предметы.
Не так давно мы могли убедиться в том, что имя Дельвига рождает мгновенный отклик и в самых широких кругах. При жизни Дельвиг был своеобразным центром знаменитого «союза поэтов» («около него собиралась наша бедная кучка», - писал Пушкин). Много лет спустя после смерти он неожиданно сплотил вокруг себя самых разных людей, которым дорог пушкинский Петербург.
Л-ра: Нева. – 1988. – № 8. – С. 195-198.
Критика
