«Внимая звуку струн твоих...»
E. A. Фролова
Судьба Антона Антоновича Дельвига неразрывно связана с именем А. С. Пушкина. Они были друзьями с детских лет. Поэтический талант Дельвига сложился в Царскосельском лицее, где вместе с Пушкиным, Илличевским, Кюхельбекером он был участником многих литературных начинаний лицеистов, организатором рукописных журналов. Дельвиг начал печататься в «Вестнике Европы» еще будучи лицеистом (в 1814 г.). По окончании Лицея он активно вошел в литературную жизнь Петербурга, а позже стал издателем альманаха «Северные цветы» и «Литературной газеты», которую выпускал вместе с Пушкиным. В истории литературы Дельвиг известен больше как друг Пушкина, представитель «пушкинской плеяды». Но, глубоко почитавший Пушкина, он не был его подражателем. Он сказал свое слово в поэзии, и его стихи имели свою судьбу.
О творчестве А. А. Дельвига написано немало работ. И все же хочется вновь вспомнить его поэтические образы и попытаться постичь мировосприятие поэта, всеобщего любимца, «художников друга и советника».
С первого года пребывания в Лицее у него сложилась репутация беспечного ленивца. Пушкин так писал об этом периоде в жизни Дельвига: «Способности его развивались медленно. Память у него была тупа; понятия ленивы. На 14-м году он не знал никакого иностранного языка и не оказывал склонности ни к какой науке. В нем заметна была только живость воображения». Но Дельвиг скорее разыгрывал роль ленивца, чем был им на самом деле. В Лицее он усердно читает любимых поэтов, обдумывает, пишет и совершенствует свои стихи.
Под влиянием профессора H. М. Кошанского, преподававшего русскую и античную словесность, Дельвиг основательно изучил древнюю поэзию, и впоследствии античный мир занял особое место в его творчестве. «Познакомясь рано с музами, музам пожертвовал он большую часть своих досугов, — писал Илличевский о литературных занятиях Дельвига. — Быстрые способности (если не гений), советы сведущего друга отверзли ему дорогу, которой держались в свое время Анакреоны, Горации, а в новейшие годы Шиллеры, Рамлеры, верные подражатели и последователи; я хочу сказать, что он писал в древнем тоне и древним размером — метром. Сим метром написал он «К Диону», «К Лилете», «К больному Горчакову» — и написал прекрасно».
«Сведущим другом», о котором упоминал в своем письме Илличевский, был В. Кюхельбекер. Именно он приобщил Дельвига к поэзии, о чем, кстати, свидетельствует лицейское послание Дельвига «К Кюхельбекеру»:
Мой друг, вожатый мой в страну,
где, ослепленный,
Могу, как Фаэтон, я посрамить себя.
Исследователи творчества Дельвига обычно делят его произведения на две группы: античные стихи и народные песни. Однако, на наш взгляд, не следует проводить такой четкой грани между его поэтическими творениями. Дельвиг шел к воспроизведению русского фольклора через античную поэзию. Пытаясь воплотить в русском стихе дух Древней Греции, он осваивал русскую национальную культуру. Не случайно именно за подобное «перевоплощение» в «древнего грека» его ценил Пушкин. Народная лирическая песня была для поэта формой, близкой к античному стихотворению. Характеризуя поэзию Дельвига, И. Киреевский писал: «Его Муза была в Греции; она воспитывалась под теплым небом Аттики, она наслушалась там простых и полных, естественных, светлых и правильных звуков лиры греческой, но ее нежная краса не вынесла бы холода мрачного севера, если бы поэт не прикрыл ее нашею народною одеждою, если бы на ее классические формы он не набросил душегрейку новейшего уныния, — и не к лицу ли Гречанке наш северный наряд?».
В мемуарах о Дельвиге нередко можно встретить воспоминания о поющем поэте. Он, видимо, был очень музыкален. Об этом свидетельствует, в частности, тот факт, что в «Литературной газете», которую он издавал, большое внимание уделялось концертам и их оценке. Романсы Дельвига немедленно перелагались на музыку М. Яковлевым, А. Алябьевым, М. Глинкой. Достаточно вспомнить популярность алябьевского «Соловья», исполнявшегося многими европейскими певицами, «Ноченьку», «Не осенний частый дождичек...», «Голова ль моя, головушка...». Для современников песни Дельвига жили не в книгах, а в живом пении. И на живое исполнение они и были рассчитаны.
Одним из известных романсов стало и стихотворение А. А. Дельвига «Когда, душа, просилась ты...», написанное в 1821-1822 гг. и впервые опубликованное в 1823 г. под заголовком «Романс»:
Когда, душа, просилась ты
Погибнуть иль любить,
Когда желанья и мечты
К тебе теснились жить,
Когда еще я не пил слез
Из чаши бытия,—
Зачем тогда, в венке из роз,
К теням не отбыл я!
Зачем вы начертались так
На памяти моей,
Единый молодости знак,
Вы, песни прошлых дней!
Я горько долы и леса
И милый взгляд забыл,—
Зачем же ваши голоса
Мне слух мой сохранил!
Не возвратите счастья мне,
Хоть дышит в вас оно!
С ним в промелькнувшей старине
Простился я давно.
Не нарушайте ж, я молю,
Вы сна души моей
И слова страшного: люблю
Не повторяйте ей!
Стихотворение написано четырехстопным ямбом, короткими (но не рублеными) строками. Напевность, плавность тона достигается за счет ассонанса (в стихотворении чередуются гласные о — а, и — е: Когда желанья и мечты К тебе теснились жить...), отсутствия большого скопления согласных, удачного сочетания гласных и согласных звуков. Рифма в восьмистишиях перекрестная, каждая строка заканчивается мужской рифмой, что строго соблюдается на протяжении всего стихотворения и придает ему особую отточенность.
Произведение относится к жанру элегии. Это лирическое стихотворение, в котором поэт скорбит об ушедших годах, о времени надежд и беззаботного бытия.
Отчетливо звучит мотив одиночества, разочарования в жизни (а было поэту в то время 23 года!):
Не возвратите счастья мне...
В «промелькнувшей старине» осталось его счастье, но «песни прошлых дней» навсегда запечатлелись в памяти. Мир античности живет в поэтических образах стихотворения: жизнь для поэта — «чаша бытия», из которой можно пить радости и горести; потусторонний мир — мир теней. И счастлив, по мнению автора, тот, кто оставил земные радости «в венке из роз», постигнув боль и красоту любовных мук (венок из роз — наслаждение и одновременно колючие шипы, которые ранят душу).
Поэт смотрит в прошлое и видит там беззаботную жизнь души, в которой для Дельвига и заключается суть бытия. Не случайно в первой строфе элегии он обращается к душе, используя художественный прием олицетворения, передавая ей право выбирать жизненный путь: душа решает, «погибнуть иль любить», к ней тянутся «желанья и мечты» поэта, так как душа — это жизнь.
В последней же строфе душа спит (Не нарушайте ж, я молю, Вы сна души моей...), а сон — это своеобразное состояние смерти. «Сон души» рождает противоречие: с одной стороны, это уход от реальной жизни в мир фантазий и грез, с другой — это успокоение, состояние равновесия, гармонии внутреннего мира поэта с внешним. И автор боится новых жизненных катаклизмов, новых побед и потерь, поэтому и слово люблю для него страшное.
Элегия целиком построена на взаимопроникновении мира прошлого в мир нынешний, на поглощении воспоминаний реальным бытием. Так, во второй строфе поэт отмечает следы прошлого в его «сегодня»: «песни прошлых дней» «начертались» на его памяти, а «слух ... сохранил» голоса ушедших друзей. Первые две строфы представляют собой риторические восклицания, построенные с помощью анафоры: три когда сменяются троекратным зачем. Поэт ищет ответы на вопросы сущности бытия и не может найти их. Отсюда и троекратное отрицание в заключительной строфе элегии: Не возвратите... Не нарушайте... Не повторяйте...
Авторское «я» активно присутствует в стихотворении. Поэт скорбит о прошлом, сетует на настоящее, умоляет о будущем. Три исторических периода: прошлое, настоящее и будущее — проходят через все стихотворение. Каждому этапу в жизни человека посвящена отдельная строфа. Время — тот стержень, который объединяет строфы в неразрывное целое, как объединяет оно и человеческую жизнь. При этом прошлое, настоящее и будущее взаимопроникают друг в друга. Это достигается с помощью повтора лексических единиц и построения стихотворения в целом. Дельвиг рисует своеобразный круг жизни: душа и мир теней, возникшие в первой строфе, вновь появляются в заключительной, но уже в ином свете (ведь ничто не повторимо в этом мире!). В последнем восьмистишии душа уходит в мир теней, погружаясь в сон.
Связь между строфами, что равнозначно в содержательном плане связи времен, осуществляется за счет включения в строфы структурных элементов других восьмистиший. Так, первая строфа, построенная, как уже отмечалось выше, на троекратном риторическом вопросе-восклицании когда, оказывается дополненной риторическим вопросом зачем, который лежит в основе структуры второго восьмистишия. Тем самым подчеркивается глубокая связь прошлого и настоящего. Прошлое — та база, на которую опирается реальность и которая во многом определяет нынешнее состояние (счастливое «было» не дает мрачному «будет» навсегда и полностью зачеркнуть горькое «есть»).
Дельвиг мастерски соединил в небольшом стихотворении (всего 24 строки!) личное и историческое, поскольку человек — неотъемлемая часть истории. Личные переживания переплетаются с размышлениями о неуклонном течении времени. В ходе исторического развития меняется человек и его судьба. В прошлое уходят любовь и друзья: забыт «милый взгляд», но «слух... сохранил» голоса друзей. И снова сплетаются времена, настоящее держится за прошлое и определяет будущее.
Язык элегии меняется от строфы к строфе, отражая переход от одного этапа в человеческой жизни к другому. Если в первом восьмистишии изобилуют античные образы и устойчивые книжные обороты (Когда еще я не пил слез Из чаши бытия, — Зачем тогда, в венке из роз, К теням не отбыл я), реализованное лексическое значение одних слов устарело (тесниться — «стремиться», зачем — «почему»), а другие имеют устаревшую звуковую оболочку (отбыл — «ушел»), употребляются архаичные грамматические формы (Когда желанья и мечты К тебе теснились жить...), то во второй строфе, отражающей «настоящее», грамматические и семантические архаизмы отсутствуют. Вопросительная лексема зачем меняет свою семантику, реализуя современное значение цели. Только два слова имеют стилистически окрашенную формальную сторону: начертались «запечатлелись» и долы «равнины». Однако их формальная архаичность стирается включением в соответствующие конструкции, облегчающие понимание их значения. Словосочетание начертались на памяти содержит компонент, объясняющий причину возникновения метафорического значения у слова начертались: память — абстрактное понятие, над которым невозможны конкретные действия. Слово долы включается в ряд однородных членов, соединяясь с другими компонентами сочинительным союзом и (долы и леса), что также подсказывает значение данной лексической единицы.
Третья строфа в языковом отношении максимально проста. В ней нет архаичных форм и значений. Стоит обратить внимание на разговорный вариант союза хотя — хоть, а также на формы повелительного наклонения глаголов (не нарушайте ж, не повторяйте). Это язык «будущего».
Таким образом, анализ содержательной и языковой сторон одного из популярных стихотворений позволяет нам увидеть в Дельвиге не отражение славы Пушкина. Поэтому, вновь и вновь обращаясь к творчеству Дельвига, вслед за Пушкиным хочется воскликнуть:
...вздохну в восторге молчаливом,
Внимая звуку струн твоих.
И не составит труда разгадать загадку Пушкина:
Кто на снегах возрастил
Феокритовы нежные розы?
В веке железном, скажи,
кто золотой угадал?
Кто славянин молодой,
грек духом, а родом германец?
Вот загадка моя:
хитрый Эдип, разреши!
(Пушкин)
Л-ра: РЯШ. – 1998. – № 3. – С. 61-64.
Критика
