К цензурной истории романа М. Н. Загоскина «Аскольдова могила»
А. А. Высоцкий
В «Аскольдовой могиле», посвященной переломной эпохе киевского князя Владимира Святославича, Загоскин ставит «вопрос о месте и роли христианской религии в становлении русской государственности». Центральным конфликтом романа является конфликт между язычеством и христианством, которые у Загоскина противопоставляются как два типа нравственности. Утверждение новой веры на Руси мыслится романисту как сложный и драматический процесс, и «рабы страстей» - язычники (Стемид, Тороп Голован и прежде всего - Блуд-Веремид), и их противники-христиане (Феодор, Иоанн, Дулеб, Алексей-Варяжко, Надежда-Всемила) в романе гибнут. Погибает и мнимый потомок Аскольда, княжеский отрок Всеслав, за душу которого ведут между собой борьбу язычник Блуд и христиане Алексей и Надежда.
Но, погибая в борьбе со злом-язычеством, христиане, показывает Загоскин, несут в мир истинные ценности. Победа веры Христовой как нравственности высшего порядка утверждается через самопожертвование и страстную проповедь, которая смягчает погрязшие во грехах души идолопоклонников, дарует внутреннее равновесие и покой.
Князь Владимир, имя которого вынесено в подзаголовок романа, не является его центральной фигурой, Но образ киевского князя во многом помогает уяснить идейный смысл «Аскольдовой могилы». Загоскин показывает Владимира в момент духовного кризиса, связанного с нарастанием внутреннего протеста против «безнравственных» языческих обычаев. Именно стремлением преодолеть этот кризис объясняет автор усиливающимся вниманием киевского владыки к христианским заповедям, что в конечном счете привело к утверждению новой веры на берегах Днепра (в эпилоге романа говорится о крещении Руси). Но в основной части текста Владимир пока ещё язычник. И автор не забывает подчеркивать языческое начало в его внешности и поступках.
Христианский дидактизм романа явился, по мнению Аксакова, одной из главных причин его успеха среди определенной части читателей: «в «Аскольдовой могиле» все сцены, в духе христианском написанные, прекрасны и так искренни, что их нельзя читать без сердечного сочувствия. Много есть людей благочестивых, которые в этом отношении ценят «Повесть из времен Владимира I» выше всех других сочинений Загоскина».
Но отмеченное свойство не спасло роман от нападок духовной цензуры. Вот что писал по этому поводу в своем дневнике А. В. Никитенко (запись от 10 февраля 1834 года): «(М. П.) Загоскин написал плохой роман под названием «Аскольдова могила».
Московские цензоры нашли в ней что-то о Владимире Равноапостольном и решили, что этот роман подлежит рассмотру духовной цензуры. Отправили. Она вконец растерзала бедную книгу. Загоскин обратился к Бенкендорфу, и ему как-то удалось исходатайствовать позволение на напечатание ее с исключением некоторых мест. Но я на днях был у министра и видел бумагу к нему от обер-прокурора святейшего синода с жалобою на богомерзкий роман Загоскина». Из этой ценной для интересующего нас вопроса дневниковой записи нельзя установить конкретные причины недовольства церковников.
Ответ на этот вопрос (а также составить представление о «доцензурном» виде романа) помогает получить начатое 3 мая 1833 г. и законченное 6 февраля 1834 г. «Дело Святейшего правительствующего Синода…», материалы которого хранятся в Центральном государственном историческом архиве в Санкт-Петербурге. На основании архивных данных попытаемся определить суть и основные этапы цензурного разбирательства по роману Загоскина.
13 января 1893 г. Московский цензурный комитет препроводил на рассмотрение Московского комитета для цензуры духовных книг I и II-ю части рукописи «Аскольдовой могилы» и сообщил при этом, что в 1-й части «І) великий князь Владимир, к лику святых церковно нашем сопричтенный, представляется в оной жестоким, порочным и даже развратным, но таковым он описывается до принятия христианской веры всеми как светскими, так и церковными историками, что и автор в предисловии указывает; 2) нек(ий) старец Алексей, названный иереем, объясняет молодому язычнику Всеславу святость христ(ианской) веры, но как это учение более начальное, а не подробное и полное, то, кажется, можно пропустить оное без отношения в духовную цензуру; и 3) помянутый язычник Всесл(ав), призренный в младенчестве великою княгинею Ольгою, был ею благословлен пред смертию, по-видимому, образом богородицы и поручен ее покровительству. Всеслав, как язычник, не знающий всей святости лика богоматери, выражается о ней и о предвечном младенце романически; потом, увидев прекрасную дочь помянутого иерея Алексея Надежду, придает ей в восхищении те же эпитеты, какие слышал в устах святой Ольги при именовании богородицы, что извинительно для язычника непросвещенного». Во II-й части рукописи романа «о святом великом князе Владимире говорится весьма резко насчет языческой его жизни; изображаются некоторые места из литургий и описывается страдальческая кончина первых двух русских мучеников Феодора и Иоанна».
Рассмотрев рукопись, Московский комитет для цензуры духовных книг возвратил ее в Московский цензурный комитет 25 января 1833 г. при следующем отзыве: «I) О тех местах рукописи в I-й и 2-й частях оной, где святой кн(язь) Владимир представляется до принятия им христианской веры жестоким, порочным и даже развратным, комитет удерживается от решительного заключения, пока не увидит окончания повести, в которой, как по ходу сочинения видно должно быть описано обращение Владимирово в христианство и впечатление, производимое языческою жизнию Владимира, уничтожено изображением высоких его христианских добродетелей. 2) Романический рассказ язычника Всеслава (часть 1-я, глава V) о том, как он в детстве от великой княг(ини) Ольги благословлен был образом богоматери и потом в совершенных летах, увидя дочь иерея Алексея Надежду, принял ее за ту самую покровительницу, которой был препоручен Ольгою, не может быть извинен тем, что влагается в уста язычнику, ибо назначается для чтения христиан. 3) В том месте, где иерей Алексей язычнику Всеславу объясняет начальные истины христианства (часть 1-я, глава VІІ), не должна быть помещенною притча о блудном сыне почти точными словами Священного писания, ибо благомыслящий читатель, не ожидая в романической повести встретить слово божие, встретив оны, огорчится, а не благомыслящий и не опытный, не умея отличить оного от слова человеческого по внутреннему достоинству (текст притчи помещен в рукописи по русскому переводу без отличения оного от прочего текста рукописи), прочтет оное без надлежащего внимания и уважения. 4) Изображение таинственных священнодействий из лг.гургии, слова на священных песнопений и молитвословий, оной принадлежащих, особливо молитва иерея Алексея об обращении князя Владимира, начинающаяся словами «Огласи его словом истины» (подчеркнуто в тексте отзыва - А. В.) и проч. (часть 2-я, глава ІІІ и ІV), не столько потому, что в оных превращен порядок действий и слов, сколько потому, что все сие окружено совершенно противными явлениями и вообще не совместно с романическою повестию, должны быть решительно исключены из сочинения. 5) Описание страдальческой кончины первых двоих русских мучеников Феодора и Иоанна (часть 2-я глава V), как во многом согласное с историей, не заключает в себе ничего противного».
О своих решениях Московский комитет для цензуры духовных книг сообщил конференции Московской духовной академии (отчет за январь 1833 г.) и Петербургскому духовному цензурному комитету (апрель 1833 г.).
Академическая конференция по резолюции митрополита Филарета предписала комитету: «О мнении оного касательно рукописи «Аскольдова могила» немедленно донести Святейшему синоду к его соображению». Что и было сделано Московским комитетом для Цензуры духовных книг в «Нижайшем доношении» в Святейший правительствующий синод (26 апреля 1833 г.).
Синод признал заключение Московского комитета для цензуры духовных книг обоснованным и подтвердил его своим «Определением» от 13 июля 1833 г.
Рукопись была Загоскиным переработана, о чем он сообщил комитету: «По требованию цензуры я исправил повесть: Всеслав не принимает уже за Пресвятую дочь Алексея Надежду и даже в разговоре с ней и слова сего не употребляет. Притчу о блудном сыне, которую дозволено было мне пересказать не иначе, как она рассказана в Св. писании, я исключил совсем из моей повести... В эпилоге ІІІ части я вывожу в кн. Владимира христианином и, как явные доказательства святости и торжества религии Христовой, представляю его не жестоким и развратным, но образцом кротости и всех добродетелей христианских».
Исправленные I и ІІ части Загоскин вторично представил на суд цензуры, ІІІ-ю часть - впервые. В Московский комитет для цензуры духовных книг все три части поступили, как это видно из отчета комитета за июль-август, 18 июля 1833 г. По рассмотрении рукописи общим собранием комитета было принято следующее решение: «Августа 4-го дня определено возвратить в Московский цензурный комитет с мнением: 1) Хотя в романическом рассказе язычника Всеслава сочинитель исключил то место, где Всеслав Надежду, дочь иерея Алексея, называет пресвятою, впрочем, оставлены выражения, коими Надежде приписываются те же черты, какие остались в памяти Всеслава об изображении богоматери, которым его благословляла вел(икая) княгиня Ольга. Все таковыя выражения (согласно о первым требованием комитета) должны быть исключены из повести. 2) А равно (по тому же требованию комитета) надлежит исключить все те места, где изображаются таинственные священнодействия из литургии, приводятся слова из священных песнопений и молитвословий, литургии принадлежащих».
Не удовлетворял духовную цензуру и князь Владимир в описании Загоскина: «Впечатление, производимое местами повести, где святой князь Владимир представлен до принятия им христианской веры жестоким, порочным и даже развратным, не уничтожается тем, что сочинитель в эпилоге повести говорит об обращении Владимира в христианство. Но, при исторической верности сих изображений, впечатление, им производимое, ослабляется несколько тем, что иное высказывается в виде упрека от лица, неприязненного Владимиру, иное приписывается царедворцам Владимировым, а когда является действующим сам Владимир, то характер его изображается нерешительным, впрочем, с сильнейшими наклонностями к добру, нежели каковы поползновения ко злу. Между тем, не могут быть одобрены слишком редкие выражения насчет Владимира, получающие особенную силу от того, что влагаются в уста... злодею (Блуду)».
Загоскину пришлось ещё раз «отшлифовать» свой текст, после чего Московский цензурный комитет, наконец, позволил печатать роман. Об этом сообщил Святейшему синоду в своем «Предложении» (от 31 января 1834 г.) обер-прокурор С. Л. Нечаев, отмечавший, в частности, следующее: «по предмету замечаний Московской духовной цензуры на некоторые места в рукописи под названием «Аскольдова могила» сносился я с г. управляющим Министерством народного просвещения, который ныне уведомляет, что от него предписано было сличить оные места с вышедшим уже в свет экземпляром сего сочинения, и как в печатном экземпляре не оказалось тех недостатков, к которым относятся замечания духовной цензуры, то из сего открывается, что оные приняты уже в соображение Московским цензурным комитетом при дозволении напечатать сию книгу». «Предложение» обер-прокурора С. Д. Нечаева было приобщено к «Делу», о чем свидетельствует запись в журнале Святейшего правительствующего синода от 6 февраля 1834 года.
Как видим, цензурная история романа Загоскина показывает, какой непростой был путь «Аскольдовой могилы» к читателю, и может служить еще одним выразительным примером для характеристики литературной жизни николаевской России.
Л-ра: Филологический анализ : теория, методика, практика. – Киев – Харьков – Херсон, 1996. – Вып. 8. – С. 76-83.
Критика
