У истоков социально-бытового романа М. Н. Загоскина (повесть «Неравный брак»)
Б. Е. Ложкин
Один из первых прозаических опытов М. Н. Загоскина - повесть «Неравный брак: Отрывок из одного русского романа» - была опубликована в журнале «Русский пустынник» («Северный наблюдатель») за 1817 г., среди издателей которого был и сам автор. Идейно-тематическое содержание повести, принципы организации в ней повествования, особенности создания характеров и архитектоники были связаны с той литературно-общественной борьбой в России начала XIX в., участником которой был и М. Н. Загоскин. Писатель выступил под знаменем борьбы с писателями карамзинского направления.
Излюбленными жанрами карамзинистов в прозе были романтическая повесть, рассказывающая о сентиментальной любви двух молодых людей, и жанр путешествия. У писателей этой школы было много находок, новшеств. Они «давали образцы изящно-простого, не отяжеленного языковой архаикой, натуралистическими, грубыми зарисовками повествования о тонких и нежных переживаниях благородных людей; главный конфликт повестей, как правило, - столкновение чувствительного и холодного. Проза вырабатывала способы психологического анализа, приемы лирического описания, портретирования, создания литературного пейзажа». Однако в сентиментальной повести можно найти много штампов, многократное повторение одинаковых сюжетных ситуаций, приемов и образов. Вослед «Бедной Лизе» Карамзина появились «Бедная Маша» А. Е. Измайлова, «Прекрасная Татьяна, живущая у подошвы Воробьевых гор» В. В. Измайлова, «Темная роща, или Памятник нежности» П. И. Шаликова, в центре которых была всё та же пара несчастливых влюбленных. Терялось ощущение новизны, свежести темы, которая становилась объектом насмешек, эпиграмм и пародирования.
«Неравный брак» Загоскина и является одной из таких пародий на сентиментальную повесть. Декларируя свою принципиальную установку на изображение подлинных реалий окружающего мира, а не надуманных характеров и положений, автор в III-ю главу вводит разговор с воображаемой «немилосердной рецензенткой». От имени её и предполагаемых критиков (читай, карамзинистов) писатель провозглашает анафему своей повести: «Вывесть на сцену деревенского приказчика, какого-то гуслиста, кучу уродов, глупей один другого; писать целые страницы о коровах и свиньях; входить в такие мелкие, низкие подробности. Фи! как это все гадко, bon Dieu! И эта книга называется романом! Тут нет ни на волос вкусу, ни ума! Эта книга ни на что не годится, точно ни на что!». То есть, по сути Загоскина можно упрекнуть в стремлении изображать «низкий быт», в реализме он желает отражать жизнь такой, какова она есть, без прикрас. Именно в таком духе и отвечает автор на упреки предполагаемых оппонентов: «Я не хотел, подобно многим романистам, выводить на сцену вместо обыкновенных людей мечтательные существа, имеющие бытие свое в одном воображении автора; не хотел описывать характеры, которых вы не встретите в нашем отечестве. Я желал, начиная мою книгу, взглянуть мимоходом, вместе с читателем, на образ жизни богатого и скупого помещика, которых, скажу вам потихоньку, есть еще много, очень много на нашей матушке святой Руси. Смею вас уверить, я рисовал с натуры и могу скорее назваться живописцем, чем автором; так виноват ли я, что круг людей, описанных мною, составлен не из князей и графов; виноват ли я, что они вместо Фильда слушают какого-нибудь гуслиста, а вместо болонских собак любят жирных свиней и холмогорских быков».
Эта декларация является очень важной для характеристики творческого метода Загоскина 1810-х годов. Аналогичные принципы писатель пытался последовательно воплощать и в своей драматургии.
«Неравный брак», по справедливому мнению O. A. Проскурина, «строится на эффекте обманутого ожидания. Сначала повесть обещает быть традиционно-чувствительной: сами имена действующих лиц - Лиза и Эраст - отсылали к знаменитой «Бедной Лизе» Карамзина, «эталону» жанра. На мелодраматические стереотипы настраивала завязка - рассказ о злой воле родных, разрушающих соки любящих сердец и бросающих бедную Лизу в объятия старика-богатея. Но сентиментальные шаблоны тут же ломаются: повесть оказывается не подражанием, а альтернативой сентиментальной прозе». Главной темой произведения становится не изображение любовных переживаний молодой пары, а показ быта провинциального русского дворянства. В основу же конфликта Загоскин кладет не чью-то абстрактную злую волю или «нечувствительность», а социально-имущественное неравенство. Именно оно становится причиной драмы Лизы, Эраста и даже Славолюбского.
Сюжет повести достаточно прост. Двое молодых людей любят друг друга, однако финансовые затруднения семьи вынуждают девушку выйти замуж за богатого и скупого помещика. Через некоторое время мучимый ревностью старик умирает, оставив все в наследство жене; а молодая вдова выходит замуж за прежнего возлюбленного. Таким образом, писатель показывает тривиальную бытовую коллизию. Таких случаев было множество в реальной жизни. Здесь нет ничего надуманного, исключительного. Загоскин несколько раз создает ситуации достаточно напряженные. Кажется, вот сейчас произойдет нечто необычное, какая-нибудь бурная сцена, после чего сюжет резко изменится, сменится тональность повествования. Об одной из таких ситуаций говорит O. A. Проскурин в цитировавшемся выше фрагменте. Ведь, казалось бы, услышав о перспективе выйти замуж за старика Славолюбского, Лиза вполне могла бы пойти на конфликт с семьей. В духе современной романтической прозы было бы поместить вслед этим сцену объяснения двух любовников, полную сентиментальной патетики. Возможным был бы и сюжетный ход с бегством Лизы из родительского дома, погоней, неудавшейся церемонией тайного венчания. Однако у Загоскина все гораздо проще. После решительного «нет», сказанного девушкой, писатель продолжает: «Тут маменька закричала; папенька топнул ногою, дядюшки и тетушки, вся внучатая и правнучатая беседа зашумела, как туча шмелей, бедная Лиза плакала, плакала и, наконец, обтерши слезы бельм платочком и бросив горестный взор в ту сторону, где жил Эраст, сказала: «да!». То есть, автор, используя эффект обманутого ожидания, приводит все к обычной бытовой развязке. Он полемизирует с писателями новой школы, показывая, что, как правило, становится результатом подобных ситуаций в реальной жизни. Гораздо правильнее, считает Загоскин, изображать в литературных произведениях конкретные житейские истории, обнажая неприглядные стороны бытия, критикуя их, чтобы хоть как-то исправить современные нравы. В этом прозаик тесно сближается как с традициями русских сатириков XVIII в., так и с практикой современной ему дидактической школы (Нарежный, Булгарин).
Дидактизмом, ставшим впоследствии одной из основных черт социально-бытовой прозы Загоскина, буквально пронизан «Неравный брак». Проиллюстрировав то или иное положение своей нехитрой житейской философии какой-либо сценой, автор тут же выводит соответствующую мораль. Так, показывая душевные муки Славолюбского, терзаемого ревностью, писатель восклицает: «Ах! Как бы я желал собрать в одно место всех стариков, которые, несмотря на седые волосы, хотят быть мужьями молодых жен. Я показал бы им тогда Славолюбского; пускай посмотрели бы на его лицо, обезображенное ревностью, на его помутившиеся от бешенства глаза, и если б они и после этого не унялись отбивать невест у своих правнуков, то... то я посоветовал бы им пустить себе кровь и лечиться от горячки».
Есть в повести и еще одна сцена, строящаяся на эффекте обманутого ожидания. Это эпизод с объяснением Лизы и Эраста на свадьбе. Можно считать его определенной данью читателю, разочарованному развязкой ситуации с помолвкой Лизы и Славолюбского. Автор словно дразнит читателя. Тот ожидал сцены объяснений? Что ж, вот она. Напряжение усиливается и оттого, что свидетелями сцены становятся муж молодой женщины и съехавшиеся на свадьбу гости. Появление перед влюбленными грозного мужа, оскорбленного в своих чувствах, снова заставляет читателя ждать какого-либо привычного поворота сюжета, хотя бы дуэли. Однако и на этот раз Загоскин обставляет все очень и очень обыденно: «Лиза ушла в свою спальню; гости стали разъезжаться. Мирославский увез насильно Эраста, который хотел непременно изъясниться с хозяином, а Славолюбский заперся в свой кабинет, осыпая проклятиями Эраста и свою неверную супругу».
Всё же некоторый элемент тайны в повествовании после этой сцены остается. Так, в III-й главе «немилосердная рецензентка» намекает автору на «аморальность» его сочинения, которое начинается «неверностню молодой женщины, которая не успела еще выйти замуж, а сделала уже своего мужа...». Писатель не спешит разуверить читателя в обратном. Наоборот, он делает всевозможные намеки, чего-то недоговаривает. Двусмысленность ситуации усиливается и тем, что Лиза оказывается в положении. «Не знаю, - говорит автор о Славолюбском, - имел ли он какие-нибудь особенные доказательства или была одна ревность тому причиною; он твердо был уверен, что не будет иметь никакого права называть себя отцом». Читатель вправе предвкушать скандал. Но и тут ожидания его обманываются. «Так точно, любезный читатель! - обращается к нему Загоскин, - пора уже вывести тебя из заблуждения, в котором ты, может быть, находишься вместе с г-ном Славолюбским, и сказать утвердительно, что Лиза была невинна». Итак, не только на идейно-тематическом, но и на уровне сюжетно-композиционном Загоскин полемизирует с карамзинистами, стремясь к простоте и реалистичности повествования, высмеивая сюжетные штампы, ставшие расхожими в сентиментальной повести.
Все же, как это правильно подметил O. A. Проскурин, жизненная правда повести Загоскина «весьма относительна. Быт трактуется в ней исключительно как низкий быт; единственный способ его изображения - карикатура и осмеяние. «Реальность» во многом оборачивается литературщиной: герои повести словно взяты из сатирических журналов и комедий XVIII века. Не случайно одного из помещиков сам автор именует «точной копией Скотинина». С известными оговорками эту характеристику можно перенести и на господина Славолюбского, для которого скотный двор — «средоточие всех радостей и наслаждений». В то же время нельзя сводить бытописание в «Неравном браке», как это делает исследователь, лишь к осмеянию «низкого быта» для того, чтобы из этого извлекались «уроки житейской мудрости». Да, дидактическая струя, как мы отмечали выше, очень сильна в повести Загоскина. Однако она - не самоцель, а одно из средств достижения сверхзадачи. Автор не только критикует низкий быт, но отчасти и любуется им. Оттого повествование ведется не с позиций злого шаржирования, использования сарказма, а в мягкой, чуть фонической манере подтрунивания и подшучивания. Описывая предсвадебные хлопоты Славолюбского и его дворни, писатель не просто рисует карикатуру на скуповатого помещика, но одновременно и восхищается находчивостью, с которой провинциалы умудряются выйти из затруднительного положения.
Итак, первый опыт в прозе имел немаловажное значение для становления творческой манеры Загоскина.
Л-ра: Наукові записки Харківського державного педагогічного університету ім. Г. С. Сковороди. Сер. : літературознавство. – Харків, 1999. – Вип. 2 (23). – С. 215-218.
Критика
