Альфред Эдгар Коппард. Камин Грогго
В давние времена, еще до того, как дом англичанина стал его крепостью, жил на свете старик по имени Грогго. Был он полон жизненных сил и душевного довольства, а я утверждаю, что нет ничего отраднее для глаз, чем вид эдакого старого весельчака с огромным цветком в петлице — Грогго же никогда не забывал о цветке. — Эх, соседи, — говорил он, когда они подтрунивали над этим его обыкновением, — дайте мне вволю натешиться цветами, травой-то я успею порасти, когда мои кости будут тлеть в сырой земле. Спору нет, была здесь доля правды, этого не отрицали и соседи, зато не было ни капли здравого смысла. — А по мне, коли правда, значит, и смысл есть, — говорил Грогго. Так уж счастливо сложилась его судьба, что он жил один у себя в саду и что добрых соседей у него было хоть отбавляй. Стоял у него в саду захудалый домишко, который с грехом пополам защищал его от ветра и дождя, но по части иных жизненных удобств мало чем мог похвалиться. Не было у Грогго ни жены, ни кухарки, ни служанки, чтобы внести уют в его убогие владения, и не было очага, чтобы обогреть голые стены его жилища, а когда у старого Грогго являлась надобность в огне, он пристраивался на корточках за порогом своего дома перед охапкой горящих поленьев. — И взбредет же человеку в голову жить на такой дурацкий лад , — возмущались соседи . — Разумные люди живут в стенах своего дома и вкушают радости домашнего очага. Есть у тебя дом, и кровать, и даже подставка для горшков с цветами, и в доме все приноровлено для жизни, но ты только спишь там, а целыми днями бродишь как неприкаянный под открытым небом, не имея защиты от ненастья и непогоды и от всякой ползающей и летающей нечисти, которая подстерегает тебя на каждом шагу. — Что еще за нечисть такая? — недоумевал Грогго. Тут соседи со вниманием оглядывали его сад, поросший золотыми ноготками, ибо, по правде говоря, они не слишком задумывались над тем, что вызывало их воркотню, а просто им необходимо было поворчать — все равно по какому случаю. — Ну, вот хотя бы эти слизни! — говорили они. — Слизни? — восклицал Грогго. — Да они и близко-то подползти ко мне не смеют, а если какой и осмелится, я мигом смахну его в огонь. — Ты должен, — говорили соседи, — обзавестись камином и вывести трубу наружу. — А для чего? — кричал Грогго. — Чтобы жить в стенах своего дома. — А это для чего? — Чтобы жить как люди, уважая себя и других. — А это еще для чего? — Так делают все, и так надлежит делать каждому. Таков закон, такой сложился обычай, и так уж в мире заведено. Ты должен обзавестись камином и греться у домашнего очага. — Должен! Должен! Должен! — бурчал Грогго. — Да приди ко мне кто угодно и спроси: «Нужен тебе камин, Грогго?» — я бы ответил ему со всей вежливостью: «Еще чего не хватало!». Послушайте, что я вам скажу: нельзя заводить свои часы чужим ключом. Не о том ведь речь, что я должен иметь, а о том, нужно ли мне это. — Нет, Грогго, именно о том, — вразумляли его соседи. — Да, да, о том, что правильно, а что неправильно, и что хорошо, а что дурно. И бог нам свидетель, мы поступаем правильно и хорошо, иначе чем бы мы были, как не жалкими париями, и раз все мы этому следуем, стало быть, это правильно. Вот что значит судить здраво и со знанием дела, так почему же ты один идешь против всех? Время у тебя есть, сноровки хватает, и камней полным-полно в каменоломне. — Вот еще! Вам бы только сболтнуть что-нибудь, и ладно. Но я-то дожил до седых волос безо всякого вашего камина, и на что он мне сдался! Мне вольный воздух надобен, да пусть дым от моего костра вверх поднимается, и не по душе мне вовсе день-деньской возиться с совком и сажей, чтобы держать в чистоте каминную трубу. — Но в каждом доме должен быть камин, и каминные трубы надо чистить. — Шли бы вы, — говорил им в сердцах Грогго, — шли бы вы себе подобру-поздорову. Миновали теплые дни, и вот уже завыли холодные ветры, а Грогго все сидел в своем саду, глядя, как медленно клубится дым над его костром. Как-то зашел к нему священник и обменялся с ним приветствиями. — Брат Грогго, есть у тебя дом, это верно, но он холоден, пуст и заброшен. Четыре стены у тебя есть и тростниковая крыша, но все это стоит необжитое, а ты бродишь как неприкаянный под открытым небом, и глаза твои разъел едкий дым, и ты слеп к тому сокровищу, которое разольет благодетельное тепло, стоит только тебе высечь искру. И он попытался убедить Грогго, что ему необходим камин. — Сэр, — ответил Грогго, — не лежит у меня душа к этому делу. На что мне камин? — Чтобы у тебя в доме был живой огонь. — А у меня живой огонь под открытым небом. — И когда ты выглянешь в каминную трубу, то днем увидишь звезды. — На что они мне днем, когда на небе светит ясное солнце? Ну, а по ночам я и безо всякой вашей трубы вижу их все до единой. Так они спорили добрый час. — Хорошо, а как же трубочист? — спросил священник. — Если бы все думали как ты, что было бы с трубочистом? — Обхожусь же я без трубочиста, пусть и он обходится без меня. — Себялюб! — вскричал священник. — Да если бы все думали, как ты, что было бы со священником? — Ах, ваше преподобие, — ухмыльнулся Грогго, — не тяните меня за язык. Если бы все думали как я, уж и не знаю, понадобился ли бы им священник. — Ты полон сомнений и скверны, — сказал ему священник, — и нет благости в твоем пути. — Порой от того, в чем есть благо, тошно приходится. — Да глупая ты голова, разве может быть тошно от того, в чем есть благо? — А слабительные средства? — сказал Грогго. — А воздержание? Есть же на свете и они, уж я не говорю про коптящие камины. — Теперь я вижу, — грустно сказал священник, — что ты закоснел в своих заблуждениях и слишком самонадеян, а попросту говоря, ты осел. — Брат, — ответил ему Грогго (ибо был он великий шутник), — я слишком самонадеян, только когда речь идет о моих сомнениях. — Возведи себе камин, — оборвал его священник, — а уж я позабочусь о том, чтобы ты его чистил. — Шли бы вы себе, — сказал Грогго, — шли бы вы подобру-поздорову. Так он и жил, как прежде, до тех пор, пока снова не расцвело лето, и тогда стал он бродить между скал по берегу моря. Холмы уходили вдаль, то спускаясь полого, то круто вздымаясь к бескрайнему небу, и здесь-то Грогго и полеживал, следя за плавным полетом чаек и слушая, как с бесплодным пылом шумят морские волны и как ветер крадется в зарослях скрипучей блестящей травы, и над островками клевера, и над румянкой, и над заячьей капустой. Как-то повстречался ему тут приходский констебль и обменялся с ним приветствиями. — Грогго, ты должен построить себе камин, пока не пришла зима. — До зимы еще далеко. — Но ты должен построить его загодя. И никаких твоих отговорок, — дескать, потом, да на будущий год. Берись за дело без проволочек. — Я отдал бы бушель вишен, только бы не слышать больше про этот камин, — ответил Грогго. — Эка невидаль — вишни! Да нынче, Грогго, на них такой урожай, какого я и не припомню. Ветки просто гнутся под их тяжестью. Пока соберешь эти вишни да перетаскаешь, всю спину разломит. — Ну, пусть это вас не заботит, господин констебль. Я не припомню, чтобы и скворцы вылуплялись так рано, как нынче, а это такие ловкие сборщики вишни, что лучше и не сыщешь. — Но я разумею человека, Грогго, человека с лестницей и корзиной. — Скворцы-то без корзины управляются, и ни разу не довелось мне видеть, чтобы скворец нес лестницу или чтобы ветка у него сломалась, не говоря уже о спине. Они вам дочиста оберут вашу вишню, и я готов поручиться, что дело обойдется без ломоты в костях, господин констебль. — Так вот, Грогго, — начал констебль, — что касается твоего камина... — Мне пора , — прервал его Грогго . — Мне пора идти. В скором времени получил он уведомление от местных блюстителей закона, где говорилось, что противозаконно дому не иметь камина, и предписывалось Грогго поставить себе камин без всякого промедления и впредь жить в соответствии с законом, со сложившимся обычаем и с тем, как в мире заведено. А в противном случае притянут его к суду, и там либо он найдет доводы в свое оправдание, либо понесет кару. К слову говоря, Грогго, который не питал особого уважения к чужим мнениям и взглядам, весьма почитал закон, и тут он понял, что не под силу ему больше противиться такому высокому попечению. — Увы, увы! Выше головы не прыгнешь, плетью обуха не перешибешь. Так и быть, заведу себе камин. Ладно. Таков был его ответ блюстителям закона. И вот, пока еще дни стояли длинные, взялся он за работу, а к тому времени, когда дни укоротились, над крышей его дома выросла, словно мартовская луковица, превосходная труба. В день, когда работа была закончена, созвал к себе Грогго своих соседей. И вечером пришли они к нему попировать по этому случаю. Соседи сказали: «Грогго, мы пришли разжечь огонь в твоем камине». И они положили в новый очаг поленья и подожгли их, а старый Грогго вышел за порог и смотрел, как вьется дым из его трубы и долго тянется дорожкой в лунном небе. Потом он выпил полпинты джина и пустился в пляс. — Браво, Грогго! Ай да молодчина! И они объявили, что заблудшая овца наконец-то вернулась в стадо. Некоторое время все обстояло благополучно. Никто и никогда так не усердствовал в заботах о камине, как старый Грогго. В своем радении о нем он перешел всякую меру, и чистил его в любое время дня и ночи, была в том надобность или нет. Первое, что бросалось в глаза поднявшимся спозаранку соседям, это метла, торчащая из трубы Грогго, да и ночным гулякам порядком наскучило его рвение, Необъяснимы пристрастия, свойственные душе человека. Но что же породило это пристрастие? Был ли то неистовый пыл новообращенного, или горделивый восторг обладателя дымовой трубы, или, быть может, уважение к блюстителям закона? Нет, совсем, совсем другое! Угли в камине никогда не прогорали, Грогго словно дал обет свято оберегать их, и сам камин был предметом неусыпных и тщательных забот, однако огонь, пылающий внутри дома, породил в старике неведомый ему доселе ужас: одна искра от догорающей головешки — и вот его тростниковую крышу охватывает пламя, рушатся стропила, и он погребен под ними или задохся в дыму... Здравый смысл уступил место постоянной тревоге, и не раз глубокой ночью Грогго просыпался в холодном поту, вскакивал и, охваченный паникой, выбегал па улицу, пугая соседей воплем: «Эй, гарью пахнет!». Они кричали ему: «Успокойся, успокойся, Грогго! Нигде ничего не горит!». Но хотя и впрямь ничего не горело, Грогго не утихомиривался и так часто выкидывал эдакие коленца, что раздосадованные соседи стали проклинать день и час, когда Грогго поставил у себя камин. Спору нет, осмотрительность принадлежит к числу добродетелей, но неумеренная осмотрительность вредна для тела и пагубна для духа. Что же можно сказать о Грогго и терзавших его страхах? Подчинись он тайному желанию своего сердца, он сбросил бы с крыши трубу и своими руками разрушил бы камин. Но Грогго был настоящий человек, кремень! Флюгер, который вертится по воле ветра, не ведает о гордости человека и о достоинстве, которым тот наделяет своих богов. Могущественна воля к жизни в человеке, но дух его подобен стервятнику, подстерегающему добычу: гордость помешала Грогго вернуться к милым его сердцу привычкам, и похвалы соседей слишком запали ему в душу, чтобы он мог теперь от них отказаться. Однако эта гордость не помешала Грогго пристроить лестницы к чердачному окну, обеспечить себя множеством запасных выходов, изобрести решетки для защиты от искр и понаставить во всех углах кадки с водой, в которых с успехом можно было бы развести уйму рыбы! И он подвесил к стропилам прямо над своей кроватью бочку, наполненную водой, собираясь опрокинуть ее на себя с помощью веревки, если пожар застигнет его во время сна. Увы, это и погубило Грогго, ибо как-то ночью, обуянный ужасом, он судорожно ухватился за веревку, она оборвалась, бочка рухнула и проломила ему череп. Тут-то и пришел конец Грогго. А пожар просто померещился ему — у страха глаза велики. — Экий полоумный! — воскликнули соседи, когда обнаружили его тело. — Лучше бы такому дураку и вовсе не знать благодетельного домашнего огня.
Произведения
Критика
