Альфред Эдгар Коппард. Такова жизнь
У него было редкое имя — Себастьян или что-то в этом роде, но они звали его Сэм. Ее отец, Джордж Харман, работавший табельщиком на фабрике, привел его домой однажды вечером — парень был из той же части Йоркшира, земляк старого Хармана. Сэм бродяжничал и уже совсем было дошел до точки, когда однажды, заглянув случайно на фабрику, получил там временную работу по ремонту и переоборудованию. Такой уж это был парень — ни денег, ни жилья, да и одежды путной у него не нашлось бы, но он был уроженцем тех же мест, что и отец его подружки Мег, для старика этого было достаточно, и он привел парня к себе домой. Они отдали ему постель Фреда — брата Мег, и кое-что из его одежды. Незачем было дольше хранить все эти вещи, потому что скверная история стряслась с беднягой Фредом. Не так давно какой-то человек, видать нездешний, вызвал старика за фабричные ворота. — Не хотите ли пройтись со мной по улице? — сказал он. — Это... ну... ненадолго... не отнимет у вас и минуты; прошу вас. Джордж Харман был на работе и потому ответил, что никак не может, и спросил незнакомца, чего ему надобно. — Был у вас сын, не так ли? — осведомился тот. — У меня есть сын, Фредом его звать, — ответил старик. — Известно ли вам, где он теперь? — Фред в Северном море, он рыбу ловит, — сказал отец. — Выходит, вы и не знаете ничего, а ведь его нет в живых! — Ну, видит бог, не знал я этого! — Да, — подтвердил незнакомец, — так оно и есть. Они просили, чтоб я сообщил вам эту печальную весть. Он утонул, ваш Фред. — И незнакомец рассказал отцу все в подробностях. — Ну вот что, малый... — Джордж Харман потер себе лоб с безутешным видом. — Сделай доброе дело, сходи расскажи все Мегги, дочке моей. Только, смотри, осторожно, — добавил он. Незнакомец сказал, что ладно, он сходит, и Джордж Харман вернулся на фабрику и занялся своим делом. И двух месяцев не прошло с тех пор, как этот самый Сэм очутился в доме и, можно сказать, шагнул прямо во Фредовы башмаки. Харманы жили в хибарке, стоявшей на грязной улице, с каждой стороны которой торчало штук по сорок пять совершенно одинаковых домишек. Отец, уже овдовевший, был немного сутуловат и носил усы желтовато-белого цвета. Его дочь Мегги все еще в девках сидела, хоть и было ей под тридцать; она сохранила моложавость, но всякие там ухаживания не прельщали ее: она все дома сидела да присматривала за своим папашей. Нет, ей ни к чему ухажеры; это была уравновешенная, даже, пожалуй, надменная девица, не имевшая пристрастия к щеголеватым приказчикам, которые, напомадив прически, подпирали двери окрестных лавчонок, ковыряя спичкой в зубах. Возможно, она была чересчур высокого мнения о своей особе; во всяком случае, она показала это, когда отец привел в дом бродягу Сэма и предоставил ему временное пристанище просто потому, что оба они были родом из одних и тех же краев Йоркшира. На первый взгляд, Сэм решительно ничего не представлял собою, и Мег отворотила нос, да еще фыркнула тихонечко. Лицо его уже много дней не знало бритвы, и подбородок весь зарос золотисто-желтым пухом; но когда он смыл грязь, побрился и натянул воскресный костюм Фреда, то оказался не так уж плох. У него были голубые глаза, и, надо сказать, малый силен был, как медведь. — Устраивайся как у себя дома, парень, — сказал Джордж Харман, — и давай выкладывай свои новости. Но молодой человек был немногословен; что уж там мог он поведать, а то, что мог, никому здесь не было интересно. Неделя за неделей ходил он на фабрику, вел себя степенно и благонравно, и понадобилось не больше месяца, чтобы он почувствовал себя совсем как дома, можно сказать — членом семейства Харманов. Однажды вечером он принялся ухаживать за Мег и поцеловал ее. Она оттолкнула его, но не рассердилась. — Обойдемся без этого, молодой человек, — сказа а она. — Каждый должен знать свое место, а уж моето всегда при мне останется. Он усмехнулся. — Чего уж там воображать из себя, Мег, дорогая. Она не ответила. — Ведь вы сами меня на это вызвали , — добавил он. Кухня была маленькая, свободного места было не много, и там сновала Мег, делая свои дела. Потолок в комнате провис, огромный камин занимал целую стену, по бокам возвышались поставцы. Большая черная кухонная плита имела щегольской вид — топка была снежно-белая, решетка мерцала, подобно шеренге хорошо вычищенных ножей. Два-три пустых оловянных кувшина на высоком платяном шкафу поблескивали по обе стороны часового циферблата с опрятностью, говорившей о добросовестной бережливости хозяйки. Джордж Харман все вечера проводил в рабочем клубе. Время от времени от уговаривал Сэма составить ему компанию, по молодой человек чаще всего предпочитал оставаться дома и играть в шашки либо крибедж с Мег или слушать радио, пока девушка занималась шитьем или вязала. Случалось, он приглашал ее в кино или они ходили гулять, и тогда он покупал ей помадных конфет, книжку за два пенса, а то и какую-нибудь безделушку пенсов за шесть. Чувство его к ней на самом деле становилось все сильнее и глубже, да и Мег он тоже начинал нравиться; так все и шло, мило и благонравно, порядочно времени. Но всему на свете приходит конец — такова жизнь! — подошла к концу и работа Сэма на фабрике. Был он когда-то бесшабашный, лихой парень, этакий перекати-поле, теперь он поневоле остепенился и даже приберег фунт-другой на черный день. По утрам вставал он как можно раньше и принимался рыскать по городу в поисках новой работы. Но тем же самым занимались еще девятьсот девяносто девять вконец отчаявшихся мужчин, и все они были против него; против него было время, против него была удача, казалось, дьявол собственной персоной ополчился на него. «Нет бога, не то уж я бы выколотил у кого-нибудь хоть какую-то работенку!» Но работа не падала с неба в его протянутые руки, и приходилось только сожалеть о том, что надо собираться и уходить. Сбережения скоро растаяли, никаких надежд отыскать работу где-нибудь поблизости не оставалось, а он все не решался уйти от Харманов и поискать свое счастье где-нибудь еще. Теперь Мег платила за них обоих в кино и покупала ему сигареты. Джордж Харман становился все более скуп и намекал дочери, что, дескать, пора бы Сэму сдвинуться с места. Мег не слишком доброжелательно принимала эти намеки — теперь ей не хотелось потерять юношу. Но по мере того как недели шли одна за другой, а Сэм по-прежнему был без работы, да и без надежд получить ее, отец перешел к прямым и недвусмысленным высказываниям по поводу полной никчемности Сэма. Однажды воскресным утром Сэма не было дома. Мег чистила картофель в кухне, Харман был тут же — брился над раковиной. Он надел чистую клетчатую рубашку, спущенные подтяжки свисали с его бедер. Тсс-тсс-тсс — скребла бритва. Он вытер пену с лезвия и сказал: — Что до мистера Сэма, то с меня хватит. Лучше бы ему убраться отсюда, не то как бы один из нас в беду не попал. — Ну куда он уберется! Право же, отец, не может он уйти от нас, — вступилась Мег. — Никто его здесь не держит, — возразил папаша, вновь берясь за бритье. — Ему некуда идти, даже в Йоркшире у него никого не осталось. Во всем мире у него нет дома, отец! — Вот и пускай построит его себе, дочка. И ладно будет. — Но ты должен помочь ему пристроиться здесь, — взмолилась она. — Нигде он не пристроится, Мег. У таких, как он, не получается это. Знаю я их, дочка! Тунеядство одно, вот что я тебе скажу. — Он так мало ест, что едва ли стоит нам денег. — Ой ли! В хорошие деньги встает нам этот парень. — Разве что лишний пенни, отец, только и всего. Уж я-то позабочусь об этом. Он перестал бриться и пристально посмотрел на нее; щеки его, выбритые наполовину, были красны, на лезвии сохла пена. — Послушай-ка меня, дочка. Я свой шиллинг поделю с кем хочешь, только бы характер был у того человека, да так я и делаю, а ты перестань кудахтать... Тунеядство одно! — Но он никому не мешает, — сказала она жалобно. — Не мешает, говоришь? — Он окинул ее проницательным взором. — Я не так уж уверен в этом. — Говорю, он не мешает нам, — повторила Мег. — Ну и что? Раз я не хочу — значит, все! Скажешь ему — пускай убирается. — Нет! — возразила она резко. — Говори с ним сам. В общем, он поговорил с Сэмом, и тот ответил: — Ладно, хозяин, спасибо вам за все; я уйду. Но он не ушел — ни в тот день, ни назавтра, ни послезавтра, и каждый вечер, возвращаясь домой с работы, Харман все еще заставал Сэма поблизости от Мег — бывало, она сидит за вязаньем, и они так уютно беседуют с глазу на глаз либо в шашки играют друг с дружкой. Харман не возобновлял разговора об уходе Сэма. Наступил четверг. Придя домой, Харман застал привычную картину — дочь за вязаньем, и молодчик этот рядышком с ней. Поднявшись с места, Мег сняла с плиты сковородку, и вскоре перед отцом очутилась тарелка с сосисками. Харман был голоден и ел с жадностью. Раздражен он был сверх всякой меры. — Всё еще здесь? — обратился он к Сэму; голос его звучал угрожающе. Сэм беспомощно взглянул на него. — Я все насчет работы пытал, мистер Харман, так старался найти хоть что подходящее, да, видно, нет ее для меня в этом городе. — Ах, вон оно как, значит, — протянул Харман. — Ну вот что, парень, мне тошно, прямо-таки тошно от всего от этого. Понятно тебе, что это значит? Я напрямик говорю. Сэм пробормотал, повесив голову: — Вот уж не знал я, что вы так считаете... Вы всегда были добры ко мне. Я думал... ну, думал я, в общем... — Мало ли чего ты думал, — выпалил Харман грубым и резким тоном. — Хоть думай, хоть нет — мне все едино. В твоем мнении тут не нуждаются, парень. Мег вмешалась спокойно: — Ладно, отец, это я сказала ему, чтоб оставался. — Ты?! — заорал Харман. — Да, я. Сэм поднялся с места. — Уж лучше я пойду, — сказал он. — Вот уж и верно, что лучше, — огрызнулся Харман, задыхаясь от возмущения. Мег, спокойно продолжая вязать, промолвила тихо, но с какой-то непостижимой уверенностью в голосе: — Что ж, отец, если он уйдет, и я с ним. Садись, Сэм. И Сэм уселся на свое место. В этом не было никакого вызова, просто он автоматически подчинялся приказам женщины, удостоившей его своей любви; но Джордж Харман пришел в совершенную ярость. — Вставай и убирайся отсюда немедленно! — заревел он, показывая на дверь вилкой. Сэм не тронулся с места. Он даже ухмыльнулся, что было не очень-то благоразумно с его стороны. Тогда Харман вскочил и, громко выругавшись, швырнул в него чайник, полный только что заваренного чая. Сэм увернулся. Чайник разлетелся вдребезги, оставив на стене мокрую кашицу чаинок; от них все еще шел пар. Схватив столовый нож, которым резали хлеб, Харман остервенело кинулся вокруг стола вдогонку за Сэмом. Парень отступил к камину. — Отец! — пронзительно завизжала Мег. — Папа! Что ты делаешь! Харман в ярости бросился на Сэма. Отступать было некуда, и Сэм, схватив сковородку, стоявшую на плите, опустил ее старику на голову в тот самый миг, когда Харман бросился на него. Удар не был по-настоящему сильным, на самом деле Сэм нанес его лишь для того, чтоб Харман не пырнул его ножом, но, видимо, все же он попал в наиболее уязвимую часть черепа, потому что старик рухнул на пол. В течение нескольких секунд он лежал на боку, задыхаясь, перекосив разинутый рот и высунув язык; глаза его почти что выкатились из впадин. И вдруг все кончилось. Мег замерла, глядя на него широко раскрытыми глазами, прижав руки к щекам. Отец не шевелился. Какое-то странное, тягостное молчание воцарилось в кухне. Сэм стоял, все еще сжимая в руке сковородку; капли сала стекали с нее на линолеум... Вдруг Мег метнулась к отцу и выдернула нож из его судорожно сжатых пальцев. Выбежав в коридор, она бросила его там. Когда Мег вернулась, Сэм стоял на коленях позади старика, лежащего все так же безмолвно. — Ну же, вставайте! — упрашивал он его. Но Харман не подавал признаков жизни, не слышалось ни звука, ни стона. — Что это с ним, Мег? Не так уж я его сильно стукнул. По-моему, едва-едва... Ничего не понимаю. Что это с ним, Мег, как ты думаешь? — Принеси воды, — велела она. Они брызгали водой на его лицо и затылок, но это не оживило Хармана, вливали ему воду в рот, но она вытекала обратно. На голове была рана; сквозь седые пряди волос сочилась кровь. — Беги за доктором, живо! — закричала она. Пришел врач и опустился на колени, чтобы осмотреть пострадавшего. Он сделался очень серьезным. Мег дотронулась до руки Сэма и тихонько вывела его из комнаты. В коридоре она шепнула: — Тебе надо бежать, скорее, немедленно, беги куда хочешь! Оставив его, она вернулась к врачу. — Боюсь, что я ничем не могу помочь. Этот человек мертв, — сказал он. — Как это случилось? Она рассказала ему, что произошла ссора и был нанесен удар. Послали за полицией. Полицейские, придя, обнаружили Сэма сидящим на ступеньках лестницы. — Дурак! — прошептала Мег. — Почему ты не ушел сразу же, как я велела тебе? — Ладно, — ответил он строго, — оставь меня в покое. Он все рассказал полицейским, ничего не скрыл и не отрицал. — Но я был вынужден так поступить, — сказал он. — Все беды на меня навалились разом. Полиция арестовала его. Его заперли в тюремную камеру. Следствие началось спустя двое суток, и для дачи показаний был вызван врач. Он дал их. Удар по черепу, после которого старик скончался, по его словам, был нанесен тяжелым предметом; и все же, продолжал он, сам по себе этот удар был настолько слабым, что не мог стать причиною смерти, которая в действительности последовала от удушья. Большое количество мяса и хлеба закупорило пищевод, и Харман задохнулся. Он умер от удушья. Дело обернулось неожиданной стороной. Иной раз истина оказывается причудливее любого вымысла, и очень часто в нее бывает трудно поверить. Но врач был настолько убежден в своей правоте, что его оказалось невозможно сбить с позиций, и, таким образом, понятые во главе со следователем вынесли заключение о смерти в результате несчастного случая. Позднее, когда Сэм был доставлен в полицейский суд, выяснилось, что судьи не могут опротестовать показания врача и заключение следователя. Без сомнения, поступок обвиняемого способствовал несчастью, тем не менее нет оснований к возбуждению судебного преследования. И арестованный был освобожден из-под стражи. Без единой улыбки покинул Сэм скамью подсудимых. В вестибюле суда он увидел Мег — она поджидала его. У него не было никаких намерений; он не знал, ни как себя с ней вести, ни что им теперь надлежит делать, но понял, что она ждет, и сердце его бешено заколотилось при виде ее. Она была в трауре, лицо ее казалось таким бледным, таким печальным — даже улыбки не нашлось у нее для него; она стояла там, и глаза ее не светились приветом. В вестибюле было полным-полно народу, и все таращились на него и на нее, выжидая, что же произойдет между молодой женщиной и этим парнем, который прикончил ее папашу. Когда он подошел к ней, Мег не проронила ни звука. В ладонях безвольно поникших рук она комкала белый носовой платок. Она не поздравила его — не могла; она не сумела даже сказать, что радуется тому, как легко он отделался. В том, что это всего лишь несчастный случай, не было утешения; содеянное было непоправимо, и черная тень его навсегда пролегла между ними. Мег протянула руку и пробормотала: — Прощай. Но не успел он дотронуться до ее руки, как она круто повернулась и пошла от него прочь. Было что-то в этом ее движении, помешавшее ему пойти вслед за ней.
Произведения
Критика
