Образ Испании в массовой литературе конца XIX в. (книги А. Н. Бежецкого и H. A. Лейкина)
Е. В. Катаева-Мякинен
К середине 80-х годов XIX века Испания уже не была загадочной страной для русского читателя. Она была изъезжена во всех направлениях русскими путешественниками; взгляд на нее сквозь различные «призмы» был представлен в их записках; уже не условные романы и пьесы на испанскую тему, а переводы реалистических произведений современной испанской литературы давали объективное представление о сегодняшнем дне этой страны.
В юмористических журналах начала 80-х годов «испанская тема» становится одной из преобладающих. Но в отличие от времени, когда В. П. Боткин создавал свои «Письма об Испании» (1847), настала новая стадия в развитии этой темы.
Уже не было необходимости доказывать, сколь неверными являются стереотипные представления о стране за Пиренеями. Отличие Испании истинной от Испании «серенадной» должно было быть уже хорошо известно русскому читателю. Испанский быт и тематика стали достоянием читательского сознания. И задача всякого нового автора, создающего записки об этой стране, изменилась: требовалось уже не знакомить впервые с жизнью в Испании, а искать новые способы и формы подачи материала. При этом в ход шли приемы, рассчитанные на массовое читательское сознание. На жанр путевых заметок оказывали влияние требования массовой газеты и юмористического журнала. Среди этих требований наиболее характерные - поверхностность проблематики, отказ от идеологичности, переход к малым жанрам зарисовкам, отрывкам, сценкам, особая манера общения с читателем, стремление подать материал преимущественно в ироническом освещении.
Книги А. Н. Маслова (писавшего под псевдонимом А. Н. Бежецкий) «Путевые наброски: В стране мантильи и кастаньет» (1884) и Н. А. Лейкина «Под южными небесами. Юмористическое описание поездки супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых в Биарриц и Мадрид» (1899) дают представление о том, как испанская тема нашла отражение в конце века в массовой литературе.
Бежецкий открывает свои «испанские впечатления» такими стишками, сочиненными, вероятно, самим автором: «Здесь, перед бананами, / Если не наскучу, - / Я между фонтанами / Пропляшу качучу. /
Будет в нашей власти / Толковать о мире, / О вражде, о страсти, / О Гвадалквивире, / Об улыбках, взорах, / Вечном идеале, / О тореадорах / И об Эскурьяле...».
Сразу же, с первых строчек, дается тот набор стереотипов, с которым на протяжении почти полувека стремились бороться все, кто видел Испанию своими глазами. Но подано все это в шутливом тоне, как бы с предложением не принимать всерьез это «маленькое путешествие по Испании».
И дальше Бежецкий не раз будет воспроизводить этот набор, в который входят «кастаньеты, площади auto-da-fe... вежливые разбойники и наглые нищие... Мадрид и какой-нибудь кабальеро, который несется по улицам этого города, «лицо плащом закрыв, а брови шляпой» ... оборванные, грязные дети красоты неописанной... ножки Марин Падильи, продетые непременно сквозь чугунные перила... Севилья и Гренада при лунном свете: шумит, бежит Гвадалквивир ... и везде-то апельсины и мирты, и лавры, и воздух напоен ароматом и теплотою...».
Преподнося этот набор стереотипов, Бежецкий сразу же высказывает свое к нему отношение, как бы опережая возможную критику: «Можно ли взрослому человеку, уж не говоря литератору, писать такой ералаш? Что делать! Я не дорожу, как говорил г-н Пушкин, «любовию народной», от серьезных людей похвал себе не жду, а только пишу в свое и ваше удовольствие...». Продолжая эту ироническую тираду, автор определяет свою цель и одновременно — того читателя, на которого рассчитаны его записки: «... желаю вызвать на вашем утомленном лице улыбку; желаю, чтобы среди трескучих морозов, сменяющихся вдруг гнилыми оттепелями, во время которых плещутся в грязной и холодной бурде наши извозчичьи сани и калоши, под серым петербургским небом, на котором не видать солнца, а как будто догорает сальный огарок, в душной и скучной квартире, где только трещит мебель и порхает моль, чтобы вас на несколько минут озарила мечта о другом, более горячем солнце, о небе — небе более синем и ясном, растительности несколько более богатой, чем наши дворницкие метелки, и народе, следовательно, более счастливом на этот раз...» (там же).
Мы видим, для какого круга читателей пишет Бежецкий: это «средний» петербуржец, чиновник, юрист, преподаватель, вообще представитель среднего класса, читающий для развлечения, для отдохновения от жизненных забот.
Как и его предшественники, Бежецкий нередко прибегает к сравнениям «чужого» со «своим», проводя параллели между испанскими и российскими реалиями. Мадридские нищие, например, «как и у нас на Невском, для виду продают какую-нибудь мелочь»; мадридский сад Buen Retiro напоминает «наш Летний сад»; статуя Сервантеса «неважная и значительно уступает той, что поставлена у нас Пушкину»; а ироническое описание мадридских кафе он заканчивает таким комментарием: «... испанцы могут гордиться своими кафе, как мы, например, гордимся своими колоколами, оглоблями, ушатами, моченой брусникой и икрою».
По запискам можно судить, что писались они после того, как автор вернулся на родину. Это своего рода «письма об Испании», написанные после возвращения из Испании, и автор как бы раскрывает закулисную сторону своей работы, перечисляя предметы, которые помогают ему оживить воспоминания: «Кроме дневника, крайне сжатого и необстоятельного, который я вел в Севилье всего несколько дней, у меня никаких документов об Испании не сохранилось. Чтобы возобновить свои впечатления, я кладу перед собою фотографические карточки хорошеньких испанок, закутанных в мантильи; несколько нумеров иллюстраций, изображающих бой быков; апельсинную ветку из Гренады и, как это ни странно, случайно сохранившийся счет из «Grand Hôtel de Madrid» в Севилье. Все эти жалкие на вид предметы пробуждают, однако, воспоминания».
Автор как бы сразу настраивает на то, что в его записках не будет исторических экскурсов, рассказов о политическом и экономическом положении страны, искусствоведческих исследований и т.д. — ничего, кроме случайных и обрывочных впечатлений. И оправдывает он свою позицию так: «Все поименованные выше вещи, соединенные в одно общее, дают впечатление о стране, которым я и делюсь с вами. Больше я покуда не могу дать. Я не долго жил в Испании, я не изучал ее, а сделал только набег ... а при таких условиях нельзя глубоко изучить страну».
И все-таки Бежецкий здесь скорее скрывается за маской несерьезного рассказчика-импрессиониста. Из других мест книги видно, что прежде, чем поехать из Биаррица в Мадрид, он основательно знакомился с соответствующей литературой. На страницах его книги есть ссылки на Вольтера, Бомарше, Сервантеса, Готье, Боткина и даже на роман Флориана «Гонзальва Кордуанский» в переводе Осипова. Разумеется, пользуется он и различными путеводителями: так, он дает «правдивое, хотя и краткое описание местности обеих Кастилий, добросовестно изученное в вагоне курьерского поезда». Бежецкий даже делает что-то вроде критического сопоставления источников: при описании севильских женщин он ссылается на Боткина, который, в свою очередь, замечает он, «описал красоту андалузянок с помощью Вашингтона Ирвинга».
В записках Бежецкого можно встретить два — три описания, которые дополняют записки его предшественников, но в целом они мало информативны и, хотя порой бывают милы и остроумны, все же достаточно поверхностны. Автор и не скрывает, что у него нет особых претензий, и продолжает свободно болтать со своим читателем: «Играя вашим терпением и угощая вас бессодержательными письмами о Мадриде, я убаюкивал себя надеждою поправиться на Севилье. Из такого материала можно что-нибудь сделать, в особенности, если принять во внимание андалузских женщин, а женщины, как утверждают некоторые, — венец Божьего создания, хотя, между нами, этот венец и бывает иногда терновым».
Это даже не столько индивидуальный стиль Бежецкого — «пути такой юмористики были хорошо проторенными — темы, жанры, стиль находились как бы в общем пользовании». А. В. Амфитеатров замечал в своих воспоминаниях, посвященных 80-м годам: «Это был шутливый тон эпохи, притворявшейся, что ей очень весело ... Худо ли, хорошо ли, все острили, «игра ума» была в моде». Амфитеатров, впрочем, достаточно высоко оценил именно путевые заметки Бежецкого: «изящная скромность и простота повествования, наблюдательность и юмор сделали из А. Н. Бежецкого превосходного туриста -“описателя”».
Но определенная легковесность этих путевых заметок вызвала и прямо противоположную оценку критики. Рецензент «Русской мысли» так отзывался об этой книге: «Автор в трех главах, на тридцати трех страницах, сообщает читателям, что Биарриц — город маленький и довольно дрянненький, и только. Следует Мадрид, и оказывается, что это город небольшой и тоже довольно плохой, и т.д. до конца книги... Таких путевых набросков любой грамотный человек может написать десяток, не выезжая из собственной усадьбы, много лучше может написать и озаглавить еще забористее, например: в стране слонов и байядерок, в стране чарды и зурны и т.п. Ради таких впечатлений, которые «набросал» г. Бежецкий, не стоило ездить в Испанию».
Конечно, малая информативность, поверхностность описания, беглость не могли сделать книгу Бежецкого сколько-нибудь значительным вкладом в освещение испанской темы. В этом отношении она, разумеется, уступала солидным и основательным запискам-исследованиям Немировича-Данченко и Павловского, появившимся в том же десятилетии. Интересна она лишь как попытка поиска новых путей к читателю, расширения круга читателей, знакомившихся с образом Испании.
Книга Н. А. Лейкина «Под южными небесами. Юмористическое описание поездки супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых в Биарриц и Мадрид» также интересна с точки зрения ориентации испанской темы на новый круг читателей.
Включать эту книгу в ряд записок русских путешественников об Испании следует с известной оговоркой. Это беллетризованное путешествие с вымышленными героями: купеческой супружеской парой, которая путешествует по заграничным местам, считающимся обязательными для посещения. До этого та же пара была героями книг Лейкина «Наши за границей» (поездка в Париж), «Где апельсины зреют» (путешествие по Ривьере и Италии), «В гостях у турок» (путешествие «чрез славянские земли в Константинополь»).
Описания поездок четы Ивановых пользовались невероятным успехом. «Наши за границей», впервые изданные в 1890 г., выдержали 26 изданий к 1907 г.; «Где апельсины зреют» (1892) — 18 изданий к 1913 г.; «В гостях у турок» (1897) — 5 изданий к 1906 г.
«Под южными небесами» стала последней книгой в этой серии. К 1906 г. было напечатано 7 ее изданий. И после смерти писателя в 1906 г., вплоть до 1918 г. его вдова рассылала книги этой серии по заказам читателей.
В книге «Под южными небесами» речь идет о поездке сначала в Биарриц, а оттуда — в Мадрид. Все повествование разбито на небольшие главы, каждая глава представляет собой часть общего повествования и в то же время отдельную самостоятельную сценку.
Персонажи всех юмористических путешествий Лейкина крайне условны. Это как бы обобщенная петербургская купеческая пара, наделенная характерными признаками, свойственными среде, к которой она принадлежит. Они претендуют на известную «просвещенность». «Он» окончил, видимо, коммерческое училище, «она» получила свое образование в пансионе. Чтобы показать свою образованность, оба постоянно ссылаются на запас сведений, вынесенных со времени учебы, из прочитанных романов и стихов. Нередко эти ссылки характеризуют героев с самой комической стороны. Запас их географических сведений весьма сумбурный, из иностранных языков они знают лишь отдельные слова, хотя смело пытаются пустить их в ход. Об Испании, например, они читали какие-то переводные романы, «испанские» стихи В. Крестовского, в театре видели постановки испанских пьес и оперы «Кармен».
Лейкин постоянно подчеркивает ограниченность их купеческо-мещанского кругозора. Интересы их вполне стандартны. У Николая Ивановича все познания в испанской географии ограничены названиями местностей, производящих вина. У Глафиры Семеновны — смутными романтическими представлениями о разбойниках, кавалерах, веерах и т.д. Повышенный интерес они проявляют к еде, к бытовым условиям, к ценам, к типичным «испанским» сувенирам. Они руководствуются типовыми путеводителями, требуя, чтобы все, там написанное, соответствовало действительности и было им предоставлено за их деньги. Из-за незнания языков, из-за ограниченности представлений о стране они то и дело попадают в затруднительные и смешные положения.
Главным же образом они представлены, в соответствии с законами сценки, своими диалогами. В основном их разговоры сводятся к упрекам, постоянным возражениям, спорам, капризам, насмешкам. Оба то и дело проявляют тупую непонятливость, переспрашивают, многословно препираются друг с другом. Как писал Салтыков-Щедрин еще по поводу первых сценок Лейкина, в них «читатель не встретится ни с законченною драмою, ни с характерными типами, но познакомится с целою средой, обстановка которой схвачена очень живо и ясно».
Такова та «призма», через которую образ Испании предстает в книге Лейкина.
Но, тем не менее, можно говорить об определенной информативности и объективности представляемого через такую призму образа Испании, потому что в основу описаний путешествий этой купеческой пары Лейкин положил собственные впечатления от поездок по соответствующим городам и странам. Лейкин — типичный натуралист, который любил подчеркивать, что в своих произведениях он никогда ничего не выдумывал, ничего не сочинял, никогда «не высасывал из пальца», а «брал прямо из жизни». Он с гордостью повторял, что сознательно отказывается от вымысла, не позволяет себе «ни малейшего уклонения в сторону фантазии, поэзии». Поэтому мы можем считать его рассказ о поездке русской купеческой пары из Биаррица в Мадрид своеобразными путевыми заметками, переложенными в сцены и диалоги (собственные путевые корреспонденции Лейкина печатались с конца сентября 1897 г. в «Петербургской газете»).
Испанские страницы в книге Лейкина составляют описания переезда от границы до Мадрида и пребывание супругов в Мадриде. Разумеется, сколько-нибудь полной картины жизни Испании они не дают, да автор и не ставит это своей целью. Зато кое-какие подробности повседневной жизни предстают более наглядно, благодаря той призме, через которую они воспринимаются. Здесь соединяются и впечатления супругов Ивановых, те ситуации, в которых они оказываются, и подключаемые ими при этом стереотипы, и параллели с «нашим», с российскими реалиями.
Мечта Николая Ивановича — скорее «посмотреть на испаночек», которых до сих пор он видел «только в увеселительных садах на сцене».
Это желание служит постоянным источником ревнивых замечаний его супруги. Еще в Биаррице, не въехав в Испанию, они обмениваются своими познаниями об этой стране: «... испанцы, ты, я думаю, сам читал... нож у них на первом плане... нож... разбойничество». Глафире Семеновне всю ночь снятся испанские разбойники — «точь-в-точь, как мы видели в опере». Николай Иванович стремится «в хересовую землю», его супруга предлагает ехать туда «не из-за вин, а просто, из-за того, чтобы посмотреть... Об Испании я много в романах читала. И сколько мы пьес на сцене из испанской жизни видели!..». Муж подхватывает: «Да ведь и я читал. А стихов-то сколько про испанок! “Ночной Зефир...”».
Они уверены, что все испанцы носят национальные костюмы, какие они видели в опере; что испанки с кастаньетами «качучу пляшут прямо на улице». Поэтому их поражает обыденность всего того, с чем они сталкиваются в реальной Испании. И испанских костюмов «никаких. Все последние парижские моды». И поезд нарушает расписание «совсем по-нашему, по-русски». И гитары ни разу не было слышно за целый день поездки. Николай Иванович с досадой говорит: «Об Испании я Бог знает что воображал, думал, что повсюду апельсиновые и лимонные рощи, а тут скалы, скалы и скалы».
Проблема стереотипов в книге Лейкина встает приблизительно так же, как в книгах его предшественников, но все же здесь есть свои особенности. Представление супругов Ивановых об Испании состоит только из стереотипов, но когда они сталкиваются с представлениями испанцев о России, выясняется, что те еще более подвержены влиянию стереотипов. В вагоне поезда им встречается монах, который на ломаном русском языке сообщает о том, что он «будить профессор от славянски языки» в университете Саламанки. Вот образчики его вопросов: «Медвед есте Петерсборго? Бела медвед есте? ... Нет медведи?... А снег много? Я читал, летом много мороз. Летом шуба ... А яблоки есть Петерсборго?». Следует авторский комментарий: «Монах спрашивал у супругов изумительные глупости, показывавшие его невежество относительно России». И Николай Иванович, наконец, говорит с удивлением: «Как же вы это не знаете, что есть в России? А еще ученый. У нас каждый гимназист знает, что есть в Испании».
Они разочарованы «Мадридом и Испанией вообще», потому что на каждом шагу их представления о стране опровергаются. Николай Иванович ворчит: «Вот хоть бы и эти танцы... Ничего особенного... Все это мы видели в Петербурге в увеселительных садах, когда к нам испанские танцорки приезжали». Видя работающих на полях испанцев, он вспоминает «стихи Вс. Крестовского про испанского нищего:
Был красив он, был он статен,
Синий плащ поблек от пятен.
Гм... Все это наврано... Отчего же я не вижу красивых испанцев? Да и испанки. Три-четыре попались хорошенькие, а в большинстве самые обыкновенные». Далее автор так объясняет причины этого разочарования: «Он стремился в Мадрид увидеть испанцев и испанок в народных костюмах, как их выводят обыкновенно на сцену в операх и классических испанских пьесах, жаждал видеть испанок, скачущих по улицам и площадям с кастаньетами, жаждал серенад с гитарами, чаял видеть дерущихся на перекрестках на ножах испанцев, но ничего этого не встретил и разочаровался Мадридом и Испанией вообще».
Мы видим, как отличается книга Лейкина от всех испанских путешествий его предшественников. При том, что описывают они одни и те же места, можно сказать, что у Лейкина художественное пространство иное. География та же, но замечают путешественники различные вещи. У авторов до Лейкина большое место в книгах занимает культурное пространство Испании. В книге Лейкина почти нет описаний соборов, картин, архитектуры, зато большое место занимает быт, причем в преломлении через восприятие русских, достаточно состоятельных, но не имеющих каких-нибудь художественных или интеллектуальных интересов людей. Супруги Ивановы у Лейкина, приехав в Мадрид, селятся в гостинице, обедают в ресторане и пьют чай в номере, чистят сапоги, покупают веера и испанский нож, едут на извозчике, гуляют по площади, заходят в церкви, в лавки и т.д. И все это они постоянно обсуждают. Их диалоги отражают и их предрассудки, и столкновение стереотипов с действительностью, и простодушие, и скептицизм.
Художественное время в книге также совершенно иное, чем у его предшественников. Боткин, Салиас, Немирович, Павловский часто обращались к испанской истории. Современное состояние страны постоянно соотносилось с ее прошлым. Таким образом, получалась объемная временная панорама. У Лейкина в его описаниях присутствует только сегодняшний день, как бы изолированный от истории, автор дает как бы снимки с натуры.
Лейкинские книги соответствовали определенным процессам, происходившим в современной русской прозе. Лейкин — один из наиболее характерных представителей русского натурализма, той его ветви, которая ставила своей главной задачей максимально достоверное изображение современной действительности, расширение жизненного материала, вводимого в литературу. Поэтому, говоря о недостатках и ограниченности созданного им образа Испании, мы не можем не отметить и определенные его достоинства: страна предстает не только в ее повседневной жизни, но и в восприятии людей пусть и с ограниченным кругозором, но с практической сметкой, простодушных, но скептических. Очевидно, это и обеспечило успех лейкинским описаниям среди достаточно широкого круга читателей.
Л-ра: Филологические науки. – 1999. – № 5. – С. 98-106.
Критика
