Чудесный дар (О лирике Вс. Рождественского)
А. Амстердам
Прекрасен, ничем не заменим дар лирического поэта, обладающего властной силой проникать в самую глубь наших душ, заставлять нас радоваться или печалиться. Этим драгоценным даром наделен и Всеволод Рождественский. Более полувека работает Вс. Рождественский в литературе (первое стихотворение его «Старый дом» напечатано в 1910 году в одном из тогдашних юношеских изданий). За это время поэтом написаны десятки книг, в которых бьется живая и беспокойная душа нашего современника, отразились неповторимые черты бурной и сложной эпохи.
Когда мысленно обозреваешь сделанное Вс. Рождественским, чтобы определить его своеобразный голос, его поэтический характер, неизбежно вспоминаешь скупые и безыскусные, но в то же время очень точные строки его раздумья о своих стихах:
Я в этой книге жил когда-то,
На ней доныне след живой
Неторопливого заката
Души, очищенной грозой.
Да, проходил я не напрасно
В дожде и солнце рощ родных
И звал прекрасное прекрасным
И не боялся слов простых.
И на людскую память право
У этих строк хотя бы в том,
Что я сложил их не лукаво
Достойным русским языком.
Да, таким именно, как в этих строчках, встает перед нами Вс. Рождественский и со страниц его книг-сборников «Окно в сад», «Ладога», «Иволга», «Русские зори» и других — влюбленным в родную природу и землю искателем прекрасного, певцом молодости и жизни. Вс. Рождественский — поэт романтического склада. Лирика его живет пафосом блоковских строк:
Сотри случайные черты —
И ты увидишь: мир прекрасен.
Такое видение мира поднимает и облагораживает читателя, но в то же время таит в себе опасность некоторой односторонности, которой поэту не во всем удается избежать.
Теперь, когда опубликованы воспоминания писателя «Страницы жизни» — книга не только богатая содержанием, но и написанная пером талантливого прозаика, — нетрудно определить те далекие, укрытые в прошлом родники, которые питали и продолжают питать лирику Вс. Рождественского. Трудно представить себе условия более благоприятные для развития поэтического чувства и его высокой настроенности, чем те, в которых провел свои молодые годы поэт. Детство и отрочество его протекали в «городе муз», «под сенью» пушкинских парков, по соседству с Лицеем, юность — в Петербурге. Удивительно ли, что уже в первых стихах одаренного юноши, а затем и в целых циклах стихов зашумели «сады поэта», обрели поэтическую жизнь великие имена русской литературы — Пушкин, Тютчев, Лермонтов, Гоголь.
Вся дальнейшая жизнь Вс. Рождественского связана с Ленинградом, его прекрасными проспектами и площадями, историческими памятниками и архитектурными ансамблями, навсегда вошедшими в его стихи. Еще родней стал ему великий русский город на Неве после того, как в годы гражданской войны и в дни блокады он защищал его с оружием в руках от врага. Образ города в стихах его вначале был затемнен случайными чертами, но затем, очищенный от них, открылся перед нами в своем подлинном величии, суровой и строгой поэзии. Собранные вместе в книге «Стихи о Ленинграде», вышедшей не так давно в Лениздате, эти строки о родном городе зазвучали в полную силу. Особенно удались поэту стихотворения, в которых даны зримо и наглядно нарисованные образы, символизирующие героическую душу Ленинграда, его историческое величие: «Старое знамя», «Корабль на игле Адмиралтейства», «Парк Победы»... Кто из читателей книги не запомнил строки о вечном огне на могиле героев революции, этот замечательный образец романтической лирики Вс. Рождественского, его отточенного мастерства.
Здесь, в осененном ветвями покое,
Долгу верны до конца,
Спят безымянные эти герои,
Эти простые сердца.
Прост язык Вс. Рождественского, он «не боится» обычных, широко употребляемых метафор, выразительных средств: «спят герои», «железные ночи», «гром зениток». И в то же время, когда это подсказано материалом, оправдано содержанием, поэт прибегает и к смелым сопоставлениям, связям. Рвущийся к небу голубой пламень на могиле героев рождает у автора мысль о «закопанном свете». И этот необычный, останавливающий на себе внимание читателя образ заставляет нас резче, острее ощутить гуманизм и величие подвига.
Но с особой любовью обращается Вс. Рождественский к изображению природы, точнее — природы русского Севера; ее скромная, задумчивая красота открывалась ему еще в детстве, во время летних поездок в Тихвинщину. Уже тогда попытался он передать свои чувства в лирической поэме «Березка-невеста» (напечатанной в первой книге Вс. Рождественского «Гимназические годы», которая вышла в 1914 году).
Но дело не только в органическом пристрастии к пейзажной лирике. В русской природе черпает Вс. Рождественский краски для изображения и подвига русского солдата, и портрета любимой, и облика своей музы... И все же наибольших высот достигает он там, где лицом к лицу остается с природой, — в русском пейзаже.
Пейзаж Вс. Рождественского отчетливо своеобразен и отличен от стихов других авторов. По духу своему он ближе всего к той линии патриотической лирики, которая идет от Блока и Есенина и проявилась — у каждого по-своему — в работе А. Прокофьева, Н. Рыленкова, П. Комарова и других. Но если А. Прокофьев воспринимает северорусскую природу как бы через призму народнопоэтического сознания, а П. Комаров отдает сильную дань отзвукам местной жизни, локальным краскам, то Вс. Рождественский сознательно продолжает гуманистическую и реалистическую традицию русской «чистой» пейзажной лирики, прежде всего Фета и Бунина. Пейзаж его почти свободен от публицистики, слабо связан непосредственно, зримо с нашим временем, что может создать впечатление о слепом подчинении традиции. Такое впечатление было бы ошибочным. Вс. Рождественский воспринимает природу как наш современник, как поэт обновленной России, в которой осуществляются идеалы лучших людей прошлого.
В стихах его нашло выражение то новое прочное внутреннее единство чувства природы и чувства родины, поэзии и жизни, какого не было в старой лирике и которое рождено нашим советским веком.
Может быть, мое предназначенье
Было в том, что всюду слышал я
Ритма неустанное биенье,
Молодое сердце бытия, —
говорит о себе поэт.
Светлый образ родины повсюду встает в цикле о русской природе — и не только в стихах, где эта связь дана прямо или в подтексте, но и там, где, казалось бы, господствует одна «чистая» поэзия. Таково, например, стихотворение «Жеребенок».
Заря румянилась спросонок,
Журчала речка по песку,
А там, на взгорье, жеребенок
Прислушивался к ветерку.
Большеголовый, тонконогий —
И напряженный как струна,
Стоял он около дороги,
Весь теплый, розовый от сна.
Широко ноздри раздувая,
Расставив кончики ушей,
Смотрел он, как заря сырая
Касалась сонных камышей.
А мир, росистый и зеленый,
Дышал всей грудью в тишине...
Спасибо, друг мой несмышленый,
Вернул ты молодость и мне.
Сколько раз обращались русские поэты к образу жеребенка, но этот образ, нарисованный с таким искусством Вс. Рождественским, не спутаешь с другими. Как не вспомнить, например, есенинского «смешного дуралея», который напрасно пытается обогнать поезд... Между ним и миром — трагический разрыв. Этого нельзя сказать о «несмышленыше» Вс. Рождественского. Мы не боимся за его судьбу, мир созвучен его молодости и оберегает ее.
В «негасимой жажде красоты» муза Вс. Рождественского постоянно обращается и к другой излюбленной ею теме — к области искусства, где в изобилии находит для себя самые разнообразные источники. Так возникают «родные портреты» — лирический рассказ о борьбе и трагических судьбах наших предтеч — русских писателей-классиков, художников. Как и все, что пишет поэт, эти портреты очень лаконичны и конкретны, избегают рассуждений и анализа, больше всего говорят языком зримых образов. Так создается и другой ряд стихотворений — о волшебной, облагораживающей силе художественного таланта, способного творить чудеса. Прекрасна в своей артистической одержимости таджикская танцовщица, приехавшая в гости к бойцам на фронт («Цветок Таджикистана»).
Даже мне, как вешних гроз похмелье,
В шалаше, в тумане волховском
Будут, сниться косы, ожерелье
И бровей сверкающий излом...
Там, в груди, уже не гаснет рана,
И забыть никак я не могу
Золотой тюльпан Таджикистана,
Выросший на мартовском снегу.
Вс. Рождественский открывает все новые и новые стороны в своей теме. Очень интересны в этом отношении «Стихи о творчестве народа», печатающиеся в последнее время в наших журналах. Поэт нашел совершенно новый для себя и плодотворный подход к искусству. Если в прежних своих вещах он главным образом любуется человечностью и силой таланта, то в этом новом цикле (а судя по всему, это именно цикл, включающий уже около десяти стихотворений) он открывает нам художника в человеке, талантливость и творческий гений народа. И в стихи поэта входит новый, необычный для них герой — человек из народа, умелец и мастер, для которого труд неотделим от искусства. Эти стихи побуждают к творчеству, обращены ко всем, кто влюблен в свое дело, отдает ему силы своего сердца. Именно такими людьми являются изображенные поэтом ярославские плотники, чья работа кажется
Песнею резной и деревянной,
Радостной, как ранняя заря,
или вологодские кружевницы, которые тоже «песню ткут», но по-другому, заплетая проворными пальцами,
Как мороз по стеклу, узорные
Вологодские кружева.
В литературной среде, в которой Вс. Рождественский начал свой путь, были распространены настроения пессимизма и мистики. Тема смерти, уныния, упадка господствовала и в тех многочисленных лирических сборниках, которые выпускались частными издательствами в начале двадцатых годов.
«Ты носишь имя, будто жив, но ты мертв» — этот эпиграф к одной из тогдашних книжек хорошо выражал дух эпигонов декадентской поэзии. На этом фоне уже тогда отчетливо выделялся бодрый, жизнеутверждающий тон стихов Вс. Рождественского. Поэт не испытывал страха перед жизнью, верил в свою судьбу.
...нитку тянет Верная, веселая рука, —
говорил он в «Посвящении», открывающем книгу «Золотое веретено».
Однако лишь после того, как поэт установил прочную связь с жизнью, этот незрелый юношеский оптимизм превратился в оптимизм осознанный, исторически обоснованный.
Как и другие, близкие ему по духу и судьбе поэты-жизнелюбцы Николай Тихонов и Владимир Луговской, он откликается на «зов великого путешествия», чтобы лучше узнать свою страну, стать ближе к людям. Им овладевает жажда нового, жажда деятельности, непокоя.
В грудь мою вложено сердце земное,
Чтоб никогда мне не ведать покоя,
Чтобы огонь свой беречь и в золе,
Чтобы земное любить на земле.
Так возникают в лирике Вс. Рождественского степи Крыма и горы Кавказа, пески Туркмении и голуби Таллина... Так знакомится поэт с землекопами Днепростроя, черноморскими рыбаками, строителями Турксиба, жизнерадостной молодежью, едущей на далекую стройку.
Чувство молодости и полногласия мира, как мы видели, живет и в пейзажной лирике Вс. Рождественского и в других его стихах.
Тема «земного сердца» стала и главной философской темой поэзии Вс. Рождественского, предметом его философской лирики, которая в последние годы пользуется особым вниманием поэта. Лучшие произведения этого жанра собраны в разделе «Земное сердце» недавно изданного сборника «Русские зори».
В предисловии к этому сборнику Н. Тихонов назвал Вс. Рождественского «поэтом простых чувств», замечательно верно угадав существо лирического характера автора «Русских зорь». Простота и сердечность, безыскусность и непосредственность переживания, поэтической мысли отличают и стихи «Земного сердца», посвященные сложным проблемам морали, политики, эстетики. Это не «высокие порывы» жаждущей истины мысли и не «внутренние монологи» сосредоточенной в себе души, а простой, естественный разговор, дружеская неторопливая беседа с читателем об очень важных, волнующих всех и каждого вещах. Многие стихи этого цикла так и начинаются с прямого доверительного обращения к другу-читателю: «Не торопи стихов...», «Не гляди равнодушно на ветхий платок...», «Не отдавай в забаву суесловью шесть этих букв...», «Посмотри, на озере ночном...»
Но дело, конечно, не только в форме зачина — интонация обращения, раздумчивого собеседования живет здесь в самой глубине стиха.
Просто, естественно и само движение мысли поэта, чаще всего отливающейся в наглядные, пластически ясные образы-символы.
Есть странные цветы, которые не пахнут.
Они не видят снов, не бредят наяву...
это сказано о тех людях, для которых «широкий мир под солнцем не распахнут». Не гляди равнодушно на ветхий платок.
Что, с плеча соскользнув, распустился у ног...
говорит поэт своему другу-читателю, начиная рассказ о страшной жизни платка, побывавшего в руках контрабандистов и жадных чиновников, жирных красавиц и хитрых купцов...
Он естественно подводит нас к выводу:
Мы иной, вечно юный соткали платок,
Он, как звезды, лучист и, как небо, широк.
Жизнеутверждающая философская тема Вс. Рождественского с особенной лирической силой звучит в стихах о старости и смерти. Тема личного бытия, неизбежности смерти разработана многими советскими поэтами и уже имеет свою традицию. Именно на этом поле с особой остротой идет борьба с пессимистической концепцией жизни и человека, которая разъедает и губит изнутри поэзию и философию наших идеологических врагов. Вс. Рождественский и здесь сказал свое, простое и чуждое «лукавства», слово, запоминающееся читателю.
Как мне досадны докучные речи:
«Время уже оглянуться назад.
Тяжесть годов навалилась на плечи,
И навсегда осыпается сад».
Нет, мне сияет весна издалече,
Каждой заре, словно другу, я рад,
И на привычной тропе человечьей,
Все растерявший, я снова богат.
У рокового для жизни предела
Неудержимый и юный полет
Держит душа, пережившая тело,
К вечно прекрасному, только вперед!
Талант не знает старости, он вечно молодеет и не стремится к покою... Эта не новая истина вновь подтверждается на примере нашего старейшего ленинградского поэта. Его творческая сила не только не иссякает, но являет нам картину удивительного расцвета. Поэт дарит читателю одну книгу за другой... А жизнь уже выдвигает перед мастером чудесного лирического слова новые и новые интересные задачи, волнующие темы.
Л-ра: Нева. – 1965. – № 6. – С. 183-185.
Критика
