Своеобразие психологизма в повести В. А. Слепцова «Трудное время» (о роли любовно-психологической коллизии)
В. М. Головко
Психологизм как эстетический принцип многогранно проявляется не только в творчестве писателей психологического течения, составляющего особую типологическую разновидность русского классического реализма. Как средство типизации психологический анализ получил развитие и в художественных произведениях реалистов-социологов, но приобретал при этом специфические черты, поскольку психология человека рассматривалась этими писателями прежде всего как «отпечаток обстоятельств, как особая духовная опредмеченность среды». Своеобразие психологизма художников социологического течения, отмеченное в ряде работ по типологии русского реализма XIX века, выразилось и в особом соотношении психологизма и социальности, и в связи анализа внутреннего мира героев с раскрытием значительных общественных проблем.
Выявление эстетической общности писателей предполагает более объективное рассмотрение творческой индивидуальности каждого художника. Общим у писателей-демократов середины ХІХ века в психологическом анализе было то, что они шли «от социально-политической сущности фактов жизни к психологическому их проявлению». Но при этом каждый из них искал свои средства художественного выражения, свои принципы психологического раскрытия характера. Многообразие индивидуальных художественных решений не исключало родственности писателей, само же это разнообразие было обусловлено их талантом, мировоззрением, пониманием законов общественной жизни, степенью постижения диалектических связей человека и действительности и т. д.
Повесть В. А. Слепцова «Трудное время» (1865) отражает общий процесс углубления психологической разработки характера в демократической беллетристике шестидесятых годов. Повышенный психологизм в творчестве писателей социологического течения на данном этапе литературного развития был связан со сложными социально-историческими явлениями, в частности с процессами раскрепощения личности в пореформенной России. Особенности экономической жизни страны, в которой быстро развивались капиталистические отношения, «отразились в социальной области «общим подъемом чувства личности», вытеснением из «общества» помещичьего класса разночинцами, горячей войной литературы против бессмысленных средневековых стеснений личности и т. п. «...именно пореформенная Россия принесла этот подъем чувства личности, чувства собственного достоинства...».
Все особенности социальной жизни России после 1861 года нашли отражение в литературе тех лет, в том числе и в повести Слепцова. Характерен в этом смысле художественный конфликт — столкновение разночинца-демократа революционной ориентации, «озаренного большой идеей, осознающего величие этой идеи» (Рязанов), и помещика-либерала (Щетинин). Весьма существенное значение имеет также изображение роста чувства личности у героини повести — Марьи Николаевны, журнальная работа Рязанова и другие художественные положения, раскрывающие приметы времени.
Новая постановка проблемы положительного героя в прозе шестидесятников, отражение общественно-нравственной эволюции личности — во всем этом обнаруживалось стремление писателей показать новое общественное самоощущение человека, его социально активное отношение к жизни. Нередко в произведениях беллетристов-демократов герой появлялся как уже сложившийся, убежденный разночинец. Но, развивая традиции Н. Г. Чернышевского — автора романа «Что делать?», писатели стремились к сюжетному воплощению процесса формирования нового человека.
В повести «Трудное время» основной художественный конфликт имеет самое непосредственное отношение к изображению общественного роста героини, так как в сюжете произведения выявляется духовная эволюция Марьи Николаевны, готовой порвать со своей средой и выйти навстречу «совсем новой жизни». Условия «трудного времени» — спада революционной борьбы и усиления правительственной реакции — требовали от писателя и психологического углубления в раскрытии социального конфликта, и более многогранного освещения внутреннего мира нового человека. Художественная задача, стоящая перед автором, определяла связь психологического анализа с отражением общественных явлений текущей действительности. Острота идейно-нравственных и психологических коллизий была обусловлена социальными противоречиями пореформенной России, нашедшими яркое выражение в произведении Слепцова.
Именно поэтому в повести «три персонажа с собственным внутренним миром<...> раскрыты преимущественно в психологическом анализе (Рязанов, Щетинин, Марья Николаевна)».
Психологическое раскрытие в повести «Трудное время» осуществляется прежде всего через изображение «влияния общественных отношений и житейских столкновений на характеры». В столкновениях двух героев специфика общественной борьбы времени спада революционного наступления, при этом психологическая конфликтность произведения раскрывалась в идеологическом плане, поскольку в каждом герое находила индивидуальное проявление его общественная психология.
Любовно-психологическая коллизия не имеет столь важного структурного значения, как в произведениях писателей-психологов: у Слепцова психологическая напряженность определена социально-политическими, идеологическими конфликтами. Поэтому, хотя писатель еще и обращается к традициям художников-психологов, главным образом — И. С. Тургенева, любовная коллизия им явно перестроена. Она подчинена выявлению исканий, раздумий, выводов героини, которая под влиянием Рязанова приходит к пониманию всей никчемности, пошлости помещичьего образа жизни, хищнической сущности землевладельцев. Роль любовно-психологической коллизии в повести «Трудное время» одновременно ограничена, но и не сведена на нет. Ограничена она потому, что внутренний и общественный облик Рязанова не мог быть раскрыт в ее рамках. Герой обнаруживается прежде всего в идейных спорах, поединках с либералом Щетининым, в слове, имеющем подтекстную основу, во взаимоотношениях со многими персонажами. Не случайно о любви Рязанова читатель узнает только в предпоследней главе, и автором это чувство раскрыто не через прямое изображение душевного состояния, а через детали, внешние приметы: «...Слегка нахмурив брови, он водил глазами по всему ее лицу, по вытянутым и неподвижно лежавшим на столе рукам ее, а сам в то же время основательно и не торопясь мял свои собственные руки, так что пальцы на них хрустели, потом хотел было зздохнуть, но сейчас же закусил губу и подавил этот вздох...». По словам К. П. Чуковского, «Слепцов никогда не любил подробно описывать душевную жизнь своих персонажей. Она чаще всего открывалась ему в их жестикуляции и мимике. Поэтому в его беллетристике человеческие жесты играли такую большую роль». В этом смысле своеобразный психологический портрет Рязанова, раскрывающий внутреннее состояние героя через внешние эквиваленты, не является исключением в системе художественного психологизма писателя. Здесь важно отметить то, что автор прибегает к развернутой психологической характеристике героя и единственный раз обнаруживает силу его чувств тогда, когда сюжетное развитие любовной коллизии было уже предопределено. В этой ситуации любовь Рязанова уже не могла существенно повлиять на развитие действия, поэтому было художественно оправданным опосредованное раскрытие душевного состояния героя.
Однако известная роль любовно-психологической коллизии в повести «Трудное время» сохраняется, так как через нее писатель передает духовную эволюцию Марьи Николаевны, процесс слияния личного и общественного в ее нравственном мире, результаты которого выявлены в словах героини», обращенных к Рязанову: «...я бы желала устроить так мою жизнь, чтобы я могла все силы, все способности мои употребить на то, чтобы хоть в чем-нибудь вам быть полезной. <...> Я всегда воображала себе, что там где-то живут такие отличные люди, такие умные и добрые, которые вое знают, все расскажут, научат, как и что надо делать...».
Рязанов, подобно Рахметову, является героем, который служит мерилом истинной ценности и сущности каждого персонажа, явления, факта. Благодаря словам и оценкам Рязанова окружающая жизнь воспринимается героями в действительных пропорциях, что и позволяет Марье Николаевне обнаружить настоящее лицо Щетинина, тщательно маскируемое патетическими речами о «деле», увидеть настоящее положение крестьянства и «партизанскую войну» в деревне. Автор показывает не только психологические реакции героини на обостренные споры и словесные поединки двух бывших друзей, которые значительно разошлись во взглядах на жизнь, но и закономерное их нарастание, приводящее к качественному сдвигу в ее мировоззрении. Сосредоточивая интерес не на внешних событиях, а на внутренних психологических реакциях на эти события, писатель изображал процесс развития героини, не прибегая детализированному, усложненному психологизму. Чем обостреннее она реагирует на окружающее, чем больше оно вызывает у нее волнений и размышлений, тем больше ей открывается новых сторон в жизни деревни, тем острее она чувствует проявление в повседневной жизни неумолимых социальных законов.
Однако любовно-психологическая коллизия в произведении Слепцова не традиционна и с точки зрения раскрытия эволюции героини. Конечно, идейное сближение играет не маловажную, даже определяющую роль в отношении Марьи Николаевны к Рязанову, но нельзя сказать, что общественные интересы пробуждаются у нее вместе с любовью. Еще до приезда Рязанова она думала о «великом деле» и чувствовала, что Щетинин «старается обмануть» и ее, и других, рассуждая о благе народа и преследуя при этом свои собственнические интересы: «Нет, ведь я это все уж давно, давно поняла, и все это у меня вертелось в голове; только я не могла хорошенько всего сообразить; ну, а теперь вот эти разговоры мне помогли... я понимаю, что и ты... ты... (Щетинин. — В. Г.) ошибся, да я-то, не могу я так».
Это нравственное состояние Марьи Николаевны, ощущавшей двусмысленность своего положения еще до приезда Рязанова, передано автором через психологически обостренные реакции на все слова и поступки Рязанова. Сосредоточенность героини на мыслях о «деле», ее раздумья о цели своей жизни вызывают заинтересованное отношение к идейным спорам Рязанова и Щетинина. Психологические реакции на эти споры мотивированы нравственным состоянием героини и даны во всей их логической последовательности, отражающей эволюцию ее состояний. Эта последовательность выражена главным образом через внешние детали: автор показывает напряженную внутреннюю жизнь героини не изнутри, не как процесс, а через фиксацию результатов этого процесса.
Изображение духовно-нравственной эволюции женщины было достаточно распространенным в демократической литературе шестидесятых годов. В повести Слепцова воссоздание процесса духовного роста Марьи Николаевны и закономерного изменения ее психологического состояния обусловлено своеобразием композиции сюжета. В произведении можно выделить две сюжетно-композиционные части с кульминационными моментами в четвертой и двенадцатой главах. Эволюция нравственно-психологических состояний героини в первых частях повести раскрывается как закономерное вначале стремление понять доводы Щетинина, «страдающего» от мужиков; затем через тонкий психологический рисунок передается вся глубина сомнений Марьи Николаевны, ее чувство неловкости перед Рязановым (во время разговора Щетинина с «меньшим братом» она «задумчиво катала из хлеба шарики» и, не дождавшись конца разговора, «вышла в другую комнату»). Смятенность души героини проявляется в ее «напряженности», в том, что она впервые вступает в спор сама, почувствовав всю беспомощность Щетинина перед Рязановым. Писатель избегал прямолинейности в изображении эволюции героини: психологически мотивированы и ее стремления поддержать авторитет мужа. Но выступая с позиций Щетинина в споре о «праве» землевладельца на защиту своих интересов и о положении крестьянства, она не может не чувствовать убедительности доводом Рязанова, его насмешливо-иронического отношения к «гуманному» помещику. Пока Марья Николаевна не до конца понимает идейного антагониста своего мужа, и эта «переходность» ее внутреннего состояния подчеркнута психологическими деталями. Реакции героев на слова Рязанова, воодушевленно-иронически «поддерживающего» сетования Щетинина по поводу крестьян-«мошенников», «посягающих» на помещичью собственность, различны: «Щетинин засмеялся, Марья Николаевна нерешительно улыбалась, а лакей, <...> нахмурив брови, исподлобья посматривал то на того, то на другого и, по-видимому, ничего не мог понять». Слепцов как мастер «тайной психологии» процессы внутренних переживаний и раздумий обнаруживает лишь через результаты этих процессов. Так, в данной ситуации емкая психологическая деталь становится «аккумулятором» комплекса душевных волнений Марьи Николаевны, желающей протянуть руку помощи Щетинину и чувствующей в то же время слабость его позиций. Характерен отбор лексики, фиксирующей психологическую статичность Щетинина («засмеялся») и незавершенность внутренних переживаний героини («нерешительно улыбалась»). Это будет особо подчеркнуто автором своеобразной расшифровкой психологического состояния, которая является частым спутником «тайной психологии» Слепцова, но, как правило, возникает при раскрытии внутреннего мира эволюционирующих, потенциально содержательных персонажей. Внутреннее состояние героини, приоткрываемое читателю через скупую, лаконичную психологическую деталь, в дальнейшем объясняется, расшифровывается: «Сначала мне казалось, что это он (Рязанов, — В. Г.) так, нарочно помнишь, когда он все советовал <...> судиться с мужиками. Ведь он смеялся тогда. В это время я не знаю что, я просто готова была его убить. Я только не говорил а <...>, я все об этом разговоре думала, припоминала каждое слово... А ведь это все правда <...>, что он говорил».
Далее результаты внутренних размышлений Марьи Николаевны становятся более ощутимыми: она, решительнее «сглаживает» растерянность мужа при первом посещении священника, которого Щетинин хотел «вооружить <...> против» Рязанова («Марья Николаевна поспешила замять это объяснение, сама обращается к Рязанову за разъяснениями: «Скажите, пожалуйста, ведь вы... вы не считаете моего мужа, глупым человеком? <...> Так почему же вы с ним никогда не соглашаетесь в спорах?»). Ничем не отличающаяся от обычной внешняя жизнь героини отмечена, однако, напряженностью внутренних переживаний, последовательная сгущенность которых приводит к психологическому «взрыву» (четвертая глава). Приближение душевного кризиса отражено опять-таки через наблюдения за поведением героини, данные со стороны: во время споров Марья Николаевна «с напряженным вниманием и беспокойством ловила каждое слово», всякое очередное поражение Щетинина вызывало у нее неудовлетворенное чувство, выражавшееся в том, что она «уходила в сад или просиживала по целым часам в своей комнате, глядя на одно место». И поскольку автор переживания героини изнутри не показывает, ее внутренняя напряженность подчеркивается деталями, свидетельствующими о самопогруженности и беспокойстве. Обычно предупредительная и внимательная, она в волнении, например, не замечает, как «сорвала ветку акации, начала быстро обрывать с нее листья и... бросать их на книгу. Рязанов молча взял книгу, стряхнул с нее листья и опять принялся читать. Марья Николаевна взглянула на него, бросила ветку и ушла».
Все психологические реакции героини, вызванные решительным протестом Рязанова против образа мыслей, поступков, хозяйственной деятельности Щетинина и его прекраснодушия, подготавливают кульминационный момент первой сюжетно-композиционной части — объяснение Марьи Николаевны и Щетинина в четвертой главе повести. В напряженном диалоге героев форма психологического анализа, казалось бы, существенно не меняется: «Марья Николаевна <...> щипала пуговицу на подушке <...>, то быстро оборачивалась к мужу <...>, то вдруг припадала к пуговице и пристально начинала ее разглядывать, потом опять бросала...». Но, во-первых, в психологическом анализе автору удалось передать не только степень интенсивности душевных движений героини. Во всем этом проявлялось ее новое самоощущение, новое нравственное состояние.
К любовно-психологической коллизии Слепцов вынужден был обратиться еще и потому, что поставил целью показать жизнь убежденного демократа в условиях «трудного времени»: сфера его жизневыявления в такой общественной ситуации, без сомнения, сужалась. В основу сюжета было положено изображение идейного расхождения бывших приятелей и общественно-нравственного роста женщины. Но любовная интрига все-таки лишена чисто внешнего сюжетного значения: любовь становится формой утверждения превосходства Рязанова над Щетининым, который терпит фиаско (в собственном сознании) прежде всего в личной жизни. Кроме того, «узел подозрений и страстей» прояснен в конце произведения. Рязанов уезжает «куда придется», «больше к югу», Марья Николаевна «укладывается в дорогу», Щетинин остается в деревне «денег сколотить как можно больше». Разрешаются и все личные недоразумения; Рязанов объясняет Щетинину нравственное состояние Марьи Николаевны, намекая на то, что их отношения имели не узколичный характер: «Жить хочет женщина; а мы с тобой так только, в качестве благородных свидетелей, участвуем в этом деле. И роли-то наши самые пустые: ты ей нужен был для того, чтобы освободиться от матери, я ее от тебя освободил, а от меня уж она сама освободилась, теперь ей никто не нужен...».
Но идейная роль Рязанова раскрывается в произведении непосредственно в процессе сюжетного развития любовно-психологической коллизии. По мере роста взаимопонимания Марьи Николаевны и Рязанова усиливается отчуждение в семье Щетининых, причем взаимное отчуждение. Писатель при изображении «жарких прений» подчеркнул идейную и психологическую отстраненность Щетинина и от Рязанова, и от Марьи Николаевны. Обратим внимание на те психологические детали, которые свидетельствуют об этом. «Словесная драка» восьмой главы, во время которой Рязанов четко определил социальные причины классовой войны («везде, где есть сильный и слабый, богатый и бедный, хозяин и работник — там и война»), завершается характерной сценой, данной в двух психологических соотношениях. Внешние приметы передают, с одной стороны, отстраненность Щетинина от позиций Рязанова. Если раньше он пытался «оправдываться» перед Рязановым, искать у него поддержки, дельного, практического совета», то теперь всем своим независимым видом он утверждает собственную «самость». С другой стороны, подчеркнуто равнодушие Щетинина к Марье Николаевне: «Послушай», — заговорила Марья Николаевна. — «Что тебе?» — Щетинин, не оборачиваясь, остановился в дверях <...> на одно мгновение, но в ту же минуту поправился и ровным шагом вышел из комнаты». Реакции героя заметно меняются по сравнению с теми психологическими выявлениями, которые рассмотрены были выше. И это не единичный случай.
«Щетинин посмотрел ей в глаза но ничего не сказал и начал петь. Она заговорила о другом». Углубляющееся расхождение Щетинина с женой и товарищем студенческих лет обнаруживается и в психологическом несовпадении переживаний героев. В совершенно различных эмоционально-психологических планах раскрывается их нравственное состояние: во время ироничного сообщения Рязанова о том, что в России «по части внутренних дел все хорошо: усмирение идет успешно, крестьяне освобождаются», «улыбается» Марья Николаевна, а Щетинин «задумчиво» размышляет, что «Степан стал скверно лепешки печь...». Контраст внутренних переживаний героев нередко приобретает и более рельефные очертания: автор не раз подчеркивает открытую «радость» Марьи Николаевны и «холодность» Щетинина.
Развитие любовно-психологической коллизии во второй сюжетно-композиционной части повести приобретает характерную особенность: Рязанов как бы не замечает любви Марьи Николаевны, и несколько раз, как только героиня готова сказать о ней открыто, он либо переводит разговор на другую тему, либо «снимает» психологическую напряженность иронией или сугубо «здравыми» рассуждениями о каком-либо факте. Интересна и другая закономерность: о своей любви Марья Николаевна готова сказать именно в те моменты, когда она особенно чутко воспринимает значительность социальных обобщений Рязанова (исполнение «Марсельезы», разговор Рязанова и Щетинина о «внутренних делах», диалог о «хороших людях», которые «не умирают», а «погибают» и «пропадают» и т. д.).
Рязанов всегда активно поддерживает в Марье Николаевне стремление разобраться в окружающем, понять социальные пружины того или иного явления. Единство двух планов — общественного и личного, в которых проявляется развитие основной коллизии, обнаруживается в кульминационных сценах предпоследней главы, (момент наивысшего развития действия повести). Здесь не только раскрывается до конца смысл конфликта Рязанова и Щетинина, не только представления героя о структуре классово-антагонистического общества и о социальной природе человека проясняются глубоко, здесь разрешаются и интимно-психологические коллизии. При таком единстве художественную убедительность приобретали те сдвиги в идейно-нравственном мире героини, которые позволили ей по-новому взглянуть на себя и на свою жизнь в целом. В нравственном мире Марьи Николаевны сливались интимно-психологические и социально-исторические стимулы, вызывающие перерождение человека. Постепенная психологическая перестройка отозвалась в каком-то личном восприятии социальных диссонансов, в ощущении своей причастности ко всему, что происходит вокруг. Особое значение в произведении приобретает в этом смысле двенадцатая глава, концентрирующая принципы художественного раскрытия нравственной эволюции героини. В этой главе уплотняются сцены-кадры, ускоряется повествовательный ритм («Полдень», «Вечер», «Воскресенье»), приобретающий характер «репортажа». Значительно расширяется арсенал средств психологической характеристики (пейзаж, портрет, психологический диалог и т. д.). Героине открывается в истинном виде жизнь деревни, которую она раньше воспринимала совсем не та к. Новое восприятие действительности приводит ее к выводу о том, что даже «временное перемирие» с этой жизнью невозможно. «Экзекуция» над двумя «неплательщиками», неожиданной свидетельницей которой стала Марья Николаевна, лишь укрепила ее в этом решении. Художественное чувство меры и такт писателя выразилась в том, что он не показал еще один «психологический взрыв» героики, чем подчеркнул всю органичность и естественность ее решения выйти навстречу новой жизни.
Известная зависимость психологической эволюции героини от идейно-нравственного воздействия человека, осознающего смысл общественных противоречий и свое место в социальной борьбе, раскрывает (в опосредованных формах) обусловленность психологического анализа социально-политической сущностью изображаемых явлений. Соотношение социальности и психологизма, рассмотренное на примере нравственной эволюции героини повести «Трудное время», свидетельствует о типологической близости В. А. Слепцова к писателям социологического течения, а эстетическое качество его психологизма — об оригинальности его стиля.
Л-ра: Проблемы психологизма в художественной литературе. – Томск, 1980. – С. 62-79.
Критика
