Рецепция творчества как мистерии в поэзии В. Брюсова

УДК 821.161.1.09

Золина Дарья Валерьевна
Московский педагогический государственный университет

В данной статье исследуются античные источники восприятия творчества как мистериального познания на материале поэзии Валерия Брюсова. Служение поэзии и желание проникнуть к источнику знаний о мире привели Брюсова к поиску универсального способа достижения этих знаний и обновлению внутреннего мира поэта. Углуб­ляясь в понимание содержания и сути античных мистериальных практик, реализующих эстетическое преображе­ние души посвящаемых и их приобщение к тайнам мироздания, Брюсов приходит к осознанию смысла творчества. Стоит заметить, что поэт не пытался реконструировать в своем творчестве, в частности в поэзии, или в жиз­ни сами мистериальные ритуалы, он понимал мистерии в более широком и метафорическом смысле, а именно, как вышеупомянутый способ духовного обновления и познание микрокосма и макрокосма в их взаимосвязи через символическое проживание опыта лирического героя его поэзии. Восприятие творчества как мистериального процесса, как восходящего пути познания и духовного совершенствования прослеживается с начала XX века До смерти авто­ра и проявилось в поэтическом наследии автора в создании герметичных многоуровневых символов, высоком, пафос­ном стиле, назидательном и поучительном тоне многих стихотворений, восприятии лирического героя как посвя­щаемого в тайны мироздания.

Ключевые слова:В.Я. Брюсов, лирический герой, античные мистерии, герметизм, символ, познание, восхождение.

Представление о художественном твор­честве как мистерии было весьма распространенным среди писателей и поэтов Серебряного века. Воспоминания символистов и их современников делают очевидным факт всеобщего увлечения мистериями и попытки осуществить их в реальной жизни и творчестве, чему есть обоснование: смена мировоззренческой парадигмы на рубеже веков, попытка идентифи­цировать себя в историческом контексте, обра­щенность к источникам мудрости в древних уче­ниях и практиках, эсхатологические предчувствия и многое другое. Часто увлечение мистериями было игрой и поверхностным отношением к древним античным практикам, но некоторыми писате­лями и поэтами мистерии античности восприни­мались серьезно - как способ совершенствования и самопознания, реализуемый в творчестве. Мистериальность творчества произрастала из стрем­ления проникнуть во внерациональную основу общечеловеческих духовно-творческих интенций и запечатлеть их динамику в частном, собствен­ном мистическом опыте, например в поэтической рецепции Валерия Брюсова.

Одним из подобных источников было содержа­щееся в античной мистериальной традиции, про­слеживаемое и в герметизме, представление об эволюции человеческой души, согласно которому существует ряд универсальных принципов мироу­стройства, скрытых в недрах мистериальных прак­тик. Мистерия предстает универсальным путем к расширению границ восприятия, созерцанию ми­роздания и его познанию: «Мистериальность, как она понимается в русском символизме, пронизыва­ет все виды творческой деятельности. Она и есть родовой признак творчества как искусства выхода за очерченный круг данности. Это мистический образ становящегося человека. Мистерия - это действие, соединяющее человека и Бога, данного человека и идеального человека, существующее и идеал, - символический акт их тождества» [8, с. 307]. Знания, которые приобретались в мисте­рии, закрыты по своей сути, они представляют собой многоуровневые символы, проникновение и понимание которых раскрывало взаимосвязь ви­димого и невидимого миров. О.М. Фрейденберг, ссылаясь на античных философов, говорит о про­хождении мистерии как счастливой возможности обретения духовного бессмертия, возрождения, нравственном воскресении: «человек, посвящен­ный при жизни в мистерии, добывает этим вели­кое блаженство; со ступени на ступень восходит он к созерцанию нравственно совершенных ве­щей» [16, с. 139]. Брюсов не пытался реконстру­ировать в стихотворениях историческое явление процесса священнодействия, он воспринимал ми­стерию гораздо шире, метафоричнее - как процесс восхождения духа и мастерства поэта к совершен­ству, как способ познания себя и мира.
Эстетическое воздействие античного мировоз­зрения на поэтов-символистов, в частности на Ва­лерия Брюсова, широко изучается в последние три десятилетия. В работе З.Р. Жукоцкой исследован теургический аспект в творчестве русского символизма - у А. Белого, А. Блока и В. Брюсова, которо­го автор работы причисляет к ряду поэтов-теургов. Исследователь приходит к мнению, что мистерия на рубеже ХIХ-ХХ веков приобретает универсаль­ный характер, становится связующим звеном человека и Бога, и русский символизм устремляется к сверчувственному, используя символ как инстру­мент своего восхождения: «...сам человек путем самосовершенствования в творческом процессе восходит на вершину Божественного откровения, постигая тайные пределы и беспредельность свое­го духовного строя. В этом своем порыве русский символизм открывает абсолютное пространство духовного синтеза» [8, с. 305].

В связи со схожестью передаваемых в про­цессе античных мистерий тайн и принципов ми­роустройства с герметическими идеями интерес представляет исследование И.Г. Кулешовой, изуча­ющей художественное бытие в лирике Бальмонта и Брюсова. Автор исследования считает, что при создании художественного пространства на поэтов оказало влияние герметическое учение, в особен­ности принцип аналогий, или теория двух бездн: «...у К. Бальмонта эти бездны имеют свою пре­дельную точку, дойдя до которой то, что находится в верхней бездне, незамедлительно должно отраз­иться в нижней бездне. Здесь можно увидеть связь творчества поэта с учением Гермеса Трисмегиста, в частности с особенностью восприятия и трак­товки одного из пунктов Изумрудной скрижали: “То, что находится внизу, соответствует тому, что пребывает вверху; и то, что пребывает вверху, со­ответствует тому, что находится внизу, чтобы осу­ществились чудеса единой вещи”» [10, с. 117]. Однако автор не затрагивает рецепцию этого прин­ципа в лирике В. Брюсова, несмотря на прямое цитирование герметических изречений в его про­изведениях.

Обширное исследование о мистериальности в культуре конца XIX - начала XX века представ­ляет собой работа Г.В. Варакиной «Мистериальные истоки русского синтетизма», в которой ис­следователь приходит к выводу о неспособности модернистской эпохи преодолеть индивидуальное для достижения всеединого: «В отличие от ми­стерий Древнего Мира, раскрывавших феномен всеобщности и универсальности, современная концепция так и не сумела преодолеть болезнь индивидуализма. Тем самым, культура рубежа веков создала лишь новую утопию - мечтая о едином, но не отказываясь от единичного; утверждая пре­ображающую силу творчества, но останавлива­ясь исключительно на поиске новых форм искус­ства» [6, с. 313].

Об увлеченности Брюсова мифической Атлан­тидой, оккультизмом и эзотерикой писали М.В. Покачалов, В.Э. Молодяков, Н.А. Богомолов, А.А. Во­ронин, С.А Слободнюк и другие исследователи. Большинство ученых едины во мнении, что поэт серьезно изучал мистические источники знания не только как художник, творец, но, в большей степе­ни, как ученый, историк, проводя линию преем­ственности культуры и знаний от Лемурии к Атлан­тиде и далее, через все мистерии и эзотерические учения древних цивилизаций, к дальнейшим эпо­хам. Данная «магистраль» (название одного из стихотворений Брюсова) широко представлена во всем творчестве автора: поэзия («Магистраль», «Пира­миды», «Жрец Изиды», «Женщины Атлантиды» и другие), проза («Алтарь Победы», «Огненный ангел», «Юпитер Поверженный»), статьи («Наши дни», «Ключи тайн», «Учителя Учителей»).

Стремление приникнуть сквозь века к источни­ку этих знаний и достичь новых ступеней совер­шенства стимулировало Валерия Брюсова на по­стоянное внутреннее движение вверх, преодоление самого себя: «Начать “новую жизнь” можно только восходя на высшую ступень лестницы. Душа или идет вперед или погибает. Это - закон. <...> Совершенствование не моральное требование, но внутренняя потребность духовного организма», - писал поэт Н. Петровской в 1909 году [12, с. 796]. Эта потребность реализовалась в познании, в по­стоянном поиске и изучении новых источников знания, эта «внутренняя потребность духовного организма» являлась основополагающим услови­ем осуществления мистериального преображения и постижения мира.

В одном из писем Вяч. Иванова Брюсову мы находим строки, говорящие об отношении двух поэтов к своему творчеству, в частности к поэзии как к мистерии: «Благодарю <...> за данную мне возможность так интимно, путем опыта, заглянуть в мистерии твоего творчества (здесь и далее вы­делено мной. - З.Д.), и быть может, показать тебе немного свои» [13, с. 521]. Само творчество пони­мается Брюсовым как путь посвящения, тернистый путь преодоления в себе земного, становление те­ургом, стремление к достижению совершенства своих произведений и своей личности: «О, будемте все, как боги, // Познавши добро и зло» («Люци­фер», 1898) [5, т. 1, с. 231], «А! Быть как божество! хоть миг один!» («Хмель исступленья», 1901) [5, т. 1, с. 322]. В мгновения экстаза, «внерассудочными путями», интуицией пытается Брюсов проникнуть в невидимый мир, почувствовать сопричаст­ность внутреннего мира всему универсуму. И если в мистериях поклонялись божествам, чья история служила примером мистерии духа и мифологиче­ской основой таинства (например, Изиде и Озири­су, Деметре и Персефоне, Дионису и другим), то Брюсов однозначно воздвиг на пьедестал поэзию: «Могу о себе сказать теперь другими словами, сло­вами моего Одиссея:

Я - доброволец меж рабов.
Но та, кому я рабствую, это все же божество, ибо ее имя - моя поэзия» [12, с. 795].

Особенно ярко рецепция творчества как мисте­рии проявилась в стихотворениях, в которых поэт не раз обращается к символам, образам и мотивам египетских и греческих мистерий («Нить Ари­адны», 1902; «Орфей и аргонавты», 1904; «Гимн богам», 1913; «Жрец Изиды», 1900; «Пирамиды», 1917; «Загадка Сфинкса», 1921-1922; «В разрушен­ном Мемфисе», 1913; «К Деметре», 1904; «Ученик Орфея», 1918; «Посвящение», 1920; «Я», 1899; «Начинающему», 1906; «Сеятель», 1907; «Зерно», 1909; «Всхождение», 1914; «Египет. Поучение», 1912; «К прошлому», 1897; и др.). С конца XIX века в лирике Брюсова начинают появляться стихотворения, в которых реализуется та самая «внутрен­няя потребность духовного организма» в познании и постижении тайн бытия, в ощущении мистериальности творческого и познавательного процес­са: «Шепчу я слова заклинаний, // Молю неиз­вестного бога. // И много тревожит вопросов: // Кто создал семью великанов? // Кто высек людей из утесов, // Поставил их стражей туманов?» («На острове Пасхи», 1985) [5, т. 1, с. 68]; «Где я послед­нее желанье // Осуществлю и утолю? // Найду ль немыслимое знанье, // Которое, таясь, люблю?» («Последнее желанье», 1902) [5, т. 1, с. 270].

Во многих стихотворениях звучат идеи всее­динства, умирания и воскресения души, познания иного мира, бесконечного пути этического восхож­дения, древний процесс нисхождения и восхожде­ния души и многие другие. Содержание этих сти­хотворений наполнено смутными предчувствиями, тоской о былой жизни, эмоциональной устремлен­ностью ввысь, за грань реального. Им свойствен­ны диалогичность и античный пафосный высо­кий слог: «Дух торжествует светоносный, // Твоя и наша жизнь - всё та ж!» («Перешедшие - остав­шимся», 1916) [5, т. 2, с. 295]; «Тот, владыка напи­санных слов, // Тот, царящий над мудростью книг!» («Египет. Поучение», 1912) [5, т. 2, с. 322]. Каждое кропотливо подобранное внутренним чутьем слово становится ключом к мистическому, прорастает в глубинах духа подобно зерну: «...Этот мир двояко бесконечен, // В тайнах духа - образ мой исчез;…» («Каждый миг», 1900) [5, т. 1, с. 226], «... мой дух всхожденьем хмелен» («Всхождение», 1914) [5, т. 3, с. 335]. Символ в творческой мистерии по­эта является инструментом для познания микро­косма и макрокосма, для проникновения за заве­су тайны в область сверхчувственного: «…Те две тесьмы - сиянье диадемы; // Ей тайно венчаны, поэты, все мы, // Вскрывает путь в огонь веков она» («Посвящение», 1920) [5, т. 3, с. 86], «Усни для этой жизни косной: // В твоей руке твой ка­рандаш // Шепнет, что есть иные весны, // И ты узнаешь голос наш» («Перешедшие - оставшим­ся», 1916) [5, т. 2, с. 295], «Пойми - весь мир, все тайны в нас, // В нас Сумрак и Рассвет» («Царю Северного Полюса», 1989-1900) [5, т. 1, с. 256]. Автор приоткрывает покров, за которым скрыты истины, он интригует, чтобы пробудить в читате­ле мистическое предчувствие приближающегося восхождения: «...именно он (поэт) играет роль со­бирателя и дешифровщика природных символов “вселенской аналогии”. Благодаря этому художник приобретает особую миссию, связанную с функ­цией распространения вселенской и природной мудрости на Земле», - поэтому находить и раскры­вать вселенские связи на совершенно ином, выс­шем уровне под силу только поэтам, пророкам, му­дрецам и жрецам, которые способны проникнуть в суть символа и познать его [10, с. 68].

«Поэзия - искусство слов: это - истина. Но дело в том, что эта истина, так сказать, эсотерическая. Великие поэты ее знали, но разглашать ее счита­ли невозможным. Непосвященными она была бы понята ложно. Случилось так, что в наши дни эта истина досталась именно непосвященным», - гово­рит Историк в диалоге Брюсова «Здравого смысла тартарары» [2, с. 401]. Поэт, по мнению Историка, является посвященным в тайны мироустройства, со­храняет их и передает дальнейшим поколениям че­рез свое творчество. В стихотворении «Поэту» (из сборника стихотворений «Все напевы») автор рас­крывает смысл творчества поэта на примере Данте, совершившего путешествие в загробный мир:

Ты должен быть гордым, как знамя;
Ты должен быть острым, как меч;
Как Данту, подземное пламя
Должно тебе щеки обжечь.
(«Поэту», 1907) [5, т. 1, с. 447].

Мотив нисхождения и восхождения в иной мир, так же как мотив умирания и воскресения, являет­ся базовым, сакральным мотивом древних таинств, так как приобщение к знанию об ином мире Озири­са в Египетских мистериях, Персефоны в Элевсинских мистериях, Орфея и Диониса в Орфических мистериях и в некоторых других мистериях Восто­ка раскрывает значение всеобщей мистерии духа, ее эволюции. Поэтому путешествие Данте в ином мире является не чем иным, как мистериальным духовным преображением и приобщением к тай­нам мироустройства. Соответственно, отсылая чи­тателя к образу Данте, автор стихотворения дает понять, что поэт обязан во имя своего творчества быть способным пожертвовать собой (как посвя­щаемые в мистерии и мифические боги), служить поэзии как божеству и беспрестанно трудиться на пути восхождения к вершинам мастерства слога и глубины содержания. Поэт должен уметь абстра­гироваться и не держаться за земную жизнь, пере­воплощаться и проникать в судьбы других людей, всего мира. Он должен созерцать происходящие со стороны («Всего будь холодный свидетель», «На все устремляя свой взор», «К бесстрастью себя приневоль»), только так он сможет, в миг прозре­ния, уловить нечто глубинное и значимое:

Всего будь холодный свидетель,
На все устремляя свой взор.
Да будет твоя добродетель -
Готовность взойти на костер.
Быть может, все в жизни лишь средство
Для ярко-певучих стихов,
И ты с беспечального детства
Ищи сочетания слов.

Гордый, поучительный тон стихотворения лишь на первый взгляд кажется холодным и отчужден­ным, но страстью и решительностью проникнуты слова лирического героя, в них кипит жажда позна­вать мистические откровения, жертвовать земны­ми страстями ради служения поэзии («Быть может, все в жизни лишь средство // Для ярко-певучих стихов»; «И ты с <…> детства // Ищи сочетания слов), ради своего духовного воскресения, подоб­но божествам мистерий и даже Христу:

Лови, что шепнет тебе Рок,
И помни: от века из терний
Поэта заветный венок.

Брюсов воспринимал поэзию как возможность формирования и прохождения своего собственного мистериального пути и прозрения истин. Для соз­дания необходимого настроя, этого мистериального чувства приближения к божественной тайне, приподнимания «покрывала Изиды», автор вживается в тот или иной образ («Как Данту, <…> Должно тебе щеки обжечь»). Он чувствует, думает и дышит как посвященный, как жрец, как теург, как зерно, как божество и т.д., чтобы внутри рождались имен­но слова и интонации, являющиеся универсаль­ными символами для раскрытия и ретрансляции содержания, которое автор стремится уяснить для себя и вплести в ткань произведения. Он созидает мистерию творчества, которая становится его пу­тем к высшему знанию и обновлению души.

Библиографический список

1. Богомолов Н.А.. Русская литература начала XX века и оккультизм. Исследования и материа­лы. - М.: НЛО, 1999. - 549 с.
2. Брюсов В.Я. Здравого смысла тартарары. Диалог о футуризме // Брюсов В.Я. Собр. соч.: в 7 т. - Т. 6. Статьи и рецензии. - М.: Худож. лит., 1973. - 656 с.
3. Брюсов В.Я. Истины. Начала и намеки // Брю­сов В.Я. Собр. соч.: в 7 т. - Т. 6. Статьи и рецен­зии. - М.: Худож. лит., 1973. - 656 с.
4. Брюсов В.Я. Огненный ангел: [Роман] / сост., вступ. ст., коммент. С.П. Ильёва. - М.: Высш. шк., 1993. - 480 с.
5. Брюсов В.Я. Собрание сочинений: в 7 т. - М.: Худож. лит., 1973.
6. Варакина Г.В. Мистериальные истоки рус­ского синтетизма в культуре «серебряного века»: дис. . д-ра культурологии. - Кострома, 2009. - 341 с.
7. Воронин А.А. Брюсов: посев Атлантиды. Не­которые атлантологические комментарии к жизни и творчеству поэта // Брюсовские чтения 2010 года: сб. статей. - Ер.: Лингва, 2011. - 448 с.
8. Жукоцкая З.Р. Культурфилософия русского символизма, теургия и откровение: дис. . д-ра культурологии. - М., 2003. - 321 с.
9. Иванова О.Ю. Античность как энтелехия культуры серебряного века: дис. . канд. культуро­логии. - М., 1999. - 298 с.
10. Кулешова И.Г. Художественное бытие в ли­рике К. Бальмонта и В. Брюсова: дис. . канд. фи- лол. наук. - Магнитогорск, 2006. - 169 с.
11. Молодяков В.Э. Загадки Серебряного века. - М.: АСТ-ПРЕСС КНИГА, 2009. - 432 с.
12. Петровская Н.И. Из «Воспоминаний» // Литературное наследство. Валерий Брюсов. Т. 85 / под ред. Н.А. Щербиной. - М.: Наука, 1976. - 854 с.
13. Письмо Вяч. Иванова от 01.02.1909 г. к В.Я. Брюсову // Литературное наследство. Вале­рий Брюсов. Т. 85. - М., 1976. - 854 с.
14. Покачалов М.В. Проблема кризисов и гибе­ли античной культуры в творчестве русских сим­волистов: дис. . канд. культурологи / Гос. акад. славянской культуры. - М., 2000. - 162 с.
15. Слободнюк С.А. «Идущие путями зла». Древний гностицизм и русская литература 1880­1930 гг. - СПб., 1998. - 425 с.
16. Фрейденберг О.М. Миф и литература древ­ности. - 2-е изд., испр. и доп. - М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 1998. - 800 с.
17. Шюрэ Э. Великие Посвященные: Очерк эзотеризма религий. - М.: ООО Издательство «София», 2008. - 480 с.