Гендерная субверсия и национальный стереотип в романе Амели Нотомб «Страх и трепет»
C. А. Бакаева
В статье рассматривается особый тип изображения женских персонажей и феминистической проблематики через национальный контраст и игру с гендерными штампами. Исследование позволяет выявить особые тенденции художественного порядка, отличающие современную зарубежную прозу, написанную автором-женщиной.
Ключевые слова: гендер, феминизм, французская литература, субверсия, штамп, гендерная репрезентация, персонажи, женская проза, писательницы, Амели Нотомб, современная французская литература, национальный стереотип.
Роман Амели Нотомб «Страх и трепет» является ярким примером особого типа гендерной репрезентации, присутствующей в литературе конца XX века.
Это девятое опубликованное произведение Амели Нотомб и ее третий автобиографический роман. Она написала этот роман в 1999 году в возрасте 33 лет, вернувшись в своих воспоминаниях на 12 лет назад, чтобы посвятить книгу одному году своей жизни в Японии и работе в корпорации «Юмимото».
Сюжет романа строится на взаимоотношениях двух главных героинь — бельгийки Амели и японки Фубуки Мори. Женские персонажи романа находятся в априорной оппозиции двух разных культур (европейской и японской), и, как следствие, проблематика феминизма находит свое отражение именно в контрасте традиций, социальных законов и особенностях индивидуального самосознания.
Бельгийка Амели переживает стремительное карьерное падение в престижной японской корпорации «Юмимото». Изначально главная героиня искренне очарована культурой, традициями и образом жизни народа этой восточной страны. Однако, приехав работать по контракту в компанию, молодая девушка сталкивается с суровой системой и чуждыми европейцу порядками, к которым она не может привыкнуть, и совершает ошибку за ошибкой. А совершить ошибку было нетрудно, даже владея японским в совершенстве. В одном из интервью Амели Нотомб поясняет, что очень скоро поняла, насколько сложна лингвистическая культура японцев. «В японском языке даже есть слова, которые нельзя употреблять. Сказать: “Это неправда”, — все равно что объявить войну. Главная героиня делает много подобных ошибок, хотя и хочет стать настоящей японкой» [4].
В компании «Юмимото» Амели встречается с четкой иерархической схемой — она находится в подчинении у мадемуазель Фубуки Мори, которая сама находится в подчинении у господина Саито, который подчиняется господину Омочи, который подчиняется господину Ханеда. Таким образом, Амели-сан, как звучит ее имя по-японски, находится в подчинении у всех.
На первый взгляд, «Страх и трепет» имеет в своей основе предсказуемую ситуацию, главную роль в которой играет иностранец, не способный вписаться в общество, чьи социальные и культурные нормы сильно отличаются от его собственных. Но с другой стороны, роман может прочитываться как сатира на это общество, в более узком смысле — сатира на промышленную сферу деятельности Японии. Повествуя о кажущихся абсурдными порядках компании «Юмимото», в каком-то смысле собирательного образа японских предприятий, писательница сохраняет показную серьезность, что и является составляющим ее фирменного чувства юмора. Используя иронию как прием, Амели Нотомб преломляет традиционное восприятие образа жертвы, а к финалу романа и вовсе меняет местами победителей и побежденных. Нэнси Уокер (Nancy Walker) в своем труде об иронии в современном женском романе пишет: «Иронист, притворяясь наивным, в действительности принимает позицию превосходства над его или ее не-посредственной действительностью» [6, с. 27]. Более того, ирония «требует несентиментального ума и смелого остроумия, качества, которые с трудом соотносятся с традиционными представлениями о женщинах» [6, с. 27]. Другими словами, на первый взгляд, рассказчица находится в подчиненной позиции, но благодаря своей иронии она проявляет себя как остроумный человек, а значит, находится выше других персонажей.
В целом читателю продемонстрированы два мира, Западный и Восточный, которые стараются быть подчеркнуто дружелюбными друг к другу, но не могут избежать недопонимания: один — из-за собственного инфантилизма, другой — из-за комплекса собственного превосходства. Невозможность понять друг друга проявляется на самых ранних этапах их взаимодействия. Амели Нотомб с успехом удалось показать непреодолимые противоречия, которые основаны на разнице в менталитете, культуре и истории. Однако, описывая события, произошедшие с ней в реальной жизни, писательница не стремилась представить Японию в негативном свете. В ответ на шквал критики со стороны японистов Амели приводит свое видение ситуации: «Да, эта книга — некое сведение счетов с понятием профессиональной этики на японских предприятиях, но в ней нет ничего против Японии» [4].
Вероятнее всего, Япония, как основной фон, была необходима писательнице для наиболее яркой репрезентации заявленной проблематики. Именно погрузившись в ежедневную жизнь чужой страны, ее быт, вникнув в особенности менталитета, главная героиня с удивлением открывает различия в отношении к женщинам, запреты, непреложные моральные правила, свойственные, по мнению автора, всей японской нации.
Амели воплощает собой образ западного человека, мыслящего в соответствии с устоявшимися традициями западного мира, пережившего эмансипацию. Ее приводит в ужас положение женщины в японском обществе. Она сталкивается с взаимным непониманием двух культур, которое коренится в противоположном мировоззрении. Показательная характеристика японского самосознания выражается в одной из реплик господина Саито в очередном гневном разговоре с Амели: «Подчиниться всегда можно. Это то, что западные умы должны были бы понять» [1, с. 24].
Разница в культурах выражается и в знаменитом внутреннем монологе- рассуждении Амели об участи японской женщины, который был посвящен Фубуки Мори. Те лингвистические средства, которыми пользуется рассказчица, и те слова, которые она подбирает, характеризуют ее речь как критическую, несущую в себе негативную оценку ситуации. Амели, чувствуя себя бесконечно униженной в «корсете» законов японского общества и не отрицая, что определенную роль в этом сыграл и ее пол (Мори вела себя с мужчинами «подчеркнуто мягко» [1, с. 148]), доказывает, что Фубуки испытала бы то же самое, находясь в западном обществе. Писательница жестоко и честно говорит о проблемах женщин в японском обществе, о недостатках системы и предрассудках, которые мешают женщинам жить полноценной, по западным меркам, жизнью: «С самого раннего детства на ее мозг по капле накладывается гипс: “Если к двадцати пяти годам ты не вышла замуж, стыдись”, “если ты смеешься, никто не назовет тебя изысканной”, “если твое лицо выражает какое-либо чувство, ты вульгарна”, “если на твоем теле есть хоть один волосок, ты непристойна”, “если ты ешь с удовольствием, ты свинья”, “если любишь поспать, ты корова”, и т. д.» [1, с. 129].
Амели подчеркивает абсурдность, по ее мнению, моральных устоев японцев, рисуя депрессивную картину существования женщин в восточном обществе: «Не надейся на радость, твое удовольствие повредит тебе. Не надейся на любовь, она того не стоит, тебя полюбят за то, чем ты кажешься, а не за то, какая ты на самом деле. <...> Надейся на то, что будешь работать. Учитывая твой пол, у тебя мало шансов достичь высот, но надейся послужить своему предприятию. Работа принесет тебе деньги, и это не доставит тебе никакого удовольствия, но, возможно, придаст тебе вес в случае замужества — поскольку ты ведь не так глупа, чтобы полагать, будто тебя могут выбрать за твою действительную стоимость» [1, с. 130].
Стоит добавить, что писательница активно пользуется приемом иронии и гиперболизации — она утрирует некоторые элементы жизни японцев, чтобы достичь эффекта контраста.
Этот монолог, вложенный в уста Амели, стал кульминационным для романа. Оставаясь сдержанной в негативных или оскорбительных суждениях по отношению к окружающим, героиня позволяет себе месть в виде суровой, честной и бескомпромиссной констатации фактов традиционного притеснения женщины в японском обществе. Этим она четко определяет свою позицию по отношению к Фубуки — это снисхождение, равноценное тому снисходительному презрению, которое показывала Мори Амели. Она будто бы говорит: разве Фубуки может быть другой, если она выросла в таких чудовищных (по меркам европейцев) социальных условиях?
Именно невозможность взаимопонимания двух культурных миров является косвенной причиной для возникновения конфликта между Амели и ее начальницей Фубуки Мори. В этом проявляется авторская концепция национального стереотипа — Фубуки с пренебрежением относится к Амели как к иностранке, не воспринимая ее в отрыве от собственных шовинистических предрассудков. А Амели дает оценку жизни Фубуки и всего японского общества, исходя из европейского мировоззрения. Психологический конфликт «движет» сюжет романа: именно из-за негативного отношения Фубуки к подчиненной Амели из секретаря становится уборщицей туалетов и подвергается унижениям.
В диалогах с Фубуки Амели всегда чувствует скрытый за сдержанной вежливостью «взор свысока». В отличие от остальных начальников, которые не пытались скрыть своего пренебрежительного отношения, Фубуки Мори до последнего момента казалась Амели искренним и дружелюбным человеком. Но после определенных событий их отношения превратились в упорное противостояние двух женщин, мотивы которых были различны: Амели, как пытается донести до читателя автор, не делала ничего назло. Все, что у нее не получалось или получалось плохо, выходило непосредственным образом. Фубуки же испытывала к Амели ревность (она помешала ее успешной карьере, написав донос начальству. В романе это объясняется завистью Мори к тому, что Амели может гораздо легче продвинуться по службе, чем когда-то она сама. Японке пришлось очень упорно работать, чтобы к 29 годам получить свою должность. Несмотря на то что успех Амели не мог нанести вреда ее собственной карьере, она все равно решает ей помешать). Заметно в ее обращении и неуважение (Фубуки по-своему интерпретировала поступки Амели, к тому же она не скрывала своего пренебрежительного отношения к ней как к иностранке).
«Амели: Я думала, что мы друзья. Я не понимаю.
Фубуки: Чего вы не понимаете?
А.: Вы станете отрицать, что донесли на меня?
Ф.: Мне нечего отрицать. Я выполнила предписание.
А.: Предписание было гораздо важнее дружбы?
Ф.: Дружба слишком громкое слово. Я бы скорее назвала это «хорошими отношениями между коллегами».
Она произнесла эти ужасные слова с невинно-любезным спокойствием» [1, с. 72].
Этот диалог является поворотным в романе, именно с него читатель начинает представлять себе картину гораздо полнее. Теперь, при наличии подобного поступка Фубуки, появляется возможность составить о ней мнение не только со слов Амели, которые до этого момента были лишь высокопарно-хвалебные, но исходя из своих собственных принципов: ведь каждый может оценить данную ситуацию по-своему.
Между тем выраженная Нотомб точка зрения остается корректной настолько, чтобы ее роман не был назван ни «антифеминистическим», ни «антияпонским». Как пишет Жан-Мишель Лу: «Амели Нотомб защитила себя от любых нападок на свой текст. Я должен признать, что intentio auctoris (намерения автора) расходятся с intentio operis (намерением текста) и с intentio lectoris (намерением читателя)» [5, с. 49]. А значит, читатель может интерпретировать текст, не испытывая давления.
Однако, несмотря на некоторую клишированность в изображении европейского и японского женского самосознания, Амели Нотомб прибегает к субверсии — игре со штампом — в отношении гендерной репрезентации своих героинь. Писательница намеренно выводит образ Фубуки за границы описанного ею самой стереотипа. Осуждая строгую гендерную иерархичность японского общества, обличая невозможность самореализации женщины в нем и демонстрируя недопустимые для европейской традиции отношения мужчин к женщинам в Японии, писательница, тем не менее, представляет Фубуки как женщину, добившуюся невероятных профессиональных успехов. Чтобы достичь своих целей в абсолютно патриархальном и далеком от феминизации обществе, ей приходится принять на себя некоторые мужские функции и поставить карьеру выше семейных ценностей, что совершенно нетипично для женщин-японок.
Стоит заметить, что Амели Нотомб помещает обеих героинь в контекст профессиональных амбиций и вопросов карьерного роста, а сложные психологические коллизии возникают между ними на фоне профессиональной конкуренции. Писательница отказывается от описания личной жизни героинь, чтобы максимально абстрагироваться от идейной структуры «типичного женского романа» [3, с. 25]. Этим она поддерживает мысль Симоны де Бовуар, которая считала, что «перед женщинами-писательницами стоит задача не выражения “женственности”, а, напротив, выход за ее ограниченные пределы в область универсального и профессионального литературного творчества» [2, с. 88].
Особенностью гендерной репрезентации данного романа является то, что обе героини рассматриваются в ракурсе феминизма, но под разным углом, а раскрытие женских образов достигается Амели Нотомб без привлечения мужских персонажей. Писательница представила портрет двух женщин современной эпохи, которые являются непосредственными представительницами того общества, в котором они выросли (эмансипированное либо традиционное), и остаются верны его моральным законам, даже если пытаются им противостоять.
Литература:
1. Нотомб А. Страх и трепет. М.: Иностранка, 2007.
2. Пахсарьян Н.Т. «Второй пол» Симоны де Бовуар и судьбы феминизма в современной французской литературе // Гендерная проблематика в современной литературе: Сб. науч. тр. // М.: РАН, ИНИОН, 2010.
3. Bereni L. Introduction aux ^udes sur le genre. Paris, 2012.
Classiques et Contemporains. Interview. Amélie Nothomb et Sylvie Testud parlent de Stupeur et Tremblements. [Электронный ресурс] URL: http://www. classique setcontemporains.fr/interviews/detail/amelie-nothomb-et-sylvie-testud-parlent-de-stupeur-et-tremblements Lou J.-M. Le Japon d’Amélie Nothomb. Paris, 2011.
4. Walker N. A. Feminist Alternatives: Irony and Fantasy in the Contemporary Novel by Women, Mississippi: University Press of Mississippi, 1990.
Л-ра: Ценности и смыслы. – 2015. – № 3. – С. 146-152.
Произведения
Критика
- Автор и герой в романе Амели Нотомб «Форма жизни» («Une forme de vie»)
- Гендерная субверсия и национальный стереотип в романе Амели Нотомб «Страх и трепет»
- Мотив сжигания книг в пьесе А. Нотомб «Топливо»
Поделиться