11.03.2023

Шолом-Алейхем, А. В. Амфитеатров и журнал «Современник» в 1911-1912 гг.

Накагава Юми

Статья посвящена истории российской журналистики в годы дела Бейлиса и ее влиянию на роман Шолом-Алейхема «Кровавая шутка». Автор рассматривает стратегию полемики с кровавым наветом, которой следовал журнал А. В. Амфитеатрова «Современник», и контакты редакции журнала с Шолом-Алейхемом.

Ключевые слова: антисемитизм, кровавый навет, Шолом-Алейхем, роман «Кровавая шутка», дело Бейлиса, журнал «Современник».

Весной 1911 г. в Киеве был убит 13-летний христианский мальчик Андрей Ющинский. Под влиянием черносотенной пропаганды возник кровавый навет против евреев, которых обвинили в ритуальном употреблении христианской крови. Летом того же года был арестован и обвинен в убийстве киевский мещанин Мендель Бейлис. По мотивам этих событий еврейский писатель Шолом-Алейхем (1859-1916) создал роман «Кровавая шутка» (на идиш «Дер блутикер шпас»). В данной статье мы рассмотрим борьбу Шолом-Алейхема и русских литераторов круга журнала «Современник» во главе с А. В. Амфитеатровым против кровавого навета 1911-1912 гг.

Прежде чем прямо обратиться к делу Бейлиса и «Кровавой шутке», мы рассмотрим два издания русских переводов других произведений Шолом-Алейхема: в издательстве «Современные проблемы» (Москва) и в журнале «Современник» (СПб.). Эти публикации Шолом-Алейхема совпадают по времени с выходом в свет романа «Кровавая шутка»: на идиш - в газете «Хайнт» (Варшава) в 1912-1913 гг., а на русском - отдельными книгами в «Универсальном Книгоиздательстве Л.А. Столяра» (Москва) или, что то же самое - издательстве «Современные проблемы» в 1914 г. Этот период совпадает со временем следствия по делу об убийстве Ющинского и судебного процесса по обвинению еврея Бейлиса, завершившегося 28 октября 1913 г. полным оправданием последнего.

Преддверие дела Бейлиса

Шолом-Алейхем, который к этому времени был известен за пределами еврейского мира, надеялся, что и русская аудитория прочтет роман «Кровавая шутка», связанный с трагическими событиями в Киеве. По этому поводу еврейский писатель переписывался с В. Г. Короленко и с сотрудником его журнала «Русское богатство» А. Петрищевым.

Из письма Шолом-Алейхема к Короленко от 10.11.19121 следует, что русский журнал выразил готовность принять роман «Кровавая шутка». Однако в итоге в «Русском богатстве» роман не появился.

И до этого Шолом-Алейхем стремился расширять свою читательскую аудиторию с помощью русских переводов. В русско-еврейских журнале и газете «Восход» произведения Шолом-Алейхема были опубликованы еще в конце XIX - начале XX в.2 Публикация русских переводов давала русскоязычным читателям возможность приобщиться к художественному миру Шолом-Алейхема. Однако из-за характера этих органов печати круг читателей Шолом-Алейхема оставался очень узким. Еврейскому писателю удалось выйти к более широкой русской аудитории благодаря изданию русских переводов его произведений в издательстве «Современные проблемы»: в 8-томном собрании сочинений (1910-1913).

Первый том (1910) собрания называется «Дети “черты”». В предисловии к этой книге Шолом-Алейхем объясняет цель издания русских переводов своих произведений: «Мысль ознакомить с бытом “черты” не только самих обитателей ее, но и широкую публику посредством переводов творений еврейских писателей можно лишь приветствовать. Большая часть бед, сыплющихся на головы моих братьев, происходит именно оттого, что нас или совсем, или почти не знают, а не потому что, как воображают иные, что нас слишком хорошо знают»3. В этот период для еврейского писателя наиболее актуальным был мотив «знакомства русских с евреями».

Книга «Дети “черты”» была так популярна, что в течение полугода вышло три ее издания. Она включает в себя четыре произведения: «Записки одного мальчика», «Флаг», «Ножик» и «На скрипке». Напомним, что когда-то на страницах русско-еврейского журнала «Восход» о рассказе «Ножик» одобрительно отозвался еврейский критик С. М. Дубнов. Его отзыв был важен для профессионального роста писателя. Высоко оценил книгу «Дети “черты”» и русский писатель А.В. Амфитеатров. Он сравнил автора с английским писателем Диккенсом: «Писатель-психолог, умеющий вместе с детьми смеяться и плакать с простодушием, истекающим из чистоты и святости, трогающим сердце»4.

Когда Шолом-Алейхем послал книгу Л. Н. Толстому, в приложенном к ней письме от 10.04.1910 автор цитировал именно рецензию Амфитеатрова: «Наше ужасное время <...> льет в жизнь такую массу ядов ненависти, что встретить в литературе противоядие - великая радость. Книга Шолом-Алейхема - противоядие могучее и проникновенное»5.

М. Горький, получив книгу «Дети “черты”», отправил автору 21.04.1910 такое письмо: «Искренне уважаемый собрат! Книгу Вашу получил, прочитал, смеялся и плакал. Чудесная книга! Перевод, мне кажется, сделан умело и с любовью к автору. Хотя местами чувствуется, что на русском языке трудно передать печальный и сердечный юмор оригинала. Я говорю - чувствуется. Книга мне сильно нравится. Еще раз скажу - превосходная книга! Вся она искрится такой славной, добротной и мудрой любовью к народу, а это чувство так редко в наши дни»6.

Часть письма Горького была позже напечатана в газете «Речь» (17 мая 1910 г., № 133) вместе с сообщением о состоянии здоровья «известного писателя на еврейском жаргоне г. Шолом-Алейхема», который в то время лечился в Европе. В советское время это письмо было перепечатано в ряде статей о Шолом-Алейхеме7.

Горький верно уловил глубинную суть произведений Шолом-Алейхема: «печальный и сердечный юмор». Оценка русского литератора близка к определению самим Шолом-Алейхемом «писателя-юмориста»: «Встречающиеся противоречия между внешними условиями жизни мрачной “черты” и чистыми движениями души создают подчас комические ситуации, вызывающие иногда тихую улыбку, иногда громкий смех. И это явление подчас приписывается читателями не самой жизни, которой оно присуще, а фантазии шутливо настроенного писателя. И писатель по недоразумению зачисляется в юмористы»8.

Высокая оценка произведений Шолом-Алейхема русскими литераторами отличалась, однако, от мнения американских идишских издателей. Пример тому - повесть «Записки одного мальчика» (позднее она с добавлением второй части будет известна под заглавием «Мальчик Мотл»). Повесть занимает первую часть книги «Дети “черты”» (с. 9-186). В 1907 г. американский идишский еженедельник «Дер Американер» начал было публиковать повесть, которая в то время носила название «Мотл, сын кантора Пейси». Но вдруг прекратил ее публикацию, чего автор совершенно не ожидал. Дочь Шолом-Алейхема объясняет одну из причин отказа от продолжения публикации повести ее несоответствием литературным вкусам американских редакторов9. Спустя три года после неудачи в Америке, при успехе книги «Дети “черты”» в России, Шолом-Алейхем вспоминает, что когда-то «Дер Американер» отказался от «плохого произведения» «Мотл, сын кантора Пейси», обвинив автора в отдаче «хорошего» в другое издательство10.

Сотрудничество Шолом-Алейхема с журналом «Современник»

В упомянутой рецензии Амфитеаторов называл автора книги «Дети “черты”» национальным писателем: Шолом-Алейхем - «националист в хорошем и глубоком чувстве слова», как Мопассан, Диккенс, Чехов, которые изображают своих французов, англичанин, русских11.

Когда был создан журнал Амфитеатрова12 «Современник», в список его сотрудников Шолом-Алейхем вошел вместе с А. В. Амфитеатровым, М. Горьким, В. Е. Жаботинским, Ал. Н. Толстым и др. В первом номере, вышедшем в январе 1911 г., всего за три месяца до смерти Ющинского, в статье «От редакции»13 говорилось о приоритетах выбора «Современником» авторов нового журнала: «Свои приглашения редакция “Современника” делает по строго обдуманной системе, обращаясь лишь к тем лицам и выбирая лишь те произведения, в коих она чувствует органическую связь с своею программой. <...> Мы выносили эту программу годами долгих размышлений, заплатили за нее ценой многих испытаний, она - экзамен и исповедание веры нашей».

В первом же номере журнала появился рассказ Шолом-Алейхема «Избранные (Из жизни маленьких людей)» (с. 119-154), а на протяжении почти всего следующего 1912 г. (кроме июня и июля) публиковался роман «Блуждающие звезды».

В программной статье «От редакции», вспоминая Пушкина как творца русского художественного реализма и шестидесятников как ум и силу реализма научно-критического, редакция заявляет себя верным преемником старых «Современников» Пушкина, Добролюбова и Чернышевского и декларирует свое реалистическое мировоззрение и реалистические методы. Между тем, возобновленный «Современник» считает, что его «реалистические методы» скорректированы общественными опытами в течение прошедшего полувека.

С точки зрения «реализма» редакция наблюдает за нарастанием реакции после поражения освободительного движения и отмечает «распри между идеей народа и идеей интеллигенции», приводя два примера таких случаев: распря в стане социализма, куда ворвались «мистико-аристократические струи, заставшие рабочих подозрительно насторожиться»; распря в хаосе правого национализма. Учитывая такую одичалость общества, журнал ставит перед собой задачи культурной работы.

«Современник» обещает предоставлять страницы «литераторам из народностей русского государственного состава», исходя из убеждения, что «сила и благополучие России строятся на целости ее государственного тела; целость эта обусловлена благоденствием исторически примкнувших к ней народов; благоденствие же народов созидается неприкосновенностью их наличных самобытных особенностей и гарантированных им договорами и законами прав, с последующим естественным развитием этих особенностей и прав»14. Редакция намерена познакомить русскоязычную аудиторию «с бытом, психологией, идеалами и надеждами» народов Империи при помощи перевода. Эта идея созвучна с желанием Шолом-Алейхема издавать русские переводы своих еврейских произведений.

Национальный вопрос развернут и в статье «О программе “Современника”»15, напечатанной в октябрьском номере 1912 г. Автор статьи подчеркивает роль «вопроса культурно-национального самоопределения племен и народностей, образующих Россию в полноте своего состава». Это мотивируется тем, что из-за недостаточного внимания русской демократической интеллигенции к этой задаче «национальный вопрос, став в руках господствующих классов вопросом “националистическим”, превращается <...> в орудие грубой силы, питающей крепостнические инстинкты нынешних господ положения и вносящей сумбур в понятия неразвитой массы населения». Вследствие этого «разнообразные этнографические элементы не могут до сих пор покончить с историческими недоразумениями и предрассудками, до сих пор не прекращается расовая вражда».

Кроме того, Шолом-Алейхем как писатель соответствовал эстетическому направлению журнала. В программе журнала отвергались «реакционное» движение в области литературы и философии, «мнимо модернистские течения», мистицизм и порнография. Согласно своим реалистическим принципам, редакция заявляет: «Мы признаем действительность подлежащею изображению в том виде, как она существует и как требует того ее типическая правда. Для нас не существует “грязного” сюжета, если его развития требует идейная необходимость, здравая логика изображения. <...> мы отказываемся верить, чтобы “огромно несущая жизнь” русская сведена была к сплошному бреду половой неврастении»16.

Это положение практически повторяется и в статье «От редакции» (июль 1911 г.), подводящей итоги опыта первого полугодия журнала и напечатанной накануне ареста Бейлиса (22 июля 1911 г.): «Под реалистическим искусством мы разумеем противоположность той манерности, которая в погоне за импрессией рвет связь с нормальной восприимчивостью человека <...>. Этот изысканный, нарочный субъективизм творчества, избегающий общепонятного, наклонный к мистерии и тайне, является в наших глазах весьма нездоровым продуктом нашего времени»17.

Шолом-Алейхем, в свою очередь, отрицательно относился к модернизму в еврейской литературе. «В нашу молодую народную литературу в последнее время проникли, бог знает откуда, писатели-декаденты, в большинстве своем молодые, и с особым пристрастием к настроениям. Хотите ли вы знать, что такое настроение? Настроение - это слова, пустые, громкие, надутые, колючие, страшные слова и много точек. Прибавьте к этому еще две-три картинки, угасающее деревцо, мелькающий кустик, тоскующая птичка, смеющийся ветерок, плачущая кошка - и готово! Никакого сюжета, ни грана психологии, ни следа изображения, никаких типов, характеров - лишь бы трудно было понять содержание - и более того, чем труднее для понимания, чем меньше содержания, тем больше настроения. Когда-то это называлось “риторикой”, теперь же это называется “настроением”. Вы можете открыть журнал или книгу и найти там рассказ - настроение, стихотворение - настроение, публицистическую статью - настроение. Это стало какой-то эпидемией, какой-то болезнью, и было бы хорошо, если бы наши критики обратили на это свое внимание»18.

С. Дубнов, в свое время приветствовавший Шолом-Алейхема, также упрекает «декадентов и жонглеров слова» в расхождении языка и мысли, отдавая предпочтение Пушкину и Лермонтову19.

Как известно, оба еврейских интеллигента - и Шолом-Алейхем в ранней статье на идиш «Суд над Шомером», вышедшей отдельным изданием (1888, Бердичев), и его соратник «Критикус» (Дубнов) в ряде статей с конца 1880-х гг. и до начала 1890-х гг. в русско-еврейском «Восходе» - боролись с еврейским писателем Шомером под знаменем «реалистической» народной литературы. Будучи уже зрелым писателем, Шолом-Алейхем говорит о необходимости возобновить эту борьбу, на сей раз в форме противостояния американизму: «Пора, право, произвести дезинфекцию в литературе, чтобы лицо не пылало от стыда из-за того, что мы дожили до пресловутого американского вкуса, из-за бульварщины, которую мы с таким трудом выкурили во время оно, двадцать лет назад»20. Это было сказано в письме к редакции идишской газеты «Ди найе велт (Новый мир)» (Варшава) с сообщением о замысле нового романа «Блуждающие звезды», русский перевод которого был опубликован в журнале «Современник».

Таким образом, еврейский писатель объединился с русским журналом в борьбе за реализм. Кстати, русский перевод романа «Блуждающие звезды» был опубликован после журнальной публикации вместе с «Кровавой шуткой», так и не вышедшей в периодике, в четырехтомном издании «Романы» (1913-1914) в издательстве «Современные проблемы».

Помимо прочего, в связи с религиозно-философской атмосферой общества во время дела Бейлиса, для нас значимо направление журнала «Современник» именно в этой области. Редакция осуждает мистицизм как реакционное явление в русском обществе (кн. 1, 1911) и в продолжение этой линии заявляет: «…мы прежде всего - решительные и непримиримые враги всех пережитков старого теологического духа, налагающих оковы внешнего авторитета на разум» (кн. 7, 1911). Современный исследователь Л. Кацис отмечает, говоря об этом времени, что «общая религиозно-мистическая атмосфера тогдашней России практически исключала <...> возможность адекватного восприятия любого позитивного знания, имеющего отношение к проблемам иноконфессионального вероучения»21. Судя по тому, что последовало в 1911-1913 гг., редакция «Современник» била в набат, чтобы предупредить опасность мистицизма, культивировавшего и почву для кровавого навета.

Примечательно изложение в той же статье проблемы межкультурной коммуникации. В русском обществе, «даже у лидеров тогдашней России», отсутствовали элементарные знания о евреях и интерес к ним. Например, прокурор в деле Бейлиса не знал законодательства о праве жительства для евреев и мало знаком был с еврейской литературой22. Между тем источники так называемых «специалистов» по иудаизму типа В.В. Розанова «породили массу химерных образов, восходящих к иудаизму, которые так или иначе попали в русскую литературу и публицистику»23.

Это подтверждает современник Розанова Н. Переферкович - переводчик Талмуда на русский язык и герой антисемитских статей Розанова - в русско-еврейском еженедельнике «Новый восход» (15 декабря 1911 г.): «Года два назад он (Розанов. - Ю. Н.) написал громадную статью о “Песне Песней” Соломона и при этом нагородил столько нелепостей, что даже Амфитеатров отметил исключительное невежество г. Розанова, не только не знакомого с характером библейской поэзии и с колоссальной литературой предмета как на иностранных, так и на русском языке, но не давшего себе даже труда прочитать до конца книгу, о которой пишет»24. Задача знакомства русского читателя с населяющими Россию народами, поставленная в программе «Современника», была насущным требованием дня.

Борьба против кровавого навета.
Подход русских литераторов

20 марта 1911 г. на окраине города Киева был обнаружен труп Андрея Ющинского, а уже 27 марта во время его похорон член Союза русского народа раздал листовки, призывавшие к мести за невинного подростка, «умученного» евреями. Через месяц, в конце апреля, обвинение евреев в ритуальном убийстве дошло до повестки дня Государственной думы25.

Не теряя времени, Шолом-Алейхем обратился к Амфитеатрову, требуя от русских литераторов поднять голоса против ложного обвинения: «Знаете ли Вы о “красивом” запросе в третьей думе, в котором обвиняют нас, евреев, давших миру Библию, ни мало ни много в том, что мы употребляем человеческую кровь на пасху? Как Вы себя чувствуете как христианин и как россиянин в такой момент?»26.

Русский писатель ответил: «Содержание Вашего письма я передал Максиму Горькому, а также отписал всем известнейшим русским литераторам с предложением организовать общий протест в желательной форме, чтобы он мог распространиться в широких массах»27.

В конце мая 1911 г. Амфитеатров опубликовал в газетах «призыв к русским писателям и ученым выступить с гласным протестом против кровавого навета». В этом призыве он прежде всего обращает внимание на то, что «помимо цели указать фальшь лжецов и наветчиков, литераторы должны иметь в виду покончить с самим наветом, чтобы им не могли больше пользоваться»28.

Амфитеатров считает, что причиной многовекового существования кровавого навета служит не столько вера в него наветчиков, сколько практическая выгода. Для того чтобы невежественные массы не поддавались агитации клеветников, широкие массы должны иметь правильные и объективные сведения об этом деле, основанные на науке. С этим учетом автор призыва предлагает «план выпуска брошюр, исторических описаний на эту тему».

В середине апреля 1912 г. Горький также призывал к распространению достоверных сведений о евреях как к способу борьбы с суевериями народных масс. Когда во Франции в связи с делом Бейлиса была организована манифестация против российского антисемитизма, Горький лично не принял участие в ней, однако в письме, посланном французской газете, которая напечатала объявление о манифестации, он писал: «Мне кажется, что можно разоблачать клевету не протестами, а ознакомлением людей с историей еврейского народа и его умом»29. Русский литератор полагал, что культурная работа более эффективно воздействует на народные массы, чем митинги протеста. При этом Горький, как и Амфитеатров, верил в силу науки для полной победы над предрассудками антисемитизма: «Как и повсюду, у всех народов, только наука поможет изменить тяжелую жизнь. Отвечая скорее клеветникам, чем на саму клевету, я говорю однако: “Да здравствует наука!”, “Да здравствует разум!”».

Через полгода после публикации призыва Амфитеатрова к русским писателям и ученым в газете «Речь» 30 ноября 1911 г. было опубликовано коллективное воззвание «К русскому обществу», подписанное десятками представителей русской интеллигенции. Среди них - К. К. Арсеньев, В. Г. Короленко, М. Горький, Леонид Андреев и др. Примечательно, что среди подписавших воззвание мы встречаем Д. Мережковского, З. Гиппиус, Д. Философова, впоследствии «сыгравших главную роль в исключении В. Розанова из Религиозно-философского общества»30. Позднее воззвание «К русскому обществу» с добавлением еще многих подписей было перепечатано в журнале «Русское богатство» (декабрь 1911 г.) в виде I главы статьи Короленко «К вопросу о ритуальных убийствах»31.

Это воззвание было создано на основе обращения Короленко к литераторам Петербурга32. Авторы воззвания подходят к вопросу кровавого навета с точки зрения исторических фактов. Прежде всего, освещаются первые века после рождества Христова, когда языческие жрецы обвиняли христиан в том, что именно «они причащаются кровью и телом нарочно убиваемого языческого младенца». К тому же отмечается, что «католическое большинство кидало такое же обвинение в лютеран, большинство лютеран клеймило им католиков». Исторически повторялись случаи, когда следствие по делу об убийстве заходило в тупик, а предрассудок об употреблении евреями христианской крови в ритуальных целях вновь оживал и приводил к новым судебным ошибкам и погромам. В разные времена в борьбе с этим предубеждением и светские, и духовные правители издавали указы «запрещать властям придавать расследованию убийств вероисповедное значение». В России, например, такой указ издал Александр I (6 марта 1817 г.). Однако указы не действовали. А теперь «с трибуны Государственной Думы распускают старую ложь, угрожающую насилием и погромами».

В воззвании нынешние обстоятельства не раз связываются с обстановкой первых веков христианства: «В этой лжи (распускаемой в Государственной Думе. - Ю. Н.) звучит злоба, которая некогда кидала темную толпу на первых последователей христианского учения». В этот момент образ обвиняемых евреев начала XX в. сближается с образом преследуемых христиан первых веков христианской эры. Авторы воззвания решительно присоединяют свои голоса к обращению христианского мученика Иустина к римскому сенату: «Стыдитесь, стыдитесь приписывать такое преступление людям, которые к тому непричастны. Перестаньте, образумьтесь!». Слова, призывающие «к любви и разуму», более эффективно, как казалось тогда, могли воздействовать на русское общество при сближении образов христианина и еврея, на которых возлагали одну и ту же вину. С другой стороны, подобную терминологию применял в это же время и исследователь русского сектантства

В. Д. Бонч-Бруевич, назвавший свою книгу о подобных обвинениях русских сектантов «Кровавый навет на христиан». Ему же принадлежит цикл статей в защиту Бейлиса, дважды выходивший отдельными книгами.

А вот как в романе «Кровавая шутка» Шолом-Алейхем показывает варварство обвинения своего народа в ритуальном убийстве: «Стыд. позор! Как он (главный герой романа, русский Попов. - Ю. Н.), культурный человек, двадцатого века, хоть одну минуту, хоть одну секунду мог верить в такие дикости?! Какая же разница между ним и теми язычниками, которые много сотен лет тому назад верили, что христиане употребляют при совершении таинств кровь иноверческих детей» (177)33.

Шолом-Алейхем в борьбе с кровавым наветом

Шолом-Алейхем в письме Амфитеатрову от 23.05.1911 выворачивает эту ситуацию еще раз: «…если бы евреи обвиняли христиан в таких ритуальных убийствах, как обвиняют нас, я сгорел бы от позора»34. Это письмо, содержащее публицистические суждения Шолом-Алейхема о новоявленном кровавом навете, было написано накануне публикации вышеприведенного призыва Амфитеатрова. Еврейский писатель рекомендует последнему как личное мнение, что будущий его протест должен «высказать и прояснить, что все дело кровавого навета имеет лишь одну цель: <...> один всероссийский погром на евреев!»35.

Шолом-Алейхем продолжает: «Если бы мы сказали, что есть вообще на свете ритуальные убийства, то не среди тех, на кого делают погромы. Как же иначе назвать славные деяния кишиневских и других погромщиков, если не ритуальные убийства? Бросать детей с верхних этажей вроде праздника, вспарывать животы беременных женщин и кричать при этом “Ура!” - это ли не ритуал? А великолепные речи Маркова с компанией в думе, что мы не будем распарывать ваши еврейские перины, но животы ваших жен, - это ли не ритуал?»36.

«Великолепные речи Маркова с компанией в думе» произносились апреля 1911 г. по поводу внесенного правыми депутатами запроса о ритуальных убийствах. По сообщениям газеты «Речь» (№ 98, 30 апреля 1911 г.), «запрос обращен к министрам внутренних дел и юстиции. Авторы запроса спрашивают их: 1) известно ли им, что в России существует преступная секта иудеев, употребляющая для некоторых религиозных обрядов своих христианскую кровь, каковая секта замучила в марте 1911 г. в Киеве мальчика Ющинского, как сообщили газеты, и 2) если известно, то какие меры принимаются для полного прекращения существования этой секты и деятельности ее сочленов, а также для обнаружения тех из них, кои участвовали в истязании и убийстве малолетнего Ющинского».

В газете публикуются речи депутатов, в том числе речь Маркова 2-го, затронутая Шолом-Алейхемом в цитировавшемся письме. Марков говорил: «Русский народ, который до сего времени удерживал от погромов союз русского народа (Взрыв смеха на скамьях оппозиции), не сдержит своего негодования перед сокрытием Государственной Думой всей правды и устроит погром, во время которого станет уже не пух из перин выпускать, а вырежет всех жидов поголовно (Бурные протесты на скамьях оппозиции и крики «Негодяй!», «Провокатор!», «Есть ли на нем крест!»). Берегитесь переполнить котел паром народного возмущения, - заканчивает Марков 2-й (Аплодисменты справа, шиканье слева)».

После переписки с Амфитеатровым, Шолом-Алейхем начинает публиковать роман «Кровавая шутка» в варшавской газете «Хайнт» (с января 1912 г.).

Роман, написанный по мотивам дела Бейлиса, не был, однако, в буквальном смысле документальным. Более того, его идишская публикация была закончена еще до начала процесса по этому делу. Тем интереснее то, как Шолом-Алейхем использует в романе публицистический опыт либеральной русской журналистки.

В завязке «Кровавой шутки» Шолом-Алейхем использует традиционный литературный прием «обмен положениями». Однако в данном случае историческая реальность 1911-1914 гг. и литературная традиция сошлись в одной точке.

Главные герои - два товарища, русский Григорий Попов и еврей Гершко Рабинович, только что окончившие гимназию. Еврей Гершко грустно предполагает, что его не примут в университет из-за процентной нормы. Гриша не может поверить в это, ведь у его друга-еврея есть золотая медаль. Раньше гимназическая медаль была гарантией поступления еврея в университет, но к началу времени действия романа русское законодательство о евреях существенно ужесточилось. И действительно, университет отказался от приема документов Рабиновича, «так как до его номера очередь не дошла: прием евреев согласно процентной норме закончился» (43). Русский Гриша не мог этого понять. Он же думал, что «евреи терпят от нас (от русского народа. - Ю. Н.) не так много, как они уверяют» (9). Для того чтобы проверить это, Попов захотел «на годик превратиться в еврея, в настоящего <...> израильтянина, и почувствовать, <...> что значит быть евреем» (7).

Итак, друзья договариваются обменяться аттестатами, именами и паспортами на один год.

Шолом-Алейхем превращает литературный прием «обмена положениями» в стратегию борьбы с антисемитизмом. Другими словами, автор, в полном соответствии с принципами русской либеральной прессы, ставит христиан в положение обвиняемых.

В «чужой шкуре» русский Григорий Попов своими глазами наблюдает евреев изнутри, оказавшись, под именем Гершко Рабиновича, «еврейским» квартирантом у простой еврейской семьи Давида Шапиро, живущей вне черты оседлости в губернском университетском городе. Для таких евреев большой проблемой было так называемое «право жительства»: «Если они (жители города. - Ю. Н.) пустят к себе еврея без “права-жительства”, с них возьмут большой штраф, их самих лишат “права-жительства” и выселят из города в двадцать четыре часа» (21). Ночная полицейская облава на евреев проводится систематически, но никто не жалуется на унижение.

А когда в прессе появляются новости об антисемитских инцидентах, в частности сведения об обвинении евреев в ритуальном убийстве, Гриша Попов замечает, что евреи бездействуют. Хозяин же квартиры - Шапиро - объясняет это ничтожностью газет известного направления: «“Новое время” - это всего-навсего гешефт, лавочка, торгующая евреями! Ныне мода на евреев - так они себе торгуют евреями. Завтра в моде будут поляки - возьмутся за поляков. Евреи, поляки, цыгане - им всё едино, все это только предметы торговли! Нынче вот мы - сезонный товар»37.

Как показали современные исследователи, киевские евреи, действительно, поначалу несерьезно относились к кровавому навету, возникшему в Пасху 1911 г.: «…слухи о ритуальном характере убийства нашли <...> свое место на страницах знаменитого органа русской реакции “Новое время”, не говоря уже о таких черносотенных газетах, как “Земщина”, “Русское знамя” и т. д. Между тем еврейское население Киева <...> практически не чувствовало опасности из-за этих слухов <...>. Кстати, это тоже важный признак Нового времени, когда еврейское население было уверено, что власти цивилизованной страны не смогут допустить ритуального обвинения в суде»38. В этом отношении надо отметить, что Шолом-Алейхем, бывший вне России, мгновенно отреагировал на навет, обратившись к Амфитеатрову сразу после возникновения дела.

Герой романа Гриша не может понять, почему евреи не протестуют против несправедливости. На его вопрос Бетти, дочь Шапиро, дает такой ответ, напоминающий позицию Шолом-Алейхема: «Протестовать должны не мы, а честные благородные люди из христиан... Потому что для них это, если хотите, больший позор, чем для нас. Вы говорите, протестовать! Но ведь всему есть предел. На каждое чиханье не наздравствуешься!.. Сегодня нас обвиняют в том, что мы употребляем христианскую кровь для пасхальной мацы. Завтра выдумают, что мы глотаем живьем христианских детей натощак. Так что же, - мы должны протестовать против всякой глупости? Мы должны отрицать, - нет, мы не глотаем христианских младенцев?! <...> О, не протесты нам надо писать, мне кажется, наоборот, выступить с контробвинениями» (275-276).

Роман «Кровавая шутка» - при публикации в газете «Хайнт» в 1912-1913 гг. - вызвал неудовольствие цензуры: № 108 газеты за 1912 г. был конфискован из-за 48-й главы романа «Кровавая шутка». В эту главу как раз и включено приведенное высказывание Бетти о контробвинениях евреями своих врагов. Конфискация газеты означала, что цензурные ведомости усмотрели в тексте романа опасные для властей политические аналогии39.

Цель романа «Кровавая шутка» - опровержение кровавого навета.

Об этом Шолом-Алейхем пишет к В. Г. Короленко 10.11.1912, предлагая русский перевод романа журналу «Русское богатство»: «Смею думать, если когда-либо появится книга, убедительно опровергающая этот нелепый остаток средневековья, который так пришелся по вкусу нашим доморощенным “патриотам”, то это будет моя книга»40. Роман «Кровавая шутка», создававшийся по горячим следам текущего общественного кризиса, оказался сугубо публицистическим, поэтому понять и оценить его можно, лишь зная о конкретных обстоятельствах истории русской и русско-еврейской публицистики начала 1910-х гг., повлиявших на конструкцию, сюжет и поэтику художественного произведения еврейского писателя. Вне этого контекста трудно понять как замысел Шолом-Алейхема, так и причины непонимания современниками и забвения потомками «Кровавой шутки».

Примечания:

Шолом-Алейхем. Собр. соч.: В 6-ти т. Т. 6. М., 1990. С. 349. Письмо без даты. Дата указана в статье: Бейдер Х. К истории романа Шолом-Алейхема «Кровавая шутка» // Шолом-Алейхем. Кровавая шутка. М., 1991. С. 203.
В ежемесячном журнале «Восход» были опубликованы следующие произведения Шолом-Алейхема: «Сказки гетто» (кн. 11; кн. 12, 1898); «Мошка- конокрад» (кн. 6; кн. 8; кн. 9, 1903); «По этапу» (кн. 7, 1903); «Годель» (кн. 3, 1906), а в еженедельной газете «Восход» - фельетоны «Соперники» (№ 9, 1903); «Переправа через Буг» (№ 13-14, 1903); «Зелен на Швуос» (№ 20, 1903); «Призыв» (№ 32-33, 1903); «Пасхальный вечер» (№ 11, 1904).
Шолом-Алейхем. Предисловие автора к русскому изданию // Шолом-Алейхем. Собр. соч.: В 8-ми т. Т. 1: Дети «черты». М.: Современные проблемы, С. 6.
Цит. по: Waife-Goldberg M. My Father, Sholom Aleichem. N.Y., 1971. P. 254.
Шолом-Алейхем. Собр. соч.: В 6-ти т. Т. 6. М., 1990. С. 346.
Горький М. Из литературного наследия: Горький и еврейский вопрос. Иерусалим, 1986. С. 129.
Бажан М. Слово привета, слово мира и надежды // Шолом-Алейхем. Заколдованный портной. Повести и рассказы. М., 1984; Беленький М. Его прекрасное имя // Шолом-Алейхем. Собр. соч.: В 6-ти т. Т. 1. М., 1988; Шолом-Алейхем. Избр. соч. М., 1937 и пр.
Шолом-Алейхем. Предисловие автора к русскому изданию. С. 5-6.
Waife-Goldberg M. Op. cit. P. 221.
См. письмо Шолом-Алейхема от 05.12.1910, адресованное прозаику и драматургу Якову Фалеру (1885-1951), жившему с 1906 г. в Америке: Briv fun Shalom-Aleichem (Письма Шолом-Алейхема), 1879-1916 / Ed. A. Lis. Tel-Aviv, 1995. P 527.
Цит. по: Waife-Goldberg M. Op. cit. P .255.
О идее создания журнала Амфитеатрова см. напр.: Махонина С.Я. История русской журналистики начала XX века. М., 2004. С. 168-170.
От редакции // Современник. 1911. № 1. С. 3-12. Статья написана от имени редакционно-издательского комитета за подписями: Александр Амфитеатров, В.Ф. Боцяновский, М.М. Коялович, П.И. Певин, В.А. Тихонов.
Там же. С. 6.
Статья напечатана на ненумерованных начальных страницах журнала (кн. 10, 1912) с объявлением об именах намечающихся сотрудников в следующем - 1913 году.
От редакции // Современник. 1911. Кн. 1. С. 8.
От редакции // Современник. 1911. Кн. 7. С. IV.
Dos Sholom-Aleichems Buch (Книга Шолом-Алейхема) / Ed. By D. Berkovich. N.Y., 1926. P. 76. Мы используем русский перевод: Ременик Г. Шолом-Алейхем. Критико-биографический очерк. М., 1963. С. 113-114.
Дубнов С.М. Размышления // Дубнов С.М. Книга жизни. М., 2004. С. 615.
Briv fun Shalom-Aleichem (Письма Шолом-Алейхема). P. 509; мы используем перевод: Шолом-Алейхем. Собр. соч.: В 6-ти т. Т. 6. М., 1990. С. 298.
Кацис Л. «Дело Бейлиса» в контексте «серебряного века» // Вестник Еврейского университета в Москве. 1993. № 4. С. 135.
Там же. С. 125-126.
Там же. С. 122.
Переферкович Н. Розановские «тайны» // Новый восход. 1911. № 50.
Об истории дела Бейлиса см.: Тагер А. Царская Россия и дело Бейлиса. М., 1934; Степанов С. Черная сотня. М., 2005; Резник Г.М. Суд над М. Бейлисом и миф о ритуальном убийстве // Дело Менделя Бейлиса: Материалы Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства о судебном процессе 1913 г. по обвинению в ритуальном убийстве. СПб., 1999. С. 3-25.
Контакты обоих писателей в этой связи подробно излагаются в статье: Бейдер Х. Указ. соч. С. 191-205.
Цит. по: Бейдер Х. Указ. соч. С. 193-194. Автор статьи цитирует письмо из газеты «Хайнт» в переводе с идиш на русский язык.
Там же. С. 197.
Письмо Горького от 19.04.1912 к газете «Юманите» // Горький М. Из литературного наследия. С.138. Текст - перевод с французского языка.
Кацис Л. Кровавый навет и русская мысль: Историко-теологическое исследование дела Бейлиса. М.; Иерусалим, 2006. С. 285. В 11-й главе указанной книги подробно описывается исключение Розанова из Религиозно-философского общества.
Короленко Вл. К вопросу о ритуальных убийствах: I. К русскому обществу; По поводу воззвания к русскому обществу // Русское богатство. СПб., № 12. С. 165-187.
Мондри Г. Писатели-народники и евреи: (Г.И. Успенский и В.Г. Короленко). СПб., 2005. С. 134.
Шолом-Алейхем. Кровавая шутка: В 2 частях. Часть I / Авторизованный перевод с еврейского С. Равич // Шолом-Алейхем. Романы. Т. III. М.: Современные проблемы, 1914. Далее с указанием страниц в тексте после цитаты. Кроме того, есть современный перевод: Шолом-Алейхема. Кровавая шутка / Пер. с идиш под ред. Д. Карельского. М.: Лехаим, 2002.
Письмо Шолом-Алейхема от 23.05.1911 к Амфитеатрову: Briv fun Shalom- Aleichem (Письма Шолом-Алейхема). P. 533. Мы используем русский перевод: Х. Бейдер. Указ. соч. С. 194-195. Бейдер цитирует письмо по: Dos Sholom-Aleichems Buch (Книга Шолом-Алейхема) в переводе с идиш на русский язык.
Там же. С. 195.
Там же. C. 194.
Эти строки, характеризовавшие газету «Новое время», отсутствуют в авторизованном переводе романа 1914 г. Мы цитируем их по современному переводу: Шолом-Алейхем. Кровавая шутка / Пер. с идиш под ред. Д. Карельского. М., 2002. С. 81. В авторизованном переводе (1914) «Кровавой шутки» вычеркнуты также все реальные названия других правых газет: «Знамя»; «Двуглавый орел».
Кацис Л. Кровавый навет и русская мысль. С. 72. Исследователь опирается на слова адвоката Бейлиса А. Марголина из: Margolin A.D. The Jews of Eastern Europe. N.Y., 1926; Протокол допроса А. Марголина 1 августа 1917 г. // Дело Менделя Бейлиса. С. 311. По словам Марголина, «очень серьезное впечатление произвел в Киеве запрос правых в Государственной думе <...> (в начале ноября 1911 г.)».
Об этом пишет Шолом-Алейхем в письме от 05.06.1912 Ш. Добину: Briv fun Shalom-Aleichem (Письма Шолом-Алейхема). P. 549. В примечании к этому письму указано, что конфискация газеты производилась по статье 149, согласно которой цензор наказывал органы печати за «свободные высказывания».
Шолом-Алейхем. Собр. соч.: В 6-ти т. Т. 6. М., 1990. С. 349.