18-03-2018 Барбара Пим (Barbara Pym) 107

Барбара Пим: единство личности и творчества

Н. Васильева

Если полагать, что лучший судья — время, то, похоже, оно определило книгам Барбары Пим долгую жизнь. После смерти писательницы (ее полное имя — Барбара Мэри Крэмптон Пим) прошло уже десять лет, но интерес к ее творчеству не угасает, напротив — обретает прочный и даже вполне академический характер. Теперь уже вряд ли кто усомнится в том, что книги Б. Пим, по словам Юдоры Уэлти, одной из старейшин американской литературы, «отмечены печатью непреходящего значения». Действительно, эта «самая недооцененная писательница» вернулась на литературную сцену сегодняшней Британии после шестнадцати лет почти полного забвения, чтобы уверенно на ней остаться, заняв по справедливости принадлежащее ей место. Сбылись предсказания друзей Барбары, утешавших ее в годы безвестности, что придет время, когда возникнет своего рода «культ» Барбары Пим, в университетах будут читать специальные курсы по ее романам, а критики посвятят ей толстые фолианты. Так и случилось. Из года в год пополняется библиография работ о Б. Пим, выходят новые исследования, статьи в журналах, монографии, воспоминания. По выражению критика Джона Бейли, сформировалась целая «индустрия вокруг Барбары Пим». В последнее время расширилось и представление о литературном наследии писательницы.

Как известно, в Бодлианской библиотеке Оксфорда хранится большой архив Б. Пим, в том числе девять неопубликованных романов (в большинстве своем незаконченных), двадцать семь рассказов. Хейзел Холт на правах литературной душеприказчицы Б. Пим отредактировала и подготовила к публикации сначала три из них — «Неподходящая привязанность» (1982), «Крэмптон Ходнет» (1985) и «Академические проблемы» (1986), — а в 1987 году выпустила в свет еще один том избранного из неопубликованного архива Б. Пим. В него вошли три незавершенных романа — «Учтивый с незнакомыми» (относящийся к концу 30-х годов и давший название всему сборнику), два романа, точнее сказать, их предварительные варианты, над которыми Б. Пим работала в самом начале войны, в 1940-1941 годах, — «На внутреннем фронте» и «Совершенно секретно», — а также четыре рассказа и известное интервью, которое Б. Пим дала Би-Би-Си после того, как роман «Осенний квартет» в 1977 году оказался в финальном списке претендентов на премию «Букер».

Отношение британских критиков к этим публикациям различно. Например, Р. Лидделл (исследование «Непринужденный ум. Барбара Пим и ее романы») считает, что издание этих произведений ничего не добавляет к сложившейся репутации Пим и представляет разве что литературоведческий интерес. Иного мнения придерживается Хейзел Холт. Она убеждена, что публикация архивов не только доставит радость верным поклонникам прозы Б. Пим, но и привлечет к ней новых читателей. Однако после знакомства с неизданным наследием писательницы трудно не согласиться с Р. Лидделлом, который, по сути дела, отказывается признать «полноценной Барбарой Пим» то, что основательно отредактировано чужой рукой. Тем более что, как признает сама X. Холт, рукописи были в весьма «сыром» виде и она «взяла на себя смелость отжать их». К тому же роман «Академические проблемы» был не просто не закончен, он существовал в двух вариантах, и, когда X. Холт соединила оба варианта, она, в сущности, создала некий средний, «холтовский» текст, который можно счесть скорее компиляцией, чем самостоятельным художественным произведением.

Кроме того, как отмечает Р. Лидделл, следует учесть, что в начале 60-х годов Б. Пим, и это вполне естественно для любого художника, переживала творческий спад, что, несомненно, сказалось на литературном уровне романа «Неподходящая привязанность», а именно с него и начался долгий период отверженности в истории взаимоотношений Б. Пим с издательствами. Р. Лидделл полагает, что у издателей были достаточно веские причины, чтобы отклонить роман, а не только соображения конъюнктуры, сложившейся на книжном рынке к началу бурных 60-х годов.

Несомненно, нынешние публикации, осуществленные стараниями Хейзел Холт, содержат немало материала, важного для исследователей творчества романистки. Они позволяют увидеть, как Б. Пим овладевала писательским ремеслом, как искала «свой собственный голос». В ранних вещах уже отчетливо проявилось ее тяготение к комедии провинциальных нравов, определились и главные действующие лица этой комедии, и основная тематика, а повествование уже окрашено той неповторимой иронической интонацией, которая пробивается сквозь подражательность и явную вторичность (Б. Пим не скрывала, что писала роман «Учтивый с незнакомыми» под прямым влиянием столь любимой ею Б. фон Арним, и прежде всего ее романа «Очарованный апрель») и которая впоследствии составила основу ее поэтики. Разумеется, на страницах этих произведений немало живых наблюдений, из которых складывается выразительная и достоверная картина жизни английской провинции в годы войны. Но, как бы ни старались некоторые критики уверить сегодняшнего читателя, что ранние произведения Б. Пим нисколько не уступают ее лучшим романам, думается, ближе к истине те, кто считает эти произведения своего рода засохшими ветвями ее творческой эволюции, так и не получившими окончательного воплощения замыслами начинающей писательницы в пору ее ученичества. Не случайно сама Б. Пим впоследствии так и не вернулась к ним, не довела до завершения, хотя могла это сделать, а начала свой путь в литературе с романа «Ручная газель». И, кстати сказать, она неоднократно переделывала его на протяжении почти что десяти лет, пока не нашла ту форму, в которой роман увидел свет в 1950 году.

Итак, публикации ранних работ Б. Пим в солиднейшем издательстве «Макмиллан», скорее, свидетельствуют о нынешнем высоком статусе романистки в литературном мире. Все, что вышло из-под ее пера, считается теперь своего рода «национальным достоянием». Это уже полное безоговорочное признание, хотя, увы, посмертное.

Между тем за минувшие десять лет, начиная с первых статей о Б. Пим (Ф. Ларкин, Д. Сесил, Р. Смит), постепенно набирала силу литературно-критическая интерпретация творчества «Джейн Остен наших дней». Заметный вклад в изучение творчества писательницы вносят и американские исследователи. Так, в 1987 году появились две заслуживающие серьезного внимания публикации: под редакцией Дейла Салуэка, профессора из Южной Калифорнии, занимающегося современной литературой Британии, вышел сборник «Жизнь и творчество Барбары Пим», куда включены статьи, посвященные самым разным проблемам изучения творчества Б. Пим; кроме того, опубликована монография Дж. Россен, тоже литературоведа из Калифорнии, «Мир Барбары Пим», на сегодняшний день это, пожалуй, наиболее фундаментальная работа в данной области.

Как показывают эти публикации, наследие Б. Пим получает все более всестороннее и глубокое осмысление, и сегодня она предстает как писательница далеко не столь однозначная, как казалось поверхностному взгляду в 50-е годы или в конце 70-х, в пору ее возвращения в литературу. Не случайно другая романистка, близкая ей по духу, Пенелопа Лайвли, заметила, что книги Б. Пим не раскрываются при первом прочтении, только во второй или третий раз начинаешь видеть ее словесные находки, понимаешь, сколь безупречны замысел и исполнение. Похожую мысль высказывает и Джон Бейли в небольшой, но весьма содержательной статье «Так где же он, мир Барбары Пим?», включенной в сборник «Жизнь и творчество Барбары Пим». По мнению Дж. Бейли, критики, писавшие о Б. Пим, в своем большинстве оставались на уровне поверхностного, предварительного восприятия. Можно сколько угодно превозносить искусство Пим в создании тонких комических эффектов, мастерство, с каким она воссоздавала историю современной Англии, повествуя о самых будничных, житейских событиях, продолжает Дж. Бейли, но все эти восторги «не попадают в цель», не могут объяснить природу того особого впечатления, которое остается после чтения ее романов. «Чем больше нас захватывает мир Барбары Пим, тем больше нас поражает не ее «искусство» романиста, а правда, глубокая человеческая правда ее прозы», — пишет критик. Он уже почти готов сложить оружие и признать, что ближе всего к разгадке секрета Б. Пим подошел автор самой первой рецензии на первый роман «Ручная газель», когда написал, что воздействие прозы мисс Пим подобно ощущению от неуловимо тонкого запаха или изысканного вкуса — его невозможно передать словами.

Такое же мнение высказывает и Р. Лидделл. Он утверждает, что искать ответ на вопрос, в чем секрет притягательности произведений Б. Пим, пустая затея, и объясняет — почему: «Когда мы читаем Б. Пим, порой возникает впечатление, что ее книги приходят к нам как дар природы, как воздух, которым мы дышим, как вода, которой утоляем жажду. Я не знаю, что в силах сказать о них литературный критик, разве что исправить ошибки тех, кто до него возделывал эту ниву». Именно поэтому он счел возможным для себя самое большее рассказать историю создания лучших романов Б. Пим. Книга Р. Лидделла разочаровывает, от нее ждешь большего, ведь ее автор, сам крупный литературовед и романист, на протяжении многих лет был близким другом писательницы, они постоянно переписывались и Б. Пим внимательно прислушивалась к его литературным советам. Но, возможно, именно это обстоятельство и сыграло роль сдерживающего фактора. Хотя Р. Лидделл и пишет о том, какие ключи к романам Б. Пим можно найти в ее биографии, он в то же время ограничивается внешней, событийной стороной, не затрагивает связи между внутренним миром писательницы и ее книгами, словно бы считая, что такое вторжение было бы бестактностью по отношению к памяти близкого человека.

В отличие от Р. Лидделла Дж. Бейли все-таки принимает вызов, скрытый в обманчивой простоте пимовской прозы, и дает свое толкование своеобразия ее искусства. Вкратце его точка зрения сводится к следующему: на протяжении XX века самоанализ и рефлексия разъедали жанр романа, он постепенно утрачивал живую непосредственность и все больше осознавался его творцами как искусственное построение, полностью подчиненное воле автора. Именно поэтому современный роман воспринимался уже не в своем традиционном значении, а лишь как придаток к творческой личности своего создателя, как инструмент в его руке — не более того. Романы Б. Пим стоят особняком в современной британской литературе потому, что создают впечатление независимости своего бытия от воли автора, позволяют ощутить спонтанное, естественное течение жизни. С точки зрения современного писателя, это верный признак слабости, второсортности литературы. Между тем, отмечает Дж. Бейли, в этом своеобразии Б. Пим и заключен скрытый механизм повествования в ее романах, тайная пружина той человеческой комедии, которую она писала не с холодной отстраненностью и чувством превосходства, а с необыкновенным теплом и душевной открытостью. Однажды Б. Пим записала в дневнике, что в поэзии Филипа Ларкина наиболее полно выразился его внутренний духовный мир, и это высказывание, отмечает в заключение Дж. Бейли, в полной мере применимо и к ее собственному творчеству.

С этим выводом Дж. Бейли перекликаются слова, которыми начинает свое эссе о Б. Пим американская романистка Джойс Кэрол Оутс: «В книгах Барбары Пим мы прежде всего любим ее самое, ее неповторимую личность, которая словно бы сквозит в каждой строке ее прозы, тщательно отделанной и сдержанной, но расцвеченной удивительно зоркими наблюдениями».

Действительно, все, что писала Б. Пим, несло отчетливый отпечаток ее личности. Это стало очевидно после посмертной публикации ее архива в 1984 году. Без преувеличения можно сказать, что составители книги «Очень личный взгляд. Автобиография в дневниках и письмах» — сестра писательницы Хилари Пим и Хейзел Холт — буквально вложили душу в свою работу, стараясь бережно донести до читателя тот образ Барбары, который они знали и любили. «Повесть жизни Б. Пим, сначала ветреницы Сандры, а потом Старой Девы и Писательницы» читается с не меньшим интересом, чем ее романы, начиная с первых записей, сделанных юной студенткой Оксфорда, полной наивного романтизма, трогательной в своей влюбчивости и открытости миру, и до последней поздравительной открытки, посланной Филипу Ларкину на Рождество за две недели до смерти: «Все еще борюсь. Кажется, чуть-чуть с большим успехом». Читая дневники Б. Пим, понимаешь, что она обладала прирожденным даром слова, это давало себя знать и в выразительности описаний, и в умении подметить смешное в любых ситуациях, в том числе и по отношению к себе, и в типично писательском любопытстве к познанию человеческих характеров. Даже страдая от неразделенной любви, она не перестает анализировать свои чувства, фиксировать их оттенки. Порой ее записи кажутся рассуждениями на тему анатомии любви, печали, разлуки, отверженности. Вот, например: «Сердце — что это такое? Влажная пещера, где растут загадочные, скрытые от посторонних глаз побеги человеческих чувств, любви. Или пыльный чулан, набитый всяким хламом. А может быть, это аккуратно прибранный письменный стол, где всему есть свое место и все разложено по полочкам».

Многое в творчестве Б. Пим неразрывно связано с историей ее личной жизни, в которой было больше потерь, чем удач, но какие бы удары ни обрушивала на нее судьба, она встречала их со стоицизмом, исполненным глубокого достоинства, и мудрым юмором, никогда не изменявшим ей. Как отмечала Дж. Россен, рассматривая значение автобиографического момента в творчестве Б. Пим, в сущности, все пережитое и перечувствованное писательницей вошло в плоть и кровь ее произведений, «свой жизненный опыт она трансформировала в романы, и в результате ее довольно однообразная и не слишком счастливая жизнь превращалась в волнующее, с привкусом горечи, но все же восхитительное повествование».

Многие критики, рассуждая о творчестве Б. Пим, как правило, стараются выделить одну определяющую доминанту: она и «домашний историк своего времени» (Р. Лидделл), и социальный сатирик (Дж. Россен), и писательница, отразившая в своих произведениях прежде всего войну полов (П. Лайвли, Дж. Гэлперин), и певец викторианской Англии, ушедшей в прошлое, но незримо присутствующей в ценностях национальной культуры (Э. Рауз). Думается, более правы те, кто пытается осмыслить творческое наследие Б. Пим как явление достаточно многогранное. Рамки данного обзора не позволяют в деталях отразить всю проблематику, связанную с интерпретацией творчества Б. Пим в литературной критике Британии и США. Однако хотелось бы выделить несколько моментов, в известной мере меняющих акценты в традиционных оценках.

С этой точки зрения представляет несомненный интерес статья М. Шульц «Романист как антрополог» (в сборнике «Жизнь и творчество Барбары Пим»). О влиянии антропологии на формирование творческого метода Б. Пим пишут часто. Действительно, роман был для нее таким же средством познания окружающей реальности, как для ученого — строгая научная методология. Когда начинающая писательница в 1945 году по чистой случайности попала на работу в Международный институт африканистики и открыла для себя новую науку, антропологию, она неожиданно нашла в ней теоретическое обоснование того, что давно подсказывало ей литературное чутье: чтобы понять первоосновы описываемого общества, важно сосредоточиться на «мелочах», ибо, накапливаясь, они позволяют осознать законы, по которым устроено это общество, проникнуть в механизм его жизнедеятельности, хотя бы и на обыденном, бытовом уровне.

Но антропологи изучают главным образом примитивные племена в далеких странах, фиксируют черты и особенности чужих, подчас вымирающих культур, а кто же должен сохранять память об обычаях и нравах современной Англии? И Б. Пим, используя опыт, полученный ею за годы работы на поприще африканистики, пришла к выводу, что романист — это антрополог собственной культуры: скрупулезно фиксируя детали и приметы внешнего мира; он пишет социальную историю своего времени. Но в отличие от антрополога, и это самое главное, романист не просто механически накапливает факты — он умеет читать в сердцах людей. Вот это уточнение имело решающее значение для Б. Пим. Она прекрасно осознавала всю ограниченность методов антропологии в применении к литературе и опасность своего рода фетишизации их в деятельности самих ученых. Она едко высмеивала тех горе-исследователей, которые, подобно сеньору Макбрайду-Перейре в романе «Любовь не возвращается» (1961), сидят у окошка, наблюдая за внешне бессвязной сменой событий и ровным счетом ничего в них не понимая.

Показательна сцена из романа «Академические проблемы», когда героиня едет в метро и, разглядывая своих случайных попутчиков, начинает пробовать на них социологический метод собирания фактов. Она фиксирует детали внешнего облика, одежды, но вот ее взгляд останавливается на грустных, усталых лицах, и она спрашивает себя: «Когда радость ушла из жизни этих людей?» Такой вопрос в подобной ситуации мог бы задать только писатель, а не социолог. Литература для Б. Пим теряет смысл без живого интереса писателя к внутреннему миру людей, к их чувствам.

Пагубные последствия отвлеченной, стерильной науки Б. Пим с большой иронией показала на примере антропологов, действующих в двух ее романах: «Совсем не ангелы» (1955) и «Любовь не возвращается». Эти схоласты пытаются описывать социальные и политические системы, не видя за ними людей. Не случайно у них нет друзей среди африканцев, коих они с таким рвением изучают, да и от всей их деятельности остаются жалкие плоды — скучные, нечитабельные статьи на убогом научном жаргоне и груды накопленных материалов с неосмысленными фактами. Недаром Аларик Лидгейт в романе «Совсем не ангелы» совершает символический акт сожжения своего научного архива, который он годами собирал, но так и не смог осмыслить.

В таком глубоко человечном понимании писательского призвания, на чем неизменно настаивала Б. Пим, сказались уроки мастеров прошлого. Как показывает Дж. Россен в книге «Мир Барбары Пим», писательница сознательно работала в определенной литературной традиции, и порой возникает впечатление, что ее книги словно бы написаны викторианским романистом, которого по необъяснимой прихоти времени занесло в век двадцатый. Отчасти это объясняется и кругом избранных тем, и социальной средой, возникающей на страницах романов Б. Пим, но главная причина в том, что тот провинциальный английский мирок, который писательница изображала с пониманием и мягкой, терпеливой усмешкой, уходит своими корнями в викторианские времена Энтони Троллопа и еще раньше — Джейн Остен.

Как известно, сравнение Барбары Пим с Джейн Остен стало уже своего рода общим местом в критике, без него не обходилась практически ни одна рецензия на книги Б. Пим в английской печати. Но сама Б. Пим всегда протестовала против того, чтобы ее ставили в один ряд с ее великой предшественницей. По свидетельству Хилари Пим, Барбаре это казалось едва ли не святотатством. В творчестве Джейн Остен она видела высокий, недосягаемый для себя образец. Характерна запись, которую Б. Пим сделала в своем дневнике после посещения дома, где жила Дж. Остен: «Я провела рукой по письменному столу Джейн, на ладони осталась пыль, — о, если бы частичка ее гения вместе с пылью перешла ко мне». В то же время в глубине души ее задевало, когда в ней видели лишь подражательницу Джейн Остен, а не самостоятельную творческую личность со своим особым взглядом на мир. Вообще она скептически относилась ко всяким разговорам о влиянии великих и четко сказала об этом в своем интервью для Би-Би-Си в 1977 году: «Какой романист сегодня посмел бы заявить, что на него оказали влияние великие мастера нашего литературного ремесла? Разумеется, тот, кто читает и любит Джейн Остен, может попробовать писать столь же лаконичным языком, попробовать взглянуть на своих персонажей с такой же непредвзятостью, как смотрела она, но на этом, пожалуй, и кончается любое «влияние».

Каждый настоящий писатель неповторим, и Барбара Пим очень дорожила «своим голосом». Она говорила, что для писателя самая большая награда, когда его узнают по нескольким написанным им строчкам. И все-таки сравнение Б. Пим с Джейн Остен возникло не случайно, его подсказывало человеческое сходство этих двух писательниц, общий глубоко национальный взгляд на мир и людей, общий национальный тип женского характера. В свое время об этом очень проницательно напасал Джон Б. Пристли: «Ее одновременно занимают сущие безделицы: кто что сказал и как держался, и самые серьезные материи, великие первоосновы жизни — рождение, смерть и выбор спутника... Не чувствуя доверия к погоне за химерами, главной утехе и занятию мужчин, она не сводит глаз с житейски ясного и точного. Ее заботит человек, конкретный человек из плоти и крови, а об идеях она судит по тому, способны ли они приблизить счастье». И с этой точки зрения Барбару Пим действительно можно назвать достойной продолжительницей Джейн Остен.

Л-ра: Современная художественная литература за рубежом. – Москва. – 1990. – Вып. 5. – С. 10-15.

Биография

Произведения

Критика