Жанры Н.С. Лескова и устно-прозаические формы народного творчества
Н. Г. Михайлова
Жанровое многообразие русской прозы второй половины XIX в. во многом связано с влиянием на литературу различных устно-повествовательных жанров народной прозы. Сказка в ее разновидностях, религиозная легенда, предание, быличка, всевозможные бывальщины, бытовые рассказы, близкие к анекдоту, просто мемуарные рассказы – все эти разновидности устного повествования в разной степени проникают в литературную прозу этого времени. Благодаря композиционно-стилистической свободе повествования в литературе возникают возможности самого разного сочетания собственно авторского и устно-народного повествовательных планов в произведении.
Очень распространенная и, пожалуй, наиболее простая форма жанрового взаимодействия с народным творчеством – это включение в литературное произведение сказок, преданий, бывалщин, выдержанных в духе народных, а часто представляющих собой обработку автором устных текстов, непосредственно услышанных или полученных из других источников. В этом случае произведение представляет собой свободное мемуарное, очерково-описательное повествование или сказовую новеллу. Характерный и далеко не единственный пример произведения такого рода – дилогия П. И. Мельникова-Печерского «В лесах» и «На горах».
Иногда литературное произведение стоит на грани беллетристики и фольклорной записи: устно-народный текст, приведенный автором-собирателем довольно полно и точно, дается в беллетристическом обрамлении. Таковы некоторые очерки П. И. Якушкина, записи И. И. Железнова.
Другую форму взаимодействия с народной прозой представляют произведения, в целом построенные в традициях того или иного устного жанра, например литературный народный рассказ, который получил особое развитие в творчестве Л. Н. Толстого; встречается он в 80-е годы и у других писателей. Этот литературный жанр, сочетающий художественное изображение с нравственно-дидактическим рассуждением, обычно использует легенду, иногда сказку или просто поучительный рассказ о житейской ситуации.
Более общие, опосредствованные связи с фольклором, в частности с народной сказкой, прослеживаются в жанре литературной сказки второй половины XIX в. (Салтыков-Щедрин, Гаршин, Лесков).
Анекдот – короткое динамичное повествование о каком-либо незначительном, но необычном, а иногда и маловероятном случае с неожиданным исходом, не подготовленным первоначальной ситуацией. Такая несовместимость сюжетно-повествовательного материала, иногда граничащая с парадоксальностью, и является источником комизма в этом устно-прозаическом жанре. Анекдот часто связан с обыгрыванием каких-то незначительных, хотя обычно и острых социально-бытовых моментов, и передается как рассказ о реальном событии. Не случайно обращение к анекдоту Лескова – писателя, с обостренным вниманием относящегося к так называемым мелочам жизни.
Анекдот – «своего рода атом в природе лесковского творчества». На анекдотически острой ситуации, получающей иногда самое неожиданное разрешение, основаны такие рассказы, как «Маленькая ошибка», «Штопальщик», «Грабеж», «Отборное зерно», «Сказ о запятой» в «Импровизаторах», рассказы Кесаря Берлинского в «Печерских антиках», некоторые новеллы из «Заметок неизвестного», отдельные эпизоды из «Мелочей архиерейской жизни». Во многом близок к анекдоту «Левша».
Неожиданное совпадение разных обстоятельств определяет кажущуюся необычность житейской ситуации в «Маленькой ошибке». Московская купчиха просит, чтобы «чудотворец» Иван Яковлевич вымолил «плод чрева» ее старшей, замужней дочери. Однако в ее «просительной записочке» случайно оказывается написанным имя младшей дочери, «девицы Катечки». Благодаря прихотливому стечению обстоятельств все действительно сбывается по «ошибочному молению» сумасшедшего «чудотворца».
В рассказе «Грабеж» – резкое несоответствие исходной ситуации и ее внезапного разрешения, а также целей, которые ставят персонажи, и получившегося результата. Вопрос о грабежах, «подлётах», о том, как надежнее сохранить свое состояние, – самый главный в старозаветном благочестивом купеческом семействе. Разговоры, которые ведут между собой герой, его «маменька», «тетенька, почтенная вдова Катерина Леонтьевна» и «дяденька Иван Леонтьевич», елецкий купец, постоянно вертятся вокруг этой темы. Однако именно благодаря тому, что дядя с племянником изо всех сил стараются охранить себя и свое добро от знаменитых орловских «подлётов», они, совершенно неожиданно для себя, вдруг становятся сами грабителями, подтверждая тем комически парадоксальное утверждение рассказчика: «как надойдет воровской час, то и честные люди грабят».
Интересный образец лесковской обработки анекдотического сюжета представляет собой «Сказ о запятой» в «Импровизаторах», который дан в тексте повести в двух вариантах. В рассказе «порционного мужика» о генерале, его камердинере, враче и холере история о том, как «генерал докторов бил», изложена «в самом сильном конкрете»: «Жил возле рынка генерал... имел верного слугу-камердинера. Отлучился в киятер, а верный камердинер к себе приходимую кралю принял чай пить... Как вдруг ему резь живота... Взяли его и стали над ним опыт струментой пробовать, все чувствия угасили, но в подщиколотке еще пульс бил. Генерал его восхитил – и в баню. Потом позвал докторов в гости, а камердинеру велел войти и чай подать... Те и попадали... А генерал двоих расстрелял, а третьего в морду набил и сказал: «Ступай, жалуйсяЬ "
Это та общая сюжетная основа, которую писатель обычно заимствует из услышанных где-либо историй. Помимо того в повести Лескова тот же сюжет дан в рассказе «няни из знакомого семейства». Это – уже собственно лесковский вариант повествования. Так обычно писатель обрабатывает заимствованное из устных источников.
В рассказе няни живыми деталями рисуется облик старого генерала: «На дачу он не любит ездить, а остается в Петербурге, потому что веселого характера и любит разъезжать по знакомым, а вечером на закат солнца смотрит и слушает, как поют француженки». Следует изобилующий комическими подробностями рассказ о том, как генерал, приехав из «Аркадии» или «Ливадии», узнал, что его верного камердинера «умирать увезли» и, «растроганный до слез», отправился его выручать. Как обычно у Лескова, повествование почти сплошь состоит из живых, динамичных диалогов: генерала с полицейским, извозчиком, «старшим доктором», «читальщиком» в «мертвецком покое».
Установить, являются ли анекдоты, лежащие в основе рассказов Лескова, действительно устным творчеством, или они возникли в воображении писателя по аналогии или по ассоциации с чем-то услышанным или увиденным, в большинстве случаев очень трудно. Лесков иногда настолько сливается со стихией народного миросозерцания и соответствующих форм живого устного рассказывания, что кажущийся на первыв взгляд прямым заимствованием фольклоризм его произведений оказывается в действительности очень опосредованным. Характерный пример в этом отношении представляет «Сказ о тульском косом левше и о стальной блохе». Как известно, утверждение Лескова в предисловии к первым изданиям, что «легенда» записана им от «старого оружейника», являющееся простым повествовательным приемом сказовой новеллы, было воспринято многими критиками буквально. Фольклорность «сказа» не вызывала, сомнений и утверждалась иногда даже после того, как сам писатель выступил с «опровержением», заявив, что «весь этот рассказ» он «сочинил». «Все, что есть чисто народного в «Сказе о тульском левше и с стальной блохе», заключается в следующей шутке или прибаутке: «Англичане из стали блоху сделали, а наши туляки ее подковали да им назад отослали... левша есть лицо мною выдуманное».
Однако, как убедительно и остроумно доказал Б. Бухштаб, существование такой шутки или прибаутки, которая могла бы быть только стяженным анекдотом, маловероятно, как потому что она не совсем пословична по своему характеру (недосказанность), так и главным образов потому, что она по существу повторяет сюжет лесковского произведения и приобретает смысл только в его контексте. «Чисто народной» оказывается только поговорка «Туляки блоху подковали», использованная во второй части «прибаутки». Однако она звучит насмешкой над туляками и совершенно не заключает смысла лесковской «прибаутки» и всего «сказа» (превосходство русских мастеров над английскими). Что же касается именно такого смысла, то он есть в упоминаемом писателем в связи с «Левшой» сюжетно аналогичном лесковскому рассказу анекдоте о «немецкой обезьяне», которую «немец выдумал, да она садиться не могла (все прыгала), а московский меховщик взял да ей хвост пришил». Народное происхождение этого анекдота, как справедливо отмечает Бухштаб, «вполне правдоподобно».
Помимо того, известную роль в создании сказа сыграл и анекдот о знатном вельможе, покупающем пистолет, и тульском мастеровом и некоторые другие фольклорные впечатления писателя, а также литературные источники, которым Бухштаб, например, склонен придавать особое значение. Такими сложными путями возникла анекдотическая основа «Левши», устно-народный характер которой всегда казался столь бесспорным.
Естественно предположить, что вообще сюжетная основа лесковских новелл обычно представляет собой сплав из устно-народных и литературных источников, а также наблюдений, вымысла, ассоциаций писателя, прямое же заимствование из народного творчества, обращение к устным источникам, может быть, чаще декларируется писателем, чем действительно имеет место. Однако с точки зрения нашей проблемы это мало что меняет: тесная связь с жанрово-повествовательными формами народной прозы остается несомненной часто и тогда, когда писатель прибегает к вымыслу. Блестящее знание устного материала («записи, сделанные мною (Лесковым. – Я. М.) во время моих скитаний по разным местам моего отечества») позволило ему создавать очень искусные «подделки».
Наряду с рассказами анекдотического характера о всевозможных забавных происшествиях, в народной среде, особенно в прошлом, часто получали распространение рассказы-бывальщины о различных странных и страшных случаях, также обычно не выходящие за пределы местной повествовательной традиции. Такие рассказы о необычайных происшествиях прежде всего отличаются эффектностью взятого жизненного материала. Это качество присуще также и анекдотам. Однако если неожиданность и необычность ситуации в анекдоте осознается в комическом плане, то такие рассказы вызывают серьезное отношение и рассказчика и слушателей, а событие, о котором идет речь, воспринимается как странное, удивительное или даже страшное. Жизненный материал, положенный в основу рассказа, может быть различным и сам по себе еще не определяет характера повествования. Например, анекдотический рассказ о камердинере генерала, умершем от холеры, а потом воскресшем, приведенный Лесковым в двух вариантах в «Импровизаторах», по своему сюжетно-тематическому характеру мог бы быть выдержан и в традициях рассказов о страшных случаях: о событиях, связанных с холерой, чаще рассказывали как о страшных. Вариант «порционного мужика» почти не заключает комизма, характерного для анекдота. Однако неожиданно благополучный конец позволяет дать общую комическую разработку сюжета, наполнить его забавными подробностями и эпизодами. Так, аналогичный жизненный материал может быть осознан и обработан как в традициях комического, так и «серьезного» жанров.
Вместе с тем события, о которых идет речь в этом виде прозы, не отличаются какой-либо исторической значительностью, особой давностью, как это бывает обычно в преданиях. Они при всей необычности сохраняют свой житейский, бытовой характер. Определяющей особенностью обработки жизненного материала в таких рассказах является преувеличение. Элемент страшного особо подчеркивается рассказчиком, так что повествование, сохраняя какую-то связь с реальными местными происшествиями, в целом, несмотря на установку на достоверность, становится маловероятным или даже совсем невероятным, а иногда включает традиционно-фольклорные фантастические образы.
К таким бывальщинам о страшном относятся распространенные в прошлом рассказы о всевозможных, обычно очень таинственных убийствах и ограблениях, происходящих часто на постоялых дворах, в разных глухих местах. Подобные рассказы нашли косвенное отражение в рассказе Лескова о «пустом дворнике» Селиване («Пугало»).
Особое распространение этот вид рассказывания получает во время всенародных бедствий, катастроф. Например, такие события 90-х гг. прошлого века, как голод или эпидемия холеры, нашли своеобразное отражение в сознании народа и привлекли внимание Лескова и его современников.
Л-ра: Филологические науки. – 1975. – № 6. – С. 14-24.
