Размышления в пути
Л. Плоткин
Своеобразие художника складывается по крайней мере из двух элементов — из того, что он отвергает, и из того, что ему дорого и близко.
Думается мне, что одним из главных противников, которого писатель отвергает, следовало бы считать рассудочность, рационализм, элементарную арифметику чувств, видения мира. Битов исходит из того, что человек не всегда руководствуется осознанными стимулами и побуждениями, что огромное значение имеют не поддающиеся иногда выражению мимолетные настроения, чувства, мысли, оттенки психологических реакций. И писатель считает своим долгом запечатлеть всю пеструю многосложность человеческих откликов на окружающую действительность.
Второй, еще более отвергаемый противник Битова — это риторика, фальшь, искусственная взвинченность, способная только дискредитировать настоящие ценности человеческого духа.
Причем — и это очень важно подчеркнуть — Битову кажется, что фальшь проявляется прежде всего в стиле. Вред такого стиля писатель видит в том, что тот способен профанировать явления и процессы, которые сами по себе достойны высокого одобрения.
В повести «Путешествие к другу детства» автор рассказывает о своем приятеле Генрихе, Генке, который стал ныне крупным вулканологом. Битов с явно пародийной целью приводит заголовки газетных очерков, для того чтобы читателю стала ясна стилистика риторических штампов: «Шагающий в бурю», «Робинзоны штурмуют огненное логово», «Вторгаясь в огненное подземелье», «В пасти белого дракона», «Покорители огнедышащих гор», «На краю пропасти»... Автор замечает: «Это еще только заголовки! Причем далеко не все». Самое, быть может, удивительное в этой громкой риторике состоит в том, что Генка — действительно личность незаурядная и что ему действительно приходится рисковать собой и подвергаться смертельной опасности. Битов винит в этих патетических штампах... стиль. Это он повинен в том, что рассказы о подвигах Генки кажутся неправдоподобными. Автор саркастически говорит о выспреннем и нелепом стиле: «И ведь все правда одновременно. ...Так что все правда, что в газетах пишут, только стиль — неправда... Вот как пишет сам Генрих о спуске в кратер, соответственно умнее, точнее и скромнее. Скромность ведь — тоже стиль».
Чтобы не впадать в эту ложно величавую стилистику, которая способна только опошлить все на свете, у Битова есть испытанное средство — ирония, юмор. Вот как автор передает впечатления детства и свое вечное соперничество с Генкой, которому, в отличие от рассказчика, все всегда удавалось. В детском доме мертвый час. Не спится. «От тишины звенит в ушах, от скуки сводит внутри. Генка говорит: „Марьстепановна (так дети называли воспитательницу Марью Степановну), а Марьстепановна!" — „Ну чего тебе?" — „Можно выйти?" — „Выходи!» — недовольно говорит Марьстепановна. „Всегда-то он первый догадается — прямо завидно..." А Генка встает важный, и чтобы выйти, ему надо через меня перешагнуть. А он не перешагивает, а наступает своей замечательной пяткой на мой голый живот, как на землю, и идет себе дальше. Больно мне не было ни капельки, но от скуки я все равно заорал. „Что такое?" — взвилась Марьстепановна. „Он мне на пузо наступил". — „Не на пузо, а на живот". — „Он мне и на живот тоже наступил"».
И Марья Степановна заставляет рассказчика проделать ту же операцию над Генкой. «Ну вот теперь вы квиты», — говорит Марьстепановна и садится в свой угол читать.
И тут же другая история, исполненная комизма. Герой повествования, шестилетний мальчик, поет в хоре. Но бог обделил его музыкальными способностями. И воспитательница каждый раз напоминает ему об этом: «Опять орешь, не мешай всем петь».
У Генки тоже не было вокальных способностей. И все же Марья Степановна ставит нашему незадачливому вокалисту в пример того же Генку: «Вот у Гены тоже нет больших способностей, но поет он с каждым разом все лучше — я его теперь даже не слышу».
Эти комические детали, эта ироническая интонация, казалось бы, иногда вступают в противоречие с материалом повестей Битова. На самом деле писателя влечет к себе материал необычный, зачастую экзотический, среди его героев — люди больших страстей, а ситуации — зачастую остро драматические.
Последняя книга Битова называется «Семь путешествий». Это и путешествия во времени, нечто вроде воспоминаний — «Такое долгое детство» — о трудной работе автора на Севере в шахтах, о первой любви, о товарищах, о призыве в армию. Есть в книге и традиционные путевые очерки, впрочем, тоже несущие на себе печать оригинальности, — «Одна страна» (о путешествии в Среднюю Азию). Иногда автор совмещает как бы два жанра: жанр воспоминаний и путевой очерк. Такова упоминавшаяся уже повесть «Путешествие к другу детства» — рассказ о поездке на Дальний Восток, в край вулканов, и вместе с тем повествование об удачливом друге Генке. Параллельно рассказу о поездке в далекие края — зарисовки виденного, воспоминания о комических подвигах друга. Есть в сборнике повествование о прошлом и настоящем Армении — «Уроки Армении»: о ее людях, об истории страны, о трагических ее страницах, о замечательных ее деятелях, пейзажах и архитектуре.
В повести «Колесо» — рассказ о Башкирии, но главным образом — о мотоспорте, о мотоциклетных гонках. «Азарт» передает впечатления от поездки в Хиву. И наконец, «Выбор натуры» содержит зарисовку Тбилиси и портреты больших мастеров грузинской кинематографии. Попутно дается очень выразительный очерк о великом грузинском художнике Пиросманашвили.
Эти семь путешествий намечают пути творчества Битова, в них и некие итоги, и важные общие особенности его писательской манеры.
В центре повествования у Битова всегда стоит отчетливо выраженное авторское я. Размышления и оценки, выводы и наблюдения чаще всего даются в открытом личностном выражении. И это делает мировосприятие Битова особенно отчетливым и зримым.
В повести «Такое долгое детство» ход повествования прерывается словами, звучащими необычайно патетично. Как будто писатель забыл о своей иронической манере и вдруг его озарило вдохновенное прозрение.
«Иногда особое состояние посещает человека. Это как итог, как высшая точка чего-то, давно и незаметно росшего и зревшего внутри...» Особое это состояние выражается в том, что обычная поглощенность человека повседневной злобой дня, при которой мир представляется ему серым, а земля и деревья и темны и мрачны, вдруг уступает место чему-то вроде прозрения. «И вдруг все открывается ему. Запах леса, запах земли, запах большой воды и запах снега... Трава и небо — мир мгновенный и мир вечный, мир ничтожный и мир бесконечный... И вдруг кажется, что жизнь человека в этом мире может быть измерена одним таким взлетом».
Вероятно, искушенный читатель увидит в этих словах некую перекличку со знаменитой сценой из «Войны и мира». Битов не скрывает, что именно эту сцену он имел в виду, рассуждая о нетленной красоте бытия и об умении различить ее и насладиться ею сполна.
Писатель говорит: «Самые обыкновенные вещи: раннее утро, заход солнца, звездная ночь, зимний лес, костер, лунный свет на снегу... родной город, родной дом, любимые люди... Все-то мы знаем. А что мы помним? Два, три рассвета, запавшие в память на всю жизнь. Четкие, словно это было вчера. Одна-две лунные ночи. Всего одна-две. Один раз (а то и ни разу) мы увидели небо над головой. Не так: „Смотри, какое небо! Ах, какая голубизна!" А так, чтобы не уметь говорить — и небо над головой — все небо! Как увидел его князь Андрей на Праценской горе». И автор восклицает: «До чего все, если присмотреться, пронзительно и любимо в этом мире!»
Расширяя круг своих размышлений, двигаясь от быта к бытию, Битов подходит к понятию Родины. Книга об Армении называется «Уроки Армении». В числе главных, если не самым главным уроком Битов называет любовь к родной земле. Надо сказать, что повести Битова о его путешествиях в республики отмечены одним драгоценным свойством. Где бы ни бывал писатель, он исполнен чувства уважения и нежнейшей любви к стране — к ее культуре, к ее людям, к ее пейзажу. И это чувство у него самым тесным образом сопрягается с любовью к отчизне вообще. В перечне того, что дано человеку в «боекомплект» всего по одному, отмечены: одна страна, один язык. «Очень редко дается человеку видеть родину. Почувствовать ее рядом... А ведь она всегда рядом, эта одна-единственная страна». Автор горячо ратует за путешествие: «Я не говорю: не надо ездить. Я не говорю: сидите на месте. Всем известно — путешествие расширяет кругозор. Это верно. Но заключается это расширение в том, что шире видишь родину...»
И от понятия Родины автор переходит к понятию Человечества, Земли в целом.
Так внимание Битова к мельчайшим проявлениям повседневного быта, его боязнь риторической громкости, натянутой патетики, оказывается, содержат в себе большие думы о коренных проблемах современности, о больших заботах, о бытии.
У него есть в этом плане отличные находки. Они проявляются и в сюжетных ситуациях, и в деталях. Герой рассказа «Аптекарский остров», из предыдущего сборника писателя, разговаривает с ушибленной ногой. Ему невыносимо больно, но он должен торопиться домой — у отца день рождения, — и он умоляет свою ногу не терзать его невыносимой болью. Это трогательно и убеждает читателя. Битов умеет найти неожиданную деталь. В одной из повестей речь идет о костюмированном бале-маскараде: «Начинаем наш костюмированный бал-маскарад, — сказал длинноусый человек и снял усы, как пенсне». И читатель видит всю сцену и даже жест этого распорядителя бала, снявшего накладные усы.
Битов — художник зрелый и опытный. И все же хотелось бы указать на некоторые опасности, подстерегающие его.
В своем законном и плодотворном желании передать всю многосложность мира писатель иногда теряет чувство меры и впадает в некую нарочитость, усложненность. Авторские размышления чаще всего интересны и оригинальны. Но и здесь ему следовало бы иногда быть взыскательнее. Так, можно спорить с рассуждением о поступке и подвиге («Путешествие к другу детства»). Иногда детали кажутся сомнительными; в повести есть такое место. Речь идет о стюардессах: «Подлетая к Омску... они вдруг все три забегали по проходу... и на лицах появилось отсутствие». Я не убежден, что эта фраза написана в соответствии с общепринятыми нормами.
Да, Битову, как, вероятно, каждому писателю, следует иногда строже отнестись к себе. Он принадлежит к художникам, которые очень взыскательны в своем стиле. И более строгий самоконтроль безусловно только пойдет на пользу этому растущему и талантливому писателю.
Л-ра: Звезда. – 1977. – № 4. – С. 217-219.
Произведения
Критика
