Освоение времени
Акимов В.
В самом начале пути стоит другой ленинградец — Андрей Битов, у которого в минувшем году вышел первый сборник прозы «Большой шар». Это ещё ученическая, очень разностильная книга (речь идет не о литературной грамотности — книга написана квалифицированно). Есть в ней и удачные страницы. Но более поучительными кажутся мне ее слабости. Они связаны с отношением автора к описываемой им жизни. Открывается сборник большой повестью «Одна страна. Путешествие Бориса Мурашова».
Герой едет на практику в Среднюю Азию. Для него — это путешествие в экзотическую страну. Когда-то над традиционной восточной экзотикой издевался Н. Тихонов:
Ананасы и тигры, султаны в кирасе, Ожерелья из трупов, дворцы миража, — Это ты наплодила нам басен — Кабинетная выдумка, дохлая ржа...
У Битова, естественно, экзотика рангом пониже — какие уж там на советском Востоке «султаны в кирасе». Но экзотические лохмотья, поношенные и засаленные, разбросаны по повести весьма пестро: тут и поразившее впечатлительного героя «фантастически широкое» лицо попутчика — казаха, который «все улыбается и кивает», и «азиатская» поговорка «чай не пьешь — откуда силы берешь», знаменитая столь же, как и легендарный «узун кулак», осмеянный еще в «Золотом теленке», тут и картинка с натуры: «Прямо под вывеской „Такси” к столбику привязан осел», и многое другое в том же роде.
А вот итог первых впечатлений: «Я сижу на мешке с кизяком и думаю, что все-таки это совсем другая и чужая мне страна». Постепенно герой осваивается в этой стране, он даже думает иронически о туристах, которые «видят захватанные миллионами посторонних глаз случайные вещи», но налет экзотики, тем не менее, густ на всей повести, это поплавок, на котором держится приманка для читателей.
А самое главное: экзотическое, внешнее, бросающееся в глаза и есть тот первый, поверхностный слой жизни, который легче всего изобразить, опираясь на непосредственные впечатления. Глаз Битова цепко наблюдателен, молодой литератор владеет острым штрихом, щегольской деталью, но это еще не мастерство.
Сюжет в повести (предполагается, что это будет постепенное «прозрение» Бориса, освобождение от экзотики) почти неощутим. Мир дробится в деталях, автор пишет не о событии, а о факте, о россыпи наблюдаемых фактов. А какой может быть сюжет у факта? Факт увиден, он описан, он исчерпан. Подлинным писательским зрением, обостренным мыслью, умением прорвать оболочку факта Битов еще не вооружен. Акт подлинного познания жизни не состоялся.
Более удались Битову рассказы, в которых мир открывается глазам ребенка, наивно и непосредственно замечающего внешнее сцепление событий («Фиг»), сказочную алогичность жизни («Большой шар»). А вот рассказы о взрослых — о драме биологического угасания 70-летнего писателя («Юбилей»), о тяжелой болезни отца героя («Бабушкина пиала») — неприятны своим надуманным глубокомыслием, подражательностью, модной «модерностью» стиля. К материалу, лежащему в сложной области общественных отношений, Битов лишь едва прикасается («Страшная сила»).
Проза А. Битова пока замкнута в явлениях эмпирически постигаемого внешнего мира, первая книга его — пока только неясное обещание будущего писателя.
Очевидно, что статичная концепция «большого мира», противопоставленного «миру малому», не есть еще ее решение. Жизненный опыт, запас наблюдений над фактами жизни у молодых литераторов должен быть объединен глубокой современной идеей. Пока же эмоциональное освоение действительности в их книгах, подчеркнутое уважение к свидетельству собственных чувств, этакий своеобразный сенсуализм нередко противопоставляются интеллектуальному, идеологическому познанию, о чем уже немало писалось в критике. Теории «естественного человека», «дела, делаемого руками» и т. п. — «детские болезни» молодых литераторов — имеют один общий источник: неумение раскрыть сложную социальную картину современной жизни, робость и незрелость социального анализа, характеризующие и авторов, и их героев. Этим, в частности, объясняется происшедший несколько лет тому назад массовый отлив героев многих книг молодых авторов в таежные дебри, пустыни, на сибирские стройки, в Заполярье, где можно, с головой уйдя в работу, избавиться от «метаний духа». Скептик и «робинзон» долго переходил из книги в книгу молодых. Его можно встретить у Горышина и у Кирносова, у Конецкого и у Ставского...
Так стремление сблизиться с жизнью оборачивается нередко недоверием к действительности, ко всему ее многообразию, а те псевдоконцепции мира и человека, которые встречаются еще у молодых, становятся попыткой уйти от требований реальной жизни, истории в нравственно и эстетически благоустроенный вымысел.
Однако понятно, что талантливого художника эти мнимые решения не могут надолго удовлетворить. Время безжалостно врывается в этот замкнутый, сочиненный мир и заставляет молодого литератора пересмотреть свой метод познания жизни, углубить ее социальное видение, заново осмыслить условия, в которых складывается характер его героя.
Л-ра: Звезда. – 1964. – № 4. – С. 211-212.
Произведения
Критика
