Интервью с Верой Васильевой

Об авторе:

Вера Васильева родилась 8 ноября 1975 года в Москве. Закончила Московский государственный университет печати (сейчас – Высшая школа печати и медиаиндустрии Московского Политеха) по специальности "редактор-издатель". Сфера деятельности – журналистика, состоит в Союзе журналистов Москвы с 1998 г.

Корреспондент интернет-портала "Права человека в России" (HRO.org). Редактор проекта "Свобода и Мемориал" радио "Свобода".

За репортажи в "Живом журнале" с судебного процесса по делу бывшего сотрудника НК "ЮКОС" Алексея Пичугина дважды включалась в "короткий список" премии международного конкурса Best Of The Blogs – Deutsche Welle International Weblog Awards.

Стипендиат Фонда им. Генриха Белля 2009 – 2010 гг., тема работы: "Содействие повышению информированности общества о деле ЮКОСа и других политически мотивированных судебных процессах".

За статью "Таганское правосудие против свободы творчества" в рамках конкурса блоггеров "Гражданский репортер-2010" отмечена "Международной Амнистией" как автор одной из 17 лучших работ по теме "Права человека".

С писателем беседовала Александра Багречевская.

Алексей Пичугин признан правозащитным центром "Мемориал" политическим заключенным. Вы написали о нем книгу «Алексей Пичугин – пути и перепутья». Что в его деле стало значимым для Вас? Что побудило начать писать?

В первый раз я пришла в Мосгорсуд на судебные слушания по делу Алексея Пичугина 3 апреля 2006 года. Это был второй по счету и первый открытый судебный процесс в отношении него. Мне хотелось разобраться: виновен Пичугин или нет, что это вообще за человек. Ведь первое дело Пичугина слушалось за закрытыми дверями, в зал не пускали посторонних, что впоследствии Страсбургский суд признал незаконным. Для того, чтобы составить свое мнение, мне было недостаточно публикаций в СМИ. Мне хотелось видеть всё своими глазами.

Я думала: схожу на пару-тройку судебных заседаний, во всём разберусь и успокоюсь. Но с того времени прошло уже больше десяти лет, а я не могу успокоиться до сих пор. Меня поразило, насколько масштабны нарушения закона в суде.

В частности, меня шокировала фраза одного из прокуроров, Киры Гудим, произнесенная ею в ответ на реплику адвоката Алексея Георгия Каганера. Гудим оглашала материалы уголовного дела весьма специфически: опускала отдельные фразы, в результате чего общий смысл сказанного менялся. У судьи Владимира Усова, насколько я могла видеть, текста перед глазами не было, он воспринимал все на слух. Адвокат попросил прокурора более точно цитировать материалы дела, "все-таки судьба человека решается". На что гособвинитель отрезала, что "уже решена".

Между тем всего этого никто, кроме участников суда, не видел. Журналисты посетили несколько заседаний в начале процесса и перестали приходить. Ежедневная рутина судебных заседаний мало увлекает, но требует концентрации внимания и массу времени.

Тогда я решила: буду ходить в суд и фиксировать происходящее, потому что о нем должны знать люди. Примерно с того же времени я переписываюсь с Алексеем Пичугиным по почте.

Сначала я вела записки в "Живом журнале", потом стала публиковаться в разных СМИ. У меня вышло несколько сборников судебных репортажей, максимально приближенных к стенограмме судебного заседания. Такую манеру подачи материала я избрала специально – хотелось быть как можно более объективной, не подталкивать читателей к своим выводам, а предоставить им возможность самим разбираться в изложенном.

Но потом я поняла, что упускаю кое-что очень важное. В этих записках нет атмосферы судебных заседаний, почти не видно Алексея как личность, тем более что он на слушаниях молчал. Ему просто не о чем было свидетельствовать. Ведь об убийствах, организацию которых ему вменяли, он ничего не знал, поскольку не имел к ним отношения.

Так у меня возник замысел книги "Алексей Пичугин – пути и перепутья". Она вышла в свет в 2011 году в Праге, потому что ни одно издательство в Москве, куда я обращалась, не захотело мою рукопись издавать.

Я не думала, что буду переиздавать книгу. Но прошло пять лет, в жизни Алексея Пичугина произошло множество событий. Незаконным его преследование теперь считает не только Правозащитный центр "Мемориал", который Вы упомянули, но и Европейский суд по правам человека. Давлению в виде обысков и вызовов на допросы подверглись близкие Алексея. Это, кстати, единственный случай в деле ЮКОСа.

Кроме того, когда в 2011 году вышло первое издание, мне написал человек, попросивший прислать ему мою книгу. Спустя некоторое время он мне сообщил, что имел отношение к следствию и что считает, что дело Пичугина по классической модели не доказано. Потом мы встретились лично. Он не захотел назвать себя публично, поэтому я его имени тоже не называю. Мой собеседник сказал, что изначально перед следствием ставилась задача собрать только доказательства вины, между тем следователь должен собирать все доказательства: и вины, и невиновности. А вопрос, виновен человек или невиновен, должен решать суд.

Обо всем этом мне хотелось рассказать, что я и делаю в переиздании.

Кроме того, особо отмечу художественные иллюстрации, портреты действующих лиц. В зале суда не было публики, к тому же, там обычно нельзя снимать. Я же всегда мечтала, чтобы на судебный процесс приходил художник и фиксировал происходящее, тем более что такое изображение, на мой взгляд, гораздо выразительнее, чем фотография. Рисунки Анастасии Збуцкой, пусть и выполненные постфактум, восполняют эту лакуну.

Вы журналист и автор четырех книг. Вы получаете отклики от читателей? Какова реакция большинства?

Мне пишут те, кого судьба Алексея не оставила равнодушным. Для многих, кто отозвался на книгу, масштаб бедствия в нашей судебной системе стал настоящим откровением.

Люди спрашивают, чем они могут помочь Алексею. В таких случаях я всегда отвечаю, что важнейшая помощь – это рассказывать всем о деле Пичугина, распространять достоверные сведения как можно шире. Ведь Алексей – не медийная фигура, он скромен и не любит делать громкие заявления. О нем бытует много неполной и неточной информации, начиная хотя бы с того, что Пичугин никогда не был "начальником службы безопасности ЮКОСа", как его зачастую называют в СМИ.

Еще я предлагаю всем желающим переписываться с ним. Алексей всем обязательно отвечает. Его письма очень добрые, на этом фоне еще нелепее выглядят выдвинутые против него обвинения. Алексей буквально живет этими письмами поддержки, поэтому они чрезвычайно важны и нужны. Очень многие в самих разных краях света, прочитавших мою книгу-биографию Алексея, после этого стали переписываться с ним. Я глубоко благодарна за это людям.

Негативных откликов я не получала – возможно, потому, что те читатели, которым что-то не понравилось, не испытывают потребности высказаться.

Что Вы хотели донести до людей в книгах, которые без сомнения можно назвать правозащитными? Каков Ваш посыл?

Моя цель – восполнить черную дыру умолчания и лжи вокруг Алексея Пичугина и его дела. Больше четырнадцати лет за решеткой без справедливого решения суда, из них больше восьми лет – в строжайших условиях колонии "Черном дельфин", где невиновному, мягко говоря, не место. Это, на мой взгляд, сравнимо разве что с приговорами сталинской эпохи.

У ученого Игоря Сутягина, который провел за решеткой по ложному обвинению в шпионаже 11 лет, есть замечательный рассказ, написанный в застенках, под названием: "Не молчите!" Там есть такие строки, обращенные ко всем, сопереживает сидельцам:

"Пожалуйста, не молчите. Не опасайтесь возможных репрессий для осужденного – они будут совсем не такими страшными, как были бы в окружающем его свирепом молчании. А скорее, что их и вовсе не будет. Своими словами, своим неравнодушием вы и на расстоянии защитите человека. И главное, придадите ему силы – очень нужные в "зазаборье", чтобы выстоять. Когда есть силы, уже можно "осознать неизбежность" – и тем возвратить отнятую свободу. А без свободы очень трудно жить, особенно в тюрьме. Поэтому ради всех тех, кто заперт сегодня в лагерях (нас много уже сегодня, увы) – пожалуйста, будьте вместе с ними – и не молчите. Не молчите!"

Это и есть мой главный посыл. После того, что я увидела и услышала в судах, я считаю себя не вправе молчать и призываю к этому других.

Насколько эффективна помощь от правозащитных организаций и фондов современным политзаключенным? Есть ли она?

У меня складывается впечатление, что нынешние российские власти делают всё, чтобы эффективность свести к нулю. Например, Правозащитный центр "Мемориал" – именно эта из многочисленных мемориальских структур занимается помощью политзэкам – был признан "иностранным агентом". Этот статус – далеко не только оскорбительное клеймо, но и огромная и сложная отчетность, и многое другое. Если следовать этому безумному, на мой взгляд, закону, то защищать политзэков будет некогда. Всё время уйдет на написание бумажек.

На мой взгляд, особенно важной помощь оказывается тогда, когда она исходит от граждан, потому что это способствует становлению гражданского общества, в котором людям не всё равно, что происходит с другими.

Есть замечательный проект "Союз солидарности с политзаключенными".

Это объединение неравнодушных граждан, которые на своем сайте публикуют информацию о современных российских политзаключенных. Собирают для них деньги на благотворительных вечерах, которые сами проводят, на уличных мероприятиях. Собранные средства идут на адвокатскую помощь, зачастую весьма дорогостоящую, на передачи в тюрьму, на поездки туда на свидания родственников. Ведь после арестов семьи нередко остаются без кормильцев. Отчеты обо всех тратах регулярно размещаются в Интернете, всё предельно прозрачно.

Еще один очень нужный, по моему мнению, проект – "Почта РосУзника", с помощью которого можно через веб-форму написать тому или иному политзаключенному.

Всё это я считаю чрезвычайно важным, потому что изменяет сознание людей. Тот, кто однажды поддержал политзэка, послал ему пару строк поддержки или 200 рублей, вряд ли скажет: "Моя хата с краю". А вышедшие на свободу узники начинают участвовать в этих и им подобных проектах, помогать оставшимся за решеткой.

Можете перечислить современных политических узников и кратко рассказать о каждом из них для наших читателей?

Рассказать о каждом и даже назвать каждое имя в рамках интервью едва ли возможно. В регулярно обновляемом Правозащитным центром "Мемориал" списке современных российских политзаключенных – более сотни фамилий. Скорее можно сказать о категориях политзаключенных. Это совсем необязательно политические либо гражданские активисты.

Например, в последнее время появилось много осужденных за репост. Особое внимание правоохранительные органы почему-то уделяют социальной сети "ВКонтакте". Скажем, политзаключенная Дарья Полюдова, отбывающая наказание в колонии-поселении номер 10 Краснодарского края, в 2015 году была приговорена к двум годам лишения свободы по обвинению в сепаратизме и экстремизме за репост записей во "ВКонтакте" с призывами "федерализации Кубани". Недавно мать Дарьи Полюдовой сообщила СМИ, что ее дочь в колони жалуется на избиения со стороны сокамерниц.

За решеткой по-прежнему удерживаются ученые, ложно обвиненные спецслужбами в государственной измене – якобы за разглашение неких секретов. Так, в конце августа "Мемориал" признал политическим заключенным 77-летнего кандидата наук Владимира Лапыгина. Отдавший полвека отечественному ракетостроению ученый получил семь лет строгого режима за передачу демо-версии программы аэродинамики ракет коллеге из Китая.

Бывший радиоинженер ГРУ Геннадий Кравцов, работавший ведущим конструктором в предприятии IT-индустрии, был осужден на шесть лет колонии строгого режима по обвинению в государственной измене за то, то в 2010 году отправил в шведскую компанию резюме для возможного трудоустройства по специальности. Примечательно, что резюме было отправлено им спустя три года после увольнения из ГРУ, после истечения срока действия подписки о неразглашении гостайны.

Есть политзаключенные-украинцы, например, режиссер Олег Сенцов и Александр Кольченко, осужденные за якобы организацию террористического сообщества и участие в нем. Есть люди, пострадавшие из-за своих религиозных взглядов, расходящихся с привычными канонами, которые наши власти считают "экстремистскими".

Важно понимать, что политзаключенный – это не тот, кто тебе симпатичен, это совсем не обязательно. Мне, например, приходилось выслушивать мнение, что, мол, Пичугин – никакой не политзаключенный, ведь он до ЮКОСа работал в КГБ.

Во-первых, по-моему, это глупость. К каждому человеку нужно подходить индивидуально, выяснять, чем конкретно он занимался в этой структуре, а не судить всех скопом. Алексей окончил Новосибирское военное командное училище. Затем его, как одного из успешных выпускников, пригласили на высшие курсы военной контрразведки, Алексей воспринял это как знак особой чести. В военной контрразведке он прослужил 15 лет, защищая интересы страны.

Во-вторых, политзаключенные – это люди, которые попадают под определенные – и весьма жесткие – критерии, выработанные "Мемориалом". Те, кто преследуются, с одной стороны, с многочисленными нарушениями закона, или прямо незаконно, а с другой, – в связи с политическим заказом власти. Алексей Пичугин – именно такой человек. В моей книге, в приложении, все эти тезисы очень подробно расписаны.

Как Вы считаете, что должно произойти, чтобы российская политика повернула в мирное русло?

Думаю, что прежде всего нужно, чтобы было не всё равно. И не просто не всё равно, а чтобы это ощущение послужило отправной точкой для действий.

Почему когда на железнодорожных вокзалах Мадрида в 2004 году произошли страшные взрывы, которые были терактами, огромнейшее количество людей вышли на мирные демонстрации с требованиями к правительству разобраться в произошедшем? А когда в 2013 году взорвали железнодорожный вокзал в Волгограде, то это как будто было личным делом жертв и их близких, на худой конец горожан. Бойтесь равнодушных – давно было сказано.

Не нужно думать, что от нас ничего не зависит. Нужно ходить в суды, потому что неправедным судьям сложнее попирать закон, когда это фиксирует гражданское общество.

Помните историю Светланы Давыдовой – матери семерых детей из Вязьмы, которую спецслужбы обвинили в шпионаже в пользу Украины и посадили в следственный изолятор "Лефортово"? "Преступление" Давыдовой заключалось в том, что она позвонила в посольство Украины и высказала мнение, будто военнослужащие из расположенной рядом с ее домом части отправляются в Донецк. Обвиняемой дали государственного адвоката, который предлагал ей признать вину и не обжаловал арест.

Эта история всколыхнула очень и очень многих. Люди встали на защиту Давыдовой, и ее дело рассыпалось как абсолютно беспочвенное.

Если б тогда, когда судили Алексея Пичугина, я была бы в зале Мосгорсуда не одна в качестве слушателя, если б каждый день туда нельзя было протиснуться из-за избытка желающих увидеть происходящее, если б об этом кричали все СМИ, то, может быть, сейчас одной человеческой трагедией было бы меньше.