Полина Жеребцова. 6 вопросов писателю

Полина Викторовна Жеребцова родилась 20 марта в 1985 году в Грозном, ЧИАССР. Писатель-документалист, поэтесса, автор книг «Дневник Жеребцовой Полины» о Второй чеченской, «Муравей в стеклянной банке» о Первой чеченской войне и послевоенных годах в республике, «Тонкая серебристая нить» (сборник рассказов), «Ослиная порода» – автобиографическая повесть-трагикомедия и документального романа «45-я параллель».

Книги Полины Жеребцовой переведены на французский, немецкий, чешский, финский, эстонский, португальский, болгарский, польский, украинский, литовский, латышский, словенский и другие языки мира.

По ее книгам идут театральные постановки в России, Германии, Польше, Украине, Франции.

Полина Жеребцова окончила Северо-Кавказский государственный университет по специальности «Общая психология» в 2010 году. Публикуется в журналах «Знамя», «Большой город», «Отечественные записки», «Медведь» и других.

Гражданка России и Финляндии. Проживает в Финляндии.

Представляем вашему вниманию интервью с Полиной Жеребцовой. С писательницей общалась В. Гречкова.

Вы позиционируете свои книги, как документальные. Планируете начать работать в художественном направлении?

– Планирую. Но не ранее, чем напишу цикл автобиографических романов по своим документальным дневникам, которые вела 21 год.

Сейчас я написала большой роман по дневникам 2005-2006 годов, которые вела в городе Ставрополе. Роман «45-я параллель» о том, как порой трудно выжить в родной стране, о том, что представители ЛГБТ такие же люди, как и все остальные. И еще это роман о чеченских беженцах всех национальностей, которых объединяет война. Люди и судьбы современной России.

Оказалось, что подобную вещь издать непросто. Сразу нашлись издатели в Европе, а в России включилась цензура и самоцензура. Но я не отчаиваюсь и продолжаю искать храбреца из издательского мира России.

Тема многих Ваших книг – история современного Кавказа. Что послужило точкой отчета для писательства?

Ведение дневников, конечно. Мне было девять, когда я взяла в руки тетрадь. Шел 1994 год.

Перестала вести дневники в тридцать, сосредоточившись над документальными романами.

Я создаю «временные ловушки» в своих произведениях. Это очень важная работа. Современные писатели, в основном, предпочитают обращаться к прошлому, к давней истории, чтобы не вызвать гнев властей. Кто описывает современную действительность?

Поэтому моя работа состоит в том, чтобы оставить потомкам память о нашем времени.

Когда Вы жили в Чеченской Республике, Вы замечали, чтобы люди сравнивали войны на Кавказе за последние триста лет? Вспоминали Льва Толстого, Юрия Лермонтова, имама Шамиля?

– В 1996 году у нас в республике был введен Шариат. Но разгул бандитизма это не остановило: оружие было у многих. Появились преступные группировки и каждая со своей политикой. Часто они не могли договориться между собой и вступали в конфликты.

Впоследствии некоторые из глав таких группировок эмигрировали в Европу под видом политических беженцев, кто-то уехал в Турцию.

В школах начали вводить пропаганду одежды для девочек на арабский манер, чего ранее в республике не было. Не пускали на уроки без платка. Затем класс разделили, чтобы мальчики и девочки сидели отдельно. Мы начали учить арабский язык и Коран. Уроков русского и математики практически не было, в связи с отсутствием учителей. Меня выручала огромная домашняя библиотека, книги я читала запоем.

Другим девочкам учиться не всегда хотелось. Стремились поскорей замуж, в Чечне именно в годы войны были приняты ранние браки с тринадцати-пятнадцати лет.

Обо всем договаривались родители, и девочки часто видели своего мужа только после свадьбы.

Разумеется, детям в школах начали рассказывать про имама Шамиля и его подвиги. Льва Толстого и Юрия Лермонтова некоторые жители ругали, называли «имперцами». Другие спорили с ними, пытаясь доказать, что знаменитые личности имеют прямое родство с горцами. Затем появились патриотичные стихи и песни, настраивающие молодежь на осознание своей культуры. Про Байсангура Беноевского наиба Шамиля, про абрека Зелимхана и других воинов.

На этой волне в республике стал очень популярен чеченский бард Тимур Муцураев, некоторые песни которого сейчас запрещены законодательством РФ. Также люди в Чечне слушали И. Алимсултанова. Его «Гуниб» и «О чёрных днях поведали мне горы» звучали на магнитофонной ленте из всех окон.

– Насколько трудно быть независимым свидетелем, когда все детство и юность жил на войне?

Я всегда над схваткой. Описываю то, что говорили и думали жители в ЧР без оглядки на тех, кто мастерит свои заказные версии. Взрослые в годы войны в Чечне рассуждали только о том, что нефтяная республика неспокойный регион из-за своих ресурсов. Возможно, люди со временем изменили свое мнение. Но, приехав в Европу, я к своему удивлению, познакомилась с новой интерпретацией прошлого, что якобы это была с самого начала «имперская война» и так далее. Не знаю, кто запустил эту версию, и кому это было выгодно. Но на протяжении Первой чеченской войны на моей памяти и памяти моей матери о таком в республике никто не заикался. Все привыкли, что мы живем в одной стране, которая называлась «СССР» и люди недоумевали: «Почему нас бомбят наши самолеты?!».

Ко Второй чеченской, после того как десятки тысяч мирных жителей погибли во время обстрелов, начались разговоры о том, что «Чечня – не Россия». Это сказались боль, обида и горе. Ведь до этого все народы многонациональной республики роднились, были смешанные браки: русские, чеченцы, ингуши, украинцы, цыгане, евреи, кумыки и так далее.

В смешенных семьях рождались дети. Но в какой-то момент вдруг стало стыдно быть «русским». Жители меняли документы, принципиально не говорили по-русски. После бомбежек людей можно понять. Это главная трагедия того времени.

– Вы утверждаете, что формулировка «на войне пострадали чеченцы» неверна, поскольку пострадали все жители Чеченской Республики?

– Я написала доклад, в котором даю оценки тому, что произошло. Нельзя отрицать очевидное: пострадал не один «богом избранный народ», а все люди, всех национальностей, которые родились и жили на своей родной земле в Чеченской республике. Все пострадавшие и выжившие одинаково имеют право на понимание, сочувствие, защиту, убежище и так далее.

Что касается описанных в документальных чеченских дневниках случаях ненависти по национальным признакам, то я не брала на себя роль судьи. Хотя пережить мне довелось и от тех, и от других. Читателя нельзя обмануть, читатель должен сам вынести для себя урок, и осознать как можно и как нельзя поступать.

– О чем Ваша книга «Ослиная порода», которая вышла в 2017 году в интеллектуальном издательстве «Время»?

– «Ослиная порода» это автобиографическая повесть о детстве в советской Чечне. Сто одна мини-история о строгом воспитании. Мне часто задавали вопрос на конференциях, как удалось выжить на войне. В этой книге ответ на этот вопрос.

Повесть «Ослиная порода» о непокорном характере маленькой девочки и ее друзьях Хаве, Аленке, Башире и других.

В «Ослиной породе» в наш город Грозный еще не пришла война, все живут в мире. Лишь на последних страницах книги начинает вдалеке грохотать канонада.