Был ли Джон Донн Джоном Донном?

С.А. Макуренкова

В контексте проблем шекспировской эпохи, оставившей в наследие тайну Великого Барда, вопрос о его младшем современнике может обрести сходное звучание. Однако в отличие от Шекспира, чье рукописное наследие составляют несколько росписей на деловых бумагах, в архиве Джона Донна (1572-1631) сохранилось большое количество рукописей. В основном это проза — трактаты, эссе, проповеди, хотя в историю английской культуры он вошел как основоположник философской любовной лирику Поэтический автограф Донна был обнаружен только в 1970 г. — послание 1612 г. леди Кейри и госпоже Эссекс Рич на тонкой бумаге с водяными знаками и золотым обрезом. Неизданная при жизни, его поэзия сохранилась благодаря усилиям современников, которые переписывали ее от руки — до наших дней дошло более сорока списков. Обращение к поэтическому наследию Донна дает возможность выявить скрытую игру смыслов, которую он слышал в омофонии своего имени, в связи с чем представляется небезынтересным установить исторически достоверную фонетическую норму имени поэта.

Считается, что подобный вопрос возникает исключительно в чужой языковой среде, когда иноязычная культура оказывается глуха к тонкостям английской грамматики. История имени Донна доказывает, что его бытование в стихии родного языка было также достаточно противоречиво. В статье предпринимается попытка историко-текстологического экскурса в процесс бытования имени поэта как в рамках английской культуры, так и в русской традиции.

Ее истоки восходят к А.С. Пушкину. По-видимому, именно в его статье о «Потерянном рае» Мильтона впервые в России было упомянуто имя Донна. Русский язык, по замечанию Пушкина, «столь переимчивый и общежительный», воспринял его через французскую культуру, как произошло более чем за полвека до этого с Шекспиром. Статья, в которой русский поэт воспроизвел английское имя в согласии с правилами французской орфографии, писалась в конце 1836 — начале 1837 г. и осталась незавершенной. Посвященная драмам Виктора Гюго и роману де Виньи «Сен-Мар», она была пронизана негодованием против «французских умников», которые были не в состоянии отдать должное величию Мильтона, «сего поэта, все вместе изысканного и простодушного, темного, запутанного, выразительного, своенравного и смелого даже до бессмыслия». Мильтон, с точки зрения Пушкина, «изо всех иноземных великих писателей был всех несчастнее во Франции... Что сделал из него г. Альфред де Виньи?.. Как выставил его Виктор Гюго, другой любимец парижской публики?» И Пушкин приводит в своем переводе реплику Кромвеля из одноименной драмы Гюго, обращенную к Мильтону: «Ну, не сердись — я знаю, что ты великий феолог и даже хороший стихотворец, хотя пониже Вейверса и Дона».

Следует отметить, что мнение Пушкина о рядоположении Донна и Мильтона разошлось с мнением Гюго. Упоминая в статье произведения Мильтона, ссылаясь на его «славный, пророческий сонет», Пушкин более не говорит о Донне, имя которого было, по-видимому, неизвестно в России начала XIX в.

Статья была опубликована в пятой книге «Современника» за 1837 г., и с тех пор о творчестве Донна долгое время не упоминалось в русской литературе. Оно зазвучало вновь только в наше время, после выхода в свет романа «По ком звонит колокол», заглавием и эпиграфом к которому Хэмингуэй взял строки из философского эссе Донна. После этого появился ряд статей, посвященных его творчеству, в поэтических антологиях были опубликованы первые переводы.

Может показаться, что английская транскрипция, в которой через сто лет после Пушкина русская культура восприняла имя Донна, устанавливает преемственность с французской традицией начала XIX в. Однако оба случая визуального прочтения английской орфографии оказываются несостоятельными при обращении к истории вопроса — генеалогии семейства Доннов, стихам самого поэта и рифмам его современников, неоднократно обыгрывавшим это имя.

По линии матери Донн принадлежал к одной из прославленных семей Англии. В роду бережно хранили память о предках — прадедом Джона Донна был Томас Мор, лорд-канцлер Генриха VIII, олицетворявший несокрушимость английской государственности, автор философской притчи «Утопия», ученый и мыслитель. Для родных — Элизабет Хейвуд, матери поэта, ее братьев, кузенов и кузин — он в первую очередь был человеком твердых убеждений и несгибаемой воли, принявшим смерть за свою веру.

Богатая генеалогия по материнской линии компенсировала почти полное отсутствие таковой по линии отца поэта, чье имя он унаследовал и прославил. Считается, что Джон Донн-старший происходил из уэльского местечка Кидуэли в графстве Кармартеншир. Однако вопрос достаточно спорен, в силу чего не доказана правомочность наследования семьею Доннов геральдического знака уэльского семейства, к которому принадлежал знатный современник поэта, член апелляционного церковного суда при архиепископе Кентерберийском сэр Дэниэл Данн. Его герб представлял щит с изображением волка, стоящего на задних лапах под клубком из пяти сплетенных змей, с полосой серебряного цвета в верхней трети поля. Единственное отличие одной из трех печатей Донна от герба сэра Дэниэла Данна заключалось в том, что клубок змей был вынесен в качестве украшения за поле гербового щита. Поэт знал об этой особенности своего геральдического знака и указал на нее в одном из последних стихотворений, адресованном Дж. Герберту. Этот факт свидетельствует о том, что Донн, не претендовавший на фамильное родство с сэром Данном, тем не менее возводил свою генеалогию к уэльскому роду. В отличие от сэра Данна Донн чаще всего писал свою фамилию Dоnnе. Рукописные списки, по которым был составлен первый сборник лирики поэта, изданный в 1633 г., через два года после смерти поэта, сохранили две формы написания имени — Dunn, Dun. Помимо этого в употреблении при жизни поэта были такие графические варианты, как Don, Done, Dunne, Dynne, Dwynne.

В книге «Биография и письма Джона Донна» Э. Госс отмечает, что в XVI в. фамилия была распространена как никогда позже.

Истоки подобной широкой вариативности восходят к кельтским корням слова, писавшегося первоначально через «Y». Существование вариантов с «u» говорит в пользу того, что гласная «о» в закрытом слоге перед удвоенным «nn» могла звучать в XVI в. как [A]. Однако английская грамматика допускает в подобном случае еще один вариант звучания — [ynn].

Исследование показывает, что в елизаветинскую эпоху фамилия Donnе могла звучать как Данн или Дунн, но не Донн. О близости рода Доннов к роду Даннов свидетельствует также тот факт, что поэт назвал себя в речи во время присуждения ему в Оксфорде в 1610 г. звания магистра гуманитарных наук дворянином. Поскольку в документах Геральдической палаты Англии не сохранилось свидетельств о пожаловании ему звания и герба, то подобная вольность, по мнению английского исследователя Э. Гарднер, говорила не столько о притязаниях на дворянский титул, сколько намекала на древность рода.

В подобном контексте вопрос об уточнении фонетической транскрипции четырехсотлетней давности можно считать успешно решенным, по-видимому, лишь в одном случае — при наличии омонимичной рифмы, звучание которой не вызывало бы сомнений. Ее автором был сам Джон Донн.

По свидетельству друга и первого биографа поэта И. Уолтона, сообщая жене известие о полученной у своего высокого покровителя сэра Эджертона отставке, последовавшей за разглашением тайны их брака, Донн сочинил каламбур: «Джон Данн подвел Энн Данн». Высказывание, смысл которого сводился к тому, что, женившись на племяннице жены сэра Эджертона, Донн принес ей несчастья и горести, строилось на обыгрывании омонимии имени поэта и глагольной формы. Транскрипция последнего слова, которое служит и смысловым и фонетическим ядром фразы, не вызывает сомнения, поэтому каламбур Донна может считаться веским доказательством в споре о том, как он сам «слышал» свою фамилию.

Могла ли эта грустная шутка оказаться поэтической вольностью? Отрицательный ответ на этот вопрос таится в строках одного из последних философских стихотворений поэта, написанного им во время тяжелой болезни в 1623 г., когда врачи считали, что дни его сочтены. В «Гимне Отцу нашему Господу» поэт, обращаясь к Богу, утверждает сложную, противоречивую природу своего отношения к высшему авторитету.

Трижды повторяется рефрен, в котором имя поэта скрыто в омонимичной глагольной форме «done». Игра смыслов исполненных мильтоновского пафоса строк оказывается непроницаема для непосвященных.

Омонимия имени поэта и форма причастия от глагола «done» (вольный ассонансный перевод мог бы звучать как «Данн — сделан») при жизни поэта обыгрывались его современниками. По поводу написанной в 1625 г. элегии на смерть маркиза Гамильтона один из них — Дж. Чемберлен не без иронии заметил, что в подобном возрасте и сане Донну не к лицу заниматься рифмоплетством. Как отметила Э. Гарднер: современники отдавали должное самобытности лирики поэта, обладавшей неповторимыми, «истинно донновскими» чертами.

Еще одним доказательством звучания фамилии поэта в XVI в. через [А] являются многочисленные случаи рифм в элегиях на смерть Донна. Редким, если не единственным исключением в сонме скорбящих голосов оказалось стихотворение нидерландского поэта и драматурга Поста ван ден Вондела (1587-1679).

Написанные в 1633 г., после знакомства с первыми переводами лирики Донна на нидерландский язык, строки, свидетельствующие о визуальном прочтении имени иноземного поэта, не могут быть веским аргументом против вышесказанного.

Сегодня трудно предположить, когда разрушилась устная традиция прижизненной нормы имени поэта. По-видимому, это случилось не сразу, так как посмертная слава Донна превзошла прижизненную, и его имя активно сохранялось в поэтическом обиходе младших современников — поэтов-метафизиков — до конца XVII в. Классицистический взгляд на искусство выявил в произведениях Донна те же «изъяны», что и в творчестве Шекспира. Новое прочтение наследия Донна романтиками, связанное с общим оживлением интереса к национальной культуре, положило начало изменению в отношении к шекспировской эпохе, которое отразилось и на восприятии творчества его современников. Особую роль в подготовке прочтения лирики Донна в XX в. сыграли маргиналии С.Т. Колриджа на полях томика стихов поэта.

В 1899 г. вышла двухтомная биография Донна, кропотливо воссозданная Э. Госсом. Однако в широком обиходе еще отсутствовали собственно поэтические тексты. После семи посмертных изданий 1633-1669 гг. стихотворения Донна на протяжении двух с половиной веков появлялись лишь в составе немногочисленных антологий. В начале XX в. лирику Донна вновь явил английскому читателю профессор Г. Грирсон, подготовивший в 1912 г. Оксфордское издание его поэзии. Одновременно выяснилось, что вопросы, нуждающиеся в уточнении, охватывают значительный круг проблем: даты, биографию, тексты произведений, включая и транскрипцию имени поэта. Сложные законы соотношения орфографии и фонетики вызвали колебания в выборе нормы: в 20-е годы XX в. впервые оказался письменно зафиксирован разрыв в преемственности устной традиции звучания имени Донна. Почти одновременно два авторитетных английских словаря привели различные варианты. С лингвистической точки зрения в начале XX в. английская грамматика допускала обе формы как равноправные. Для соотечественников поэта проблема не имела той остроты, которую она приобретает для иноязычного читателя, ибо открытому английскому звуку «о» присуще тяготение к «а».

При этом историческая норма была утеряна не окончательно, о чем свидетельствовали встречавшиеся в академических трудах каламбуры, чаще всего обыгрывавшие омонимию. К. ней неоднократно прибегали Г. Сейнтсбери и Г. Грирсон, она мелькает на страницах современных работ. Автор многочисленных монографий о творчестве Донна И. Лейшман, отмечая, что прижизненная известность поэта была общепризнанным явлением в английской культуре начала XVII в.

Итак, следует признать, что в современном литературоведении существует тенденция к унифицированию фонетической нормы имени поэта, которому возвращается исторически более верное, совпадающее с прижизненным звучание. В литературных энциклопедиях, справочниках и словарях в последние годы практически не встречаются случаи двоякого произношения. В изданном в 1970 г. под редакцией Д. Игла «Кратком оксфордском словаре по английской литературе» автор, подтверждая звучание фамилии поэта через «а» — Данн, сообщает, что в елизаветинскую эпоху она часто писалась «Dunne». Этот вариант утверждается сегодня и в романских культурах. Например, в румынском «Справочнике по английской литературе» 1970 г.

Русская культура впервые познакомилась с творчеством Донна сквозь призму его гуманистической концепции человека. Трагическая мысль о бренности земного, парадоксально исполненная жизнеутверждающего пафоса, оказалась созвучной Хэмингуэю, предпославшему роману о гражданской войне в Испании эпиграф из Донна: «И потому никогда не посылай узнать, по ком звонит колокол — он звонит по тебе».

Размышление Донна о целокупности человечества, выраженное в простой и возвышенной форме, не только оказалось правомерным в отношении духовного (или на языке XVII в. метафизического) родства людей, что уже само по себе было глубоко гуманистическим завоеванием мысли в эпоху религиозных войн и становления английского протестантизма, но и обрело особое звучание в XX в. в отношении выживания земной цивилизации как таковой. («Человек — не остров, существующий сам по себе, но часть суши, составляющая континент, и если смоет в море ком земли, Европа станет меньше... смерть любого из людей делает меня ущербнее, ибо я — часть человечества...»).

Эти строки были написаны в период тяжкого недуга, постигшего Донна в 1623 г. Его «Размышления» были своего рода дневником болезни, мрачные признаки наступления которой грозили обернуться трагическим исходом. Отталкиваясь от сугубо прозаических вещей — визита врача, рецептов, процедур, весьма не обнадеживающих результатов консилиума, — мысль поэта устремлялась к рассуждениям иного порядка и билась над разрешением вечных вопросов. В этом особая сила художественности произведения, поэтические образы которого, навеянные конкретными фактами бытия, обладают весомостью и основательностью: рассуждение о неразрывном единстве всех и каждого рождается у прикованного к постели Донна в тот момент, когда он слышит звон колоколов на приходской церкви. «Похоронный звон едва ли может воздать должное человеку, особенно если ты знал его или он был твоим соседом; наши дома стояли рядом, и теперь он отправился туда, куда мне предстоит последовать за ним».

Христианская идея братства людей, преломленная в контексте драматических событий эпохи, не обошедших судьбу Донна — выходца из католической семьи, принявшего англиканство, обретает неожиданный оттенок в мысли о всеобщем соседстве, терпимости, сосуществовании. Возможно, именно это делает ее столь созвучной чаяниям людей конца XX в. Рожденная в свободном и бескомпромиссном самостоянии, мысль Донна продолжает служить человечеству.

Что касается русской транскрипции имени поэта, то надо отметить, что в утверждении спорного варианта фонетической нормы немаловажную роль сыграла выбранная Хэмингуэем в качестве заглавия строка — имя английского стихотворца оказалось ассоциативно вписанным в звукопись колокольного звона: ДЖ-ОНН...Д-ОНН... Восприняв этот образ как метафору единства всего живого, И. Бродский решил в этом ключе свою «Большую элегию», посвященную Донну. Парадоксально заостренная, мысль английского поэта «никто не остров» перешла в свою противоположность, став своеобразным манифестом защиты индивидуальности и неприкосновенности ее прав.

Из вышедших на сегодняшний день переводов поэзии Донна наиболее полным является томик его стихотворений в переводе Н.Б. Томашевского. Они также представлены в Библиотеке всемирной литературы.

Имя Донна не единственное, которое требует уточнения в сонме литературных имен шекспировской эпохи. Среди элегий на смерть поэта особое место занимает эпитафия Томаса Кейри (1597-1639):

Здесь погребен король, кому судьба сама Дала всемирную монархию ума.
(Перевод В. Левика)

Эти строки своеобразно замыкают творчество Донна, подобно тому как лермонтовские «Погиб поэт...» для русского читателя завершают пушкинский цикл. Однако транскрипция имени Кейри также требует уточнения.

Своевременность подобных решений подтверждается уточнением нормы имени старшего современника Донна поэта Ф. Сидни. При издании его произведений в серии «Литературные памятники» была внесена поправка не только в название цикла сонетов «Астрофил и Стелла», но и в транслитерацию имени автора — вместо устаревшей формы Филипп Сидней был предложен более близкий к английскому звучанию вариант Филип Сидни.

Корректность в решении данной проблемы послужит залогом профессиональной компетентности будущих исследований, облегчит литературоведам восприятие тонкостей сложной образной ткани английской метафизической поэзии XVII столетия, основоположником которой был Джон Данн.

Л-ра: Филологические науки. – 1989. – № 2. – С. 74-77.

Биография

Произведения

Критика