Опыт классификации «Песен и сонетов» Джона Донна
В.В. Захаров
Канон «Песен и сонетов» почти полностью соответствует составу второго издания стихотворений Донна (1635). Из 56 стихотворений, вошедших во второе издание, X. Гарднер, редактор наиболее авторитетного современного издания «Песен и сонетов», исключила три, признав их атрибуцию Донну спорной, и добавила одно: «Образ любимой, увиденной во сне», исключенное из состава «Элегий». Таким образом, канон «Песен и сонетов» составляют 54 стихотворения.
Книга «Песен и сонетов» отличается от однородной и целостной книги «Элегий» исключительным разнообразием тематики, оттенков настроения, формы и стиля. При том порядке, в котором их расположили составители изданий XVII в., стихи сборника представляют собой причудливую смесь, настоящий хаос мыслей и чувств. Два стихотворения могут стоять рядом, но при этом выражать столь разные, даже диаметрально противоположные понятия о любви, что начинает казаться, будто они принадлежат разным поэтам. Типичный пример — открывающее сборник стихотворение «С добрым утром», манифест идеальной любви, и следующая за ним «Песня» («Эй, лови, летит звезда!»), циничная антифеминистская инвектива.
В настоящей статье делается попытка классифицировать стихотворения, входящие в канон «Песен и сонетов», на основе идейно-тематических пластов внутри сборника, а также некоторых характерных особенностей его строфики и метрики. Взаимосвязь указанных критериев классификации позволит, на мой взгляд, с достаточной долей достоверности судить также и о времени создания стихотворений. Предваряя дальнейшую аргументацию, постулирую выделение следующих трех групп стихотворений: ранние (до
Рассмотрим вначале некоторые важнейшие особенности строфики и метрики поэзии Донна в целом, что даст затем возможность сопоставить их с идейно-тематическими пластами внутри «Песен и сонетов».
Поэзию Донна, которая на 98,9% выдержана в пятистопном ямбе, характеризует тенденция к деканонизации метра и рифмы. Тенденция эта отражает общую тенденцию развития английского силлабо-тонического стиха на рубеже XVI-XVII вв. «История английского пятистопного ямба, — пишет М.Г. Тарлинская, — напоминает волну, у которой гребни относительной свободы перемежаются с периодами засилья жесткого канона. Канон господствовал в конце XIV в., в середине XVI в., в конце XVII — начале XVIII вв. Ямб был наиболее свободен от канонических ограничений в течение XV и до начала XVI вв., с конца XVI до середины XVII вв. и во второй половине XIX в.» На «гребне волны относительной свободы» ямба в поэзии Донна находятся сатиры и стихотворные послания. По данным М.Г. Тарлинской, сатиры Донна представляют собой «типичную переходную форму» от силлабо-тонического к силлабическому стиху. Б. Джонсон, по всей вероятности, имел в виду именно сатиры и послания, когда заявил, что Донн «за несоблюдение метра заслуживает быть повешенным».
Довольно велико также количество «дефектных» стоп, т. е. стоп, содержащих лишний неударный слог (преимущественно в позициях на стыке полустиший, до или после цезуры), как в стихе из элегии «К возлюбленной, когда она ложится в постель».
Однако имеют место и обратные случаи, когда, подчиняясь метру, Донн прибегает к синтаксической инверсии, чересчур резко нарушающей нормальный порядок слов
Никакого другого назначения, кроме заполнения «лакуны» ради соблюдения метра, не несут в ряде случаев эмфатические стремления во что бы то ни стало выдержать размер, даже пожертвовав ради него, если иначе нельзя, смыслом. Напротив, ради максимального насыщения стиха смыслом он до предела напрягает форму. Однако там, где такое напряжение формы предельно, стих становится «крепким», затрудненным, т. е. обретает характерные «метафизические» черты.
Деканонизации метра у Донна сопутствуют деканонизация точной рифмы, интенсивное использование синтаксического переноса и введение новых форм строфы. Все эти новшества Донна особенно бросаются в глаза, так как в поэзии петраркистов, в пору господства канона, они встречаются крайне редко. Деканонизация рифмы у Донна находит выражение в обновлении состава рифм, в замене сделавшихся уже банальными рифмовых пар необычными сочетаниями.
Донн, не колеблясь, «перетягивает» ударение на двойственную ему позицию, на личные местоимения, нормально не несущие ударения, на служебные слова — предлоги, союзы и даже артикли. Весьма распространена неравноударная рифма. В «Элегиях» и «Песнях и сонетах» «разорванных» рифм нет. Во второй и третьей группах «Песен и сонетов» деканонизированных экзотических рифм заметно меньше, чем в первой. Создается впечатление, что в пору зрелости Донн обуздывает юношескую экстравагантность.
В своей лирике Донн практически не прибегает к аллитерации. Если в англосаксонской поэзии аллитерация была организующим принципом стиха, то после вытеснения ее рифмой в XIII в. она обрела и впоследствии сохранила за собой лишь вспомогательную функцию усиления выразительности стиха. Поэтому отсутствие аллитерации у Донна вряд ли может иметь иную причину, кроме той, которая обусловила его стремление деканонизировать метр и рифму, — подчеркнутое (если не фактическое) безразличие к фактуре стиха, декоративности, которой противники «суесловия», т. е. выспреннего стиля петраркистов, теперь принципиально предпочитали «суть дела», т. е. мысль.
Синтаксический (строчный) перенос встречается у Донна значительно чаще, чем у кого-либо из поэтов XVI в., если исключить, конечно, драматургов. По существу, несовпадение интонационно-фразового членения в стихе с метрическим сделалось в поэзии Донна нормой. Нарушив строгое членение предложения по стихам и полустишиям, — канон, которого свято придерживались «классики»-петраркисты, Донн тем самым увеличил «емкость» стиха, так как стих стал свободнее и легче «вбирать» мысль. После Донна, с развитием строчного переноса, стих высвободился из плена риторики и приблизился к разговорной речи, его перестали считать подходящим лишь для напыщенной декламации, в которой скрадывался смысл произносимых слов, но увидели в нем средство воспроизведения интимной беседы. Язык драматических монологов Донна отличается той же свободой и непринужденностью, что и язык елизаветинской драмы — белый стих трагедий Шекспира. Вот три строфы из «Прощального слова: запрещающего печаль»:
Строчный перенос, дающий возможность связать воедино рассыпающиеся «самодовлеющие» строки, по-видимому, немало способствовал появлению в поэзии Донна новых, усложненных форм строфы, из которых каждая независимо от количества строк в ней, как правило, представляет собой одно неразрывное целое. Строфа XV «Литании» — типичный пример такой усложненной строфы.
Поскольку стихи на религиозную тему принадлежали к самому высокому жанру, затрудненный синтаксис «Литании» (как и других «духовных стихотворений») должен был считаться, по тогдашним понятиям, недопустимой вольностью. В «Литании» нашло выражение настроение, характерное для Донна в период, когда неожиданно рухнули его надежды на светскую карьеру. Затрудненный синтаксис выдает напряженную, мучительную работу мысли, попытку поэта уяснить себе причину постигших его испытаний.
Таким образом, стиль Донна является своего рода «антиподом» «обтекаемого» стиля Спенсера и других ренессансных поэтов. В то время как Спенсер описывает мир, Донн его анализирует и оценивает; там, где Спенсер удовлетворяется созерцанием «вечных истин», Донн предпочитает в размышлении и споре сам докопаться до сути; первый словоохотлив и расплывчат, второй скуп на слова и точен в выражении мыслей и чувств. Правильной «гладкости» «Королевы фей» противостоит нарушающая все каноны «угловатость» «Сатир», «Элегий» и «Песен и сонетов». Немногие современники Донна расценили эти циклы как сборники поэтических шедевров, а спустя полтораста лет «великий хан литературы» Сэмюэл Джонсон сурово их осудил. Прошло двести лет, пока романтики не объявили «рваный» ритм, запутанный синтаксис, странные рифмы и «сочетающие несочетаемое» Донна подлинным новаторством и подлинным искусством.
От общей характеристики художественного своеобразия поэзий Донна в целом перейдем теперь к анализу «Песен и сонетов». Как указывалось выше, критерием классификации стихотворений, входящих в сборник, будет являться зависимость между идейно-тематическими пластами внутри сборника и особенностями его строфики и метрики (в частности, структурой строф).
У Донна как образ автора, так и образ дамы имеют несколько ипостасей. Эта многоликость контрастирует с «вневременными» и неизменными на протяжении всего цикла образами поэта и Лауры в «Книге песен» и в моделирующих ее сборниках сонетов петраркистов. Любовь поэта и дамы у Петрарки и его последователей не знает развития. Если «идеальная любовь» Петрарки и петраркистов представляла собой застывшую в своем совершенстве данность (данность эта именно в; силу своей абсолютности, завершенности неминуемо должна была привести эпигонов Петрарки к творческому застою, к бесконечному варьированию уже исчерпанных сюжетов и идей), то Донн не пожелал сотворить себе кумира из предвзятой идеи, которая вызывала у него внутреннее сопротивление своей безапелляционностью, неподверженностью никаким влияниям и переменам. Современный вариант вызывал у него столь же скептическое отношение, сколь и «естественный закон» ренессансных моралистов. Эмпирик и скептик, Донн неустанно искал свой идеал, к этому идеалу вел долгий и извилистый путь, и на этом пути смысл, который поэт вкладывал в понятие «любовь», не мог оставаться неизменным. Ипостаси поэта в «Песнях и сонетах», таким образом, соответствуют разным этапам эволюции его понимания любви. Эти ипостаси, лирические alter ego, не отделяются от автора. Поэт, объявивший любовь в «Алхимии любви» ложью, и поэт, вознесший в «Годовщине» созданное им вместе с возлюбленной «царство для двоих» превыше царства земного и царства небесного, — это не «самоопределившиеся» фантомы, вызванные воображением Донна, а сам Донн на разных подступах к истине.
Если перегруппировать «Песни и сонеты», приняв в качестве критерия классификации выраженное в них понимание- любви, то 12 стихотворений, в которых содержится апология «свободной любви», т. е. либертинистский вызов средневековой корпоративной этике и морали, составят «либертинистскую» группу. К ней будет примыкать небольшая подгруппа из 7 стихотворений, которые связаны с «либертинистскими» некоторыми особенностями формы, но не имеют с ними идейного родства и, в сущности, стоят особняком. Если условно слить эти 7 стихотворений с «либертинистскими», то в целом вся группа будет насчитывать 19 стихотворений.
Идейно и тематически «либертинистская» группа близка к «Элегиям». Входящие в нее стихотворения (за исключением условно примыкающих семи), в свою очередь, образуют два своего рода «цикла». В первом из них («Общность владения», «Скованная любовь», «Неразборчивый», «Женское постоянство», «Ростовщичество любви», «Болотный туман», «Блоха»), отмеченном влиянием Овидия, поэт возводит полную свободу в любви в ранг «естественного закона». Во втором «цикле» («Эй, лови, летит звезда!», «Послание», «Приманка», «Проклятие», «Наследство») обличается неверный и коварный слабый пол. Во всех «либертинистских» стихотворениях отчетливо проявляется стремление поэта утвердить культ «мужской убеждающей силы», и ни в одном из них не находит выражения идея полного духовного слияния влюбленных, получившая, как будет показано ниже, развитие в поздней, «философской» группе «Песен и сонетов».
Семь стихотворений, условно примыкающих к «либертинистским», различны по тематике. Это либо нежные лирические излияния, которые по теплоте и искренности чувства могут быть соотнесены со стихотворениями «философской» группы, но не имеют характерной для последних идейной основы («О милая! Уеду прочь», «Последний вздох», «Рассвет»); либо виртуозные упражнения в искусстве построения силлогизмов, напоминающие образцы судебного красноречия, которые практики ради сочиняли на какую-нибудь шуточную тему питомцы лондонских юридических корпораций («Вычисление», «Парадокс», «Запрет», «Безграничность любовников»). Такие пародийные речи в стихах и прозе молодые правоведы читали на своих веселых сборищах, состязаясь друг с другом в остроумии.
Стихотворения «либертинистской» группы просты по замыслу и воплощению; в них, как и в элегиях, почти не встречаются сложные кончетти, сопутствующие в лирике Донна глубокому философскому содержанию.
Семь стихотворений этой группы («Эй, лови, летит звезда!», «Послание», «О милая! Уеду прочь», «Приманка», «Общность владения», «Рассвет» и «Скованная любовь») представляют собой песни-«пародии», написанные на популярные в то время песенные мотивы. Нормой для всех песен является восьмисложная строка (четырехстопный ямб), традиционная в средневековой поэзии. Нередко восьмисложные строки перемежаются шести- или четырехсложными, что, по наблюдению Л.М. Тетериной, свойственно песенному жанру последней четверти XVI — начала XVII в.
Четыре стихотворения («Вычисление», «Парадокс», «Запрет», «Последний вздох») своей краткостью и отточенностью характеристик тяготеют к классической эпиграмме (Донн любил Марциала: в «Парадоксах и проблемах» он его цитирует семь раз). Именно в такой «эпиграмматической формулировке», которой завершается первая строфа «Последнего вздоха», сказалась любовь Донна к экспрессивной лапидарности, особенно ярко характеризующая его «новый стиль», противопоставленный витиеватому празднословию эвфуистов и петраркистов.
Нормой для «эпиграмм» является десятисложный стих (пятистопный ямб), канонический размер елизаветинской драмы, имитирующий ритм разговорной речи. Во многих стихотворениях первой группы десятисложник сочетается с восьмисложником, как будто Донн пытается соединить напевность песни с «убеждающей силой» речи, разработать строфу, в которой концентрированность мысли десятисложника совместилась бы с игривой легкостью восьмисложника. Структура строф проста: большинство стихотворений имеют строфы средней длины (до 8-9 строк) с обычной (парной или перекрестной) рифмовкой; «Женское постоянство» вообще лишено строфической структуры, а его размер и рифмы сильно отступают от канона.
Анализ содержания и формы стихотворений «либертинистской» группы «Песен и сонетов» показывает, что они были, по всей видимости, созданы Донном до
Ко второй группе «Песен и сонетов» (ее условно можно назвать «антипетраркианской») отношу 15 стихотворений, которые по выраженному в них настроению тесно связаны с первой. Реакция на петраркизм в стихотворениях этой группы принципиально та же, что и в стихотворениях первой группы (развенчание культа дамы и противопоставление ему инвертированного «естественного закона»). Однако в стихотворениях второй группы идеи либертанизма как бы остаются в тени. По-видимому, поэт подходит к ним с иной оценкой, а это уже говорит о наступлении очередного этапа на пути Донна к его идеалу. От «экстремистских» рассуждений о преимуществах непостоянства в любви Донн переходит к сатирической интерпретации характерных петраркианских ситуаций. Так, лейтмотивом, пронизывающим всю вторую группу «Песен и сонетов», является отождествление с «идолопоклонством». Любовь рассматривается как таинство сродни таинствам религии, а поклонение сотворенному кумиру — как отступничество от истинного бога. «Цветок» пародирует созданный сонетистами миф о неприступной, «каменной» добродетели дамы. В «Туикнемском саду» обида на жестокую даму настолько выводит из себя поэта, что ее отказ ответить ему взаимностью чудится ему продиктованным одним лишь садистским желанием причинить ему боль; «Экстаз» — откровенная насмешка над влюбленными, которые, начетнически толкуя неоплатоников, сублимируют духовную сторону любви и стыдятся обмолвиться о физической близости, хотя сами сгорают от неутоленного желания.
В стихотворениях второй группы в целом по-прежнему комбинируется десятисложник с восьмисложником. Вместе с тем строфика в этой группе заметно усложняется по сравнению с «либертинистской» группой: в «Алхимии любви», например, строфа состоит из 12 строк (число слогов в строках — 10, 10, 8, 10, 10, 6, 10, 8, 8, 10, 10, 10), что предвосхищает сложные строфические построения третьей группы «Песен и сонетов». «Экстаз» написан катренами с перекрестной рифмовкой. Это первый случай обращения Донна к катренам, если не считать «Приманки» в первой группе, но там форма строфы была задана стихотворением Марло «Страстный пастух — своей возлюбленной», которое Донн пародировал.
В критическом переосмыслении Донном собственных убеждений вырисовывается новое качество антипетраркианской группы, отличающее ее от «либертинистской». Отход от крайностей либертинизма можно связать с отрывом Донна от среды ценителей остроумия в Линкольне Инн, с наступлением поры духовной зрелости. Еще одно новое качество антипетраркианских стихотворений — это, бесспорно, содержащаяся в них (особенно в «Экстазе») философская и богословская премудрость, почерпнутая из сочинений итальянских неоплатоников. По выходе из юридической корпорации Донн много читал - Фичино, Эбрео, авторов более «консервативных», чем Овидий и Монтень. Вместе с тем и в стихотворениях антипетраркианской группы еще не сформулировано донновское представление об идеальной любви: Донн еще не противопоставляет свое «царство для двоих» хаосу окружающего мира. Создание стихотворений второй группы можно отнести к 1599-1604 гг. — периоду службы Донна у Эджертона и трем годам, истекшим после перелома в его жизни. Эти три года (1601-1604) указаны, разумеется, лишь весьма ориентировочно, но это минимальный срок, в течение которого Донн мог еще мыслить старыми категориями и сохранять какие-то надежды на реабилитацию.
Третья группа стихотворений отличается своей монолитностью. Во всех 20 входящих в нее стихотворениях прославляется совершенная, без единого диссонанса, гармония в отношениях между поэтом и возлюбленной. В этом, самом зрелом и глубоком из всех циклов внутри «Песен и сонетов», который условно можно назвать «философским», Донн синтезирует итоги долгих поисков идеала — свою философию любви. В «вывихнутом» мире сместившихся ориентиров и обесцененных ценностей «царство для двоих», где нет места эгоизму, предательству, страданию из-за униженной гордости и неудовлетворенного желания, ему представлялось единственной подлинной реальностью. Стихотворениям «философской» группы присуще совершенно новое, ранее не встречавшееся у Донна понимание любви: поэт более не стремится, как раньше, утвердить свою эгоистическую мужскую власть наперекор культу дамы и не видит в возлюбленной врага, с которым ему приходится вести настоящее сражение, обращающее любовь в ненависть; теперь он и возлюбленная — равные партнеры, а сама любовь, слившая их воедино, — мир и покой.
Большинство стихотворений третьей группы состоит из усложненных строф (например, «Солнце встает», «Годовщина», «Воздух и ангелы», «Развитие любви», «Сновидение»), в которых десятисложник сочетается либо с ультракороткими строками (до 4 слогов), либо с весьма длинными (12-15 слогов). Четыре стихотворения («Образ любимой, увиденный во сне», «Подвиг», «Лихорадка», «Прощальное слово: запрещающее печаль») написаны катренами в пятистопном ямбе с перекрестной рифмой. Строфа стихотворения «С добрым утром» состоит из 7 строк, выдержанных в пятистопном ямбе, но заключительный стих представляет собой двенадцатисложник (александрийский стих). Строфа «Прощального слова о моем имени» состоит из 6 строк, но число слогов в строке сильно колеблется (6, 10, 8, 8, 10, 8). Таким образом, по сравнению со стихотворениями первой и второй групп «философские» стихотворения не содержат «чистых» песен или «чистых» «эпиграмм» и, как правило, не комбинируют десятисложник с восьмисложником.
В «философской» группе гораздо больше «сочетающих несочетаемое» кончетти, чем в обеих предыдущих группах вместе взятых. Новому содержанию соответствует новое стилистическое оформление.
«Философская» лирика представляет собой, бесспорно, апогей творчества Донна. Наиболее вероятным периодом ее создания следует считать 1604-1607 гг. В эти годы Донн жил вдали от двора и уже, по-видимому, окончательно утратил надежду на то, что его вина будет прощена и перед ним вновь откроется возможность сделать светскую карьеру. Символом его веры все больше становится презрение к миру, и блага придворной жизни он теперь ставит ниже блаженства разделенной любви. Здесь начало мотива «царства для двоих». Он отказался от мира ради любви, и любовь заменила ему мир. Если раньше его негодование было обращено против тирании «обычая» и «мнения», присвоивших себе прерогативу регламентировать жизнь человека «естественными законами», то теперь его представление о зле сделалось более конкретным и приобрело социальный смысл — он противопоставляет свой двуединый мир порочному миру королей и их фаворитов.
В кратком перечислении основные идейные мотивы третьей группы «Песен и сонетов» таковы: идея двуединства влюбленных, т. е. «царство для двоих»; презрение к миру, обуянному жаждой почестей и наживы; понимание любви как религии, у которой лишь двое святых — поэт и его подруга, ибо только им одним дано посвящать в тайну их истинной веры клир любви — идущих им на смену юных любовников-неофитов. Все эти идейные пласты — не вехи биографии Донна, поведанной в причудливых образах-символах, но квинтэссенция его философии любви, той истины, которую он открыл собственными усилиями, ценой всех своих жизненных испытаний.
Итак, опыт классификации «Песен и сонетов», предлагаемой в настоящей статье, вводит определенную систему в то хаотическое расположение стихотворений в сборнике, которое и поныне сохраняется в подавляющем большинстве его переизданий. Но дело не только в этом. Система важна не сама по себе: новое расположение стихотворений в сборнике опирается на хронологический принцип, и в итоге становится ясно, что обогащение идейного содержания у Донна идет рука об руку с определенным обогащением ресурсов выразительных средств. Форма, таким образом, не отстает от содержания, что представляет собой несомненное свидетельство высокого художественного мастерства автора «Песен и сонетов». Новая классификация позволяет проследить эволюцию, рост этого мастерства на протяжении почти четверти века.
Л-ра: Анализ стилей зарубежной художественной и научной литературы. – Ленинград, 1980. – Вып. – 2. – С. 20-31.
Произведения
Критика
