Проблема поглощения человеческой индивидуальности техникой в романе «V.» Т. Пинчона
Н.Г. Перетокина
Имя Томаса Пинчона, корифея постмодернизма, стало знаковым для американской литературы. Множество литературоведческих работ посвящены изучению творчества Пинчона как в Америке, так и в Европе. Р. Склар говорит о Пинчоне как о «самом известном и ведущем современном американском романисте»; Д. Коварт называет его «создателем самой значительной части художественной литературы в Америке»; Дж. Хендин пишет, что Пинчон - это «злой гений нашего времени, человек, который сразу же видит, что делает наш век веком жадности и сексуальной ненависти»; Т. Денисова характеризует Томаса Пинчона как «одного из наиболее репрезентативных авторов американского постмодернизма».
Первый, - вышедший в 1963 г., - роман Т. Пинчона «V.» получил Фолкнеровскую премию. Роман «V.» принципиально неоднозначен и предполагает бесконечное число интерпретаций. «Автор художественного произведения, - считают Н. Махлаюк и С. Слободянюк, исследователи и переводчики произведений Т. Пинчона, - как Господь Бог, творит мир, который каждый волен трактовать по-своему». Роман отличает извилистое развитие сюжетных линий: неприкаянных шатаний горемыки-шлемиля Бенни Профейна и целеустремленных, но столь же безрезультатных странствий Герберта Стенсила в «горячие» временные и географические точки XX века в поисках загадочной V.
Ученые, анализируя роман «V.» Т. Пинчона, в первую очередь отмечают его пародийность («V.» - роман-коллаж, абстрактное сочинение, которое объединило пародии на шпионские, приключенческие, декадентские, рыцарские, утопические романы»); утонченность, интеллектуальность. Однако представляется, что незамеченным остался один из основных мотивов этого произведения - отношение мира одушевленного и неодушевленного, миров и антимиров, человека и техники. В связи с этим видится актуальным исследование именно этого мотива в романе «V.» Т. Пинчона.
Среди необоримого хаоса вселенной человек у Пинчона не более чем «дуновение ветерка», чье желание подобно «едва заметному колебанию воздуха». Пинчон убежден, что современный мир «катится в ад» и что мы живем в переходный период, когда происходит постепенный процесс угасания органической жизни на Земле, человек превращается в «запчасть, детальку, вроде радио, обогревателя или свечи». Для Пинчона характерно «очеловечивать» мир вещей, так, моторы заводятся «с жалобным скрежетом», автомобиль «свирепо рыкает» и «аденоидно хрипит», поезд «отрыгивает и заглатывает», статуи умеют «говорить и петь непристойные песенки», «правительственные здания сходят с ума», а «мечети занимаются любовью». В то же время люди с «головами, как черные шары» и «костями - каменными стержнями» говорят «машинными, холодными словами», наполняя мир «клацаньем мертвых костей по омертвевшей коже, звоном металла и сухим стуком деревяшек».
Этот процесс он называет «упадком». На протяжении всей книги он неоднократно повторяет этот термин. В понятие «упадок» Пинчон вкладывает двойной смысл: с одной стороны, оно обозначает процесс умирания жизни на Земле; с другой - «духовную депрессию». «Духовной депрессией», считает Пинчон, заражен XX век, и в этом он видит его главную особенность. Причину такого положения дел на современном этапе истории он видит в войнах, которые стали «привычными» в XX веке. После Второй мировой войны духовный мир человечества выглядит особенно неприглядным. Так, МакКлинтик, один из героев романа, говорит: «Что случилось с нами после этой войны? Она погубила все живое. 1945 год - год нашего краха... Все стало мертвым: нет ни любви, ни ненависти, ни забот, ни волнений...».
Пинчон с горькой иронией рассуждает о том, какое будущее у человечества, целью существования мужчины в котором «должно быть достижение состояния кристалла - прекрасного и не имеющего души», целью женщины - «мучить и сводить с ума всех мужчин», людям которого «следует отказаться от души и допустить ее выветривание». Современный человек - раздвоенное существо, «устремленное одновременно к двум противоположным крайностям: к покою и простоте, с одной стороны, и к выморочным интеллектуальным исканиям - с другой», и вряд ли у него, констатирует Пинчон, есть право «рассуждать о гуманизме», «не удостоверившись в собственной человечности».
Пинчону присуща особая болезненная острота мировосприятия. Это связано с бурным развитием науки и техники в послевоенный период. Вторая мировая война, по мнению писателя, уничтожила нашу личную жизнь и сделала нас похожими друг на друга; она «разрушила таинство нашего внутреннего мира». В этом он усматривает трагедию нашего века. «В XVIII столетии было удобно рассматривать человека как заводной механизм, автомат. В XIX веке, когда в обиход прочно вошла Ньютонова физика и стали появляться многочисленные работы по термодинамике, человека чаще стали уподоблять тепловому двигателю с коэффициентом полезного действия около сорока процентов. В веке XX, после появления ядерной и субатомной физики, человек стал емкостью для накопления рентгеновских лучей, гамма-лучей и нейтронов», - считает Пинчон.
Он говорит о том, что мир находится все время в состоянии изменения, но изменение рассматривает как «движение к смерти», которое проходит три стадии: упадок, утрата одушевленности и уничтожение. Эту модель «движения к смерти» он воплощает в гротескном образе мифической леди Ви, которая поочередно проходит все стадии своего разрушения, превращаясь в итоге в неодушевленный предмет - куклу с фальшивыми волосами, зубами, глазами, которую дети разбивают на части. Символична и трансформация ее имени: Виктория Рен, леди Ви и, наконец, просто буква «V.» - это все, что осталось от живого человека.
В настоящее время мы находимся, утверждает Пинчон, на стадии «упадка», процесс нашего движения к «инертности» или «неодушевленности» только начался. «Упадок - это потеря нашей человеческой сущности и чем глубже мы погружаемся в этот процесс разрушения, тем в меньшей степени мы человечны, что приводит нас к поклонению неодушевленным предметам и абстрактным теориям».
Для иллюстрации движения к «неодушевленности» Пинчон создает гротескный образ «Всей Шальной Братвы», состоящей из бездомных бродяг. Это - коротышка Плой, который всегда затевает драки с людьми высокого роста; Хряк Бодайн, драчун и пьяница; Папаша Ход, боцман; Рэйчел Оулглаес, боготворящая свою спортивную машину; Даконьо - сумасшедший бразилец, влюбленный в свой пулемет; Фергус Миксолидиец, которому удалось соединить электроды, вмонтированные в кисти его рук, с телевизионным устройством; Мафия Уинстон, эксцентричная особа, помешанная на своей теории «героической любви», которая спасет мир от разложения, и многие другие подобные им. «Братва не живет, а использует жизненный опыт других. Ничего не создает, а лишь болтает о творцах... Тем больше веселья... и тем меньше человеческого». Вся эта компания бесконечно пьянствует и буйствует с неизменным и характерным для «Шальной Братвы» междометием «йо-йо», которое символизирует вращение слепого колеса Фортуны. Каждый из них пытается бороться за жизнь, потому что «жизнь - это самое прекрасное, что есть у тебя», но невидимая рука разматывает веревочку «йо-йо», и снова они оказываются «внутри какого-то неодушевленного существа», движутся «как заводные игрушки», чтобы в конце концов превратиться в «механических кукол», у которых «кожа, сияющая чистотой какого-нибудь новомодного пластика, в глазах - фотоэлементы, серебряными электродами подсоединенные к оптическим нервам из медных проводов, ведущих к мозгу, который представляет собой самую что ни на есть совершенную полупроводниковую матрицу, вместо нервных узлов - соленоидные реле, руки и ноги из безупречного нейлона приводятся в движение с помощью серводвигателей, платиновое сердце-насос перекачивает специальную жидкость по бутиратным венам и артериям».
Вместе с «Шальной Братвой» скитается Бенни Профейн, бывший моряк, бродяга, неудачник, безработный. Он родился в 1932-м - в год депрессии. Пинчон называет его «дитя депрессии». Профейн скитается по городам Америки в поисках заработка. Он неизменно возвращается в Нью-Йорк, чтобы навестить любимый кабачок «Могила моряка» и кафе «Ржавая ложка», где встречается со «Всей Шальной Братвой».
Профейн - воплощение пассивности. Его преследуют неудачи. Пинчон называет его «шлемилем», то есть неудачником. Профейн-шлемиль боится улицы, которая, по замыслу автора, является воплощением «неодушевленности». Когда Профейн оказывался на улице, его пронизывало ощущение распада всех частей его тела; «именно в этот момент он всегда испытывал нарастание страха; именно тогда страх его превращался в кошмар». Так Пинчон символически рисует распад сознания, движущегося к «неодушевленности». Профейн воплотил в себе черты двух героев новеллистики Пинчона: Натана Левина из рассказа «Мелкий дождь» (Small Rain) и Дэнниса Флэнджа из рассказа «К низинам низин» (Low-Lands). Так же, как и Левин, Профейн - наполовину еврей, полный и неповоротливый, неустроенный в жизни. В образах Левина и Флэнджа Пинчон воплощает идею Спасителя, пассивного и бездействующего. Пассивность выступает у Пинчона как «способ противодействия энтропии, хаосу и упадку». Дэннис Флэндж - ничем не примечательный обыватель, по словам своего психоаналитика, одержим «а bizarre variation on the Messiah complex» («причудливой вариацией мессианского комплекса»), Бенни Профейн, «этакий шлемиль-Спаситель порой испытывает желание «быть грубым и одновременно переполниться глубокой печалью, которая, сочась из его глаз и дырявых туфель, образует на улице одну большую лужу человеческого горя, куда изливается все - от пива до крови, но нет ни капли сострадания». В этом гротескном образе - «луже человеческого горя» - отчаяние и боль писателя-гуманиста.
Профейну писатель противопоставляет другого персонажа - Герберта Стенсила, называя его «дитя века» (он родился в 1900 г.). Однако это противопоставление отмечено признаками условности. Стенсил одержим поиском разгадки тайны буквы «V.», которую он обнаружил в дневнике отца Сидни Стенсила, погибшего в июне 1919 года у берегов острова Мальта. Поиск его «безрадостный», так как приводит к «осознанному принятию неизбежного факта, что «V.» есть закономерный путь к распаду». Примечательно, что самого себя он воспринимает отчужденно, обращаясь к себе в третьем лице: «Он, который ищет «V.». Здесь, возможно, следует говорить о воплощении тезиса Сартра, о том, «что каждый исполняет свою роль». Об ироническом отношении Пинчона к этой мысли можно судить по тому, в чьи уста вкладывает автор эту фразу: ее произносит пьяный Хряк Бодайн во время застолья в «Ржавой ложке», и воспринимается она слушателями как пьяный бред («чего только не наслушаешься в «Ржавой ложке»)
Подобно леди Ви, Стенсил меняет маски, создавая видимость активного вмешательства в жизнь. Однако, в сущности, они ему служат удобной ширмой для прикрытия бездеятельности и духовной пустоты. Страх перед действительностью составляет суть его жизни. Он напоминает Каллисто из рассказа «Энтропия» (Entropy), который поставил искусственную перегородку между реальным миром и своим сознанием. Попытки Стенсила упорядочить разнообразные сведения о жизни и привести их в стройную систему, согласно Пинчону, лишь способствуют акселерации энтропии. Таким образом, активность Стенсила, как и пассивность Профейна, безропотно плывущего по течению жизни, символизируют в романе тщетность усилий человека что-либо изменить в своей судьбе. Графически это воплощено в букве «V.». Ее две линии, начинающиеся сверху и постепенно спускающиеся вниз, сходятся в одной точке, означающей неподвижность. Не удивительно, леди Ви любит повторять: «Как приятно смотреть в пустоту».
Несмотря на обилие героев, тяжело увидеть разницу между ними: у них нет индивидуальных черт характера, судьбы одинаковы. Появляясь ниоткуда и исчезая в никуда, они призваны нагнетать атмосферу всеобщего страха перед надвигающейся гибелью вселенной.
Что же нового предлагает сам Пинчон-художник? Одиннадцатую главу «Исповедь Фаусто Мейстраль» можно рассматривать как программу самого автора «V.». Писатель уверяет, что современное поколение получило в наследство «физически и духовно надломленный мир». Отсюда делается вывод: «Память теперь - предатель. Слово, как ни печален факт, утратило свое значение... У человека нет больше возможности доверять своей памяти и принимать ее за истину...». Бенни Профейн постоянно ощущает, что «едва ли не весь его лексикон состоит исключительно из неверных слов». Единственно правильный мир - мир мерцающего экрана телевизора, говорит Пинчон с иронией, где «произносят только правильные слова, не роняя случайных и бесполезных фраз», и не следует питать «иллюзию найти кого-нибудь живого и настоящего по эту сторону телеэкрана». Единственно возможный выход - это стать «приставкой к телевизору». Заметим, что эта же мысль о поколении, духовно порабощенном техноэрой, будет художественно воплощена в одном из поздних романов Пинчона «Вайнлэнд» (Vineland) (1989), построенном как «телевизионное пространство». Здесь писатель развивает философский образ, созданный Бодрийаром: «the TV plugged right into you». По мнению Бодрийара, современность - это эра тотальной симуляции, коммуникация подменена симуляцией общения, что и порождает специфику массмедированного состояния общества и общественного сознания.
В романе «V.» Пинчон показывает нивелирование вечных ценностей и моральных приоритетов в нашем мире. Любовь, семья, дети - становятся не важными для современного человека; брак превращается в «прыжки на батуте»; солнце, символ всего прекрасного и светлого, можно «погасить раз и навсегда, помочившись на него».
Роман изобилует описанием мертвых «отчужденных» пейзажей - от куч гниющего мусора до бесплодной поверхности Луны. В ней беспорядочно перемешаны картины ныне процветающих, но уже затронутых процессом разрушения городов, преобладает преимущественно дождливая погода, превращая в грязь недавние творения рук человека. Известный американский критик Тони Тэннер называет роман «V.» «типичным американским произведением», поскольку оно точно передает атмосферу современной Америки, где «не человек - хозяин окружающей среды, а она овладела им и превратила его в один из своих послушных инструментов всеобщего процесса распада...».
«V.» - постмодернистская сатира и на Америку, «наполненную трупами крыс», и на наше время, в которое человечность постепенно отмирает. Таков горький приговор художника-гуманиста своему времени.
Исследование творчества Томаса Пинчона дает нам ключ не только к пониманию американской действительности XX века, но и, возможно, указывает путь к будущему, избавленному от пороков, высмеиваемых писателем.
Л-ра: Від бароко до постмодернізму. – Дніпропетровськ, 2004. – Вип. 7. – С. 248-252.
Произведения
Критика
