Фридрих Глаузер. Власть безумия. Марионетки кукольного
— Все в порядке? — спросила женщина.
А мужчина ответил:
— Легавый меня не нащупал.
Штудер усмехнулся в темноте. Листья ольховника и ивняка вспыхивали серебристыми бликами в оранжевом свете луны. Лениво текла река, невнятно бормоча свои никому не понятные речи.
— А что случилось вчера? — спросила женщина. — Ты был неосторожен, Пьер?
— Я наткнулся на легавого, когда искал доктора Ладунера. Жаль Гильгена, славный был малый…
Молчание. Женщина прислонилась к мужчине. Они шли песчаной косой, и в лунном свете, пробивавшемся сквозь листву, вспыхивали песчинки.
— Ты меня не ревновал, Пьер? — спросила женщина.
Как может меняться голос! Штудер слышал его, когда он был глухим от слез. Сейчас он звучал живо, с теплотой и большой нежностью.
— Ревновал? — В голосе послышалось удивление. — Из-за чего? Я же тебе всегда верил. Ты мне сказала, что ходишь с директором, только чтобы изменить его отношение ко мне. Знаешь, я настолько глуп, что верю всему… А почему я не должен был тебе верить?
— Ты прав, Пьер. А знаешь, что легавый решил? Что я хотела стать госпожой директоршей… Ох уж эти мне полицейские! Только болтать умеют, и больше ничего…
— А знаешь, — сказал показательный больной Питерлен, — он, вообще-то, вполне порядочный тип. Он все время был за Ладунера. Если бы он хотел, он бы уже давно мог устроить ему неприятности…
— Ты любишь Ладунера больше, чем меня? — спросила Ирма Вазем.
Это были все вопросы, которые так любят задавать женщины. Штудер слушал с благоговейным вниманием. Весь разговор нравился ему, хотя он не мог бы сказать почему. Он невольно вспомнил слова доктора Ладунера: «Почему бы нам здесь, в наших мрачных стенах, и не заиметь чуть-чуть идиллии?» В таком деле приятно и ошибиться… Тут даже великий психиатр Ладунер ошибся. Деваха была в полном порядке. Она своего дружка не предавала. Женщины, правда, странный народ, не всегда можно верить тому, что они говорят… Но, похоже, Ирма Вазем вела честную игру, и здорово вляпались все те, кто думал, что она просто глупая курица, возомнившая стать госпожой директоршей. В дураках остался и господин директор Ульрих Борстли, но, поскольку он уже лежал в земле, его это больше задеть не могло…
— Знаешь, — сказала Ирма Вазем, — будет лучше, если ты больше не останешься в доме Гильгена. Я была сегодня у своего брата. Он твоего возраста и очень надежный парень. Я принесла тебе его метрику, он родился в Базеле. Ты поедешь туда, явишься с ней под его именем в полицию, скажешь, где ты живешь, а через неделю попросишь себе паспорт и уедешь во Францию. У меня есть свояченица, она замужем, живет в Провансе. Ты к ней и поедешь. Я тебе потом напишу. Ведь в конце концов тебя разыскивает только больница, я не думаю, чтоб Ладунер охарактеризовал тебя как социально опасное лицо, а потому полиция будет искать тебя без особого усердия…
— Да больше уже и невозможно оставаться в доме Гильгена. Тот все время скандалит… Мне даже не верится, что я тоже был когда-то таким чокнутым, как он. Носит с собой пистолет и все время грозит, что застрелится. Я очень тебе благодарен… Знаешь, я всю ночь буду идти пешком и сяду в поезд только в Бургдорфе.
— Деньги у тебя есть?
— Нет… Ты не можешь мне дать немножко? Как только заработаю, сразу пришлю тебе.
— Не говори глупостей, — сказала Ирма Вазем.
Штудер услышал шелест бумажных купюр.
— Если получится, я приеду к тебе в Базель, — сказала Ирма.
Потом долгое время было тихо, только бормотала река. Да ветерок играл листвой ольхи…
— Прощай, — сказал показательный больной Питерлен.
— Доброго тебе пути, — пожелала ему Ирма Вазем.
И обе тени растаяли в ночи. Самое лучшее решение! Показательный больной Питерлен исчез. Он это право выстрадал… Девять лет! Девять лет тюрьмы за убийство младенца! И чем они были наполнены? Изготовлением гробов в камере, обметыванием петель до умопомрачения, потому что выдержать это не хватило уже сил… Битьем окон в больнице, искусственным кормлением через зонд, лечением сном. И пробуждением, возвращением из того, иного мира назад, бегством оттуда, где правит Матто… Да только разве Матто не правит всем миром?..
Удачи надо ему пожелать, Пьеру Питерлену, он ведь опять рискует… А может, Ирме Вазем удалось убедить показательного больного в том, что и подсобный рабочий, обремененный философскими амбициями, тоже имеет право производить детей на свет и быть с ними счастливым. Счастливым!.. Тоже мне словечко. Ну хотя бы довольным своей судьбой…
Во Францию… Хорошо! Штудер любил Францию. Там, правда, беспорядка много, и политики они иногда такой придерживаются, что не приведи господи… Однако же не зря ведь говорят, что это любимая страна нашего всевышнего. Согласимся с этим и пожелаем Пьеру Питерлену счастья. И если однажды Ирма Вазем заявит о своем уходе, то причина будет ясна и самое время будет послать короткую поздравительную открытку…
Впрочем, не составит большого труда убедить и доктора Ладунера, что это наилучший выход. За его хлеб-соль он, Штудер, отплатит ему благодарностью… Чем был для него Питерлен? Кипой официальных документов. А страстные речи доктора Ладунера вдохнули в них жизнь, превратили их в человеческую судьбу.
А почему Питерлен убежал в ту ночь, во время «праздника серпа»? И это прояснится… В таких делах всегда так — блуждаешь, блуждаешь в потемках, стараешься, напрягаешься, наконец вот и кончик ухватил… А тут дело само по себе и заканчивается. Клубочек как бы сам разматывается.
Арестовать Питерлена? Зачем? Штудер мог, как говорят в бернском кантоне, сработать под дурачка. Его просили обеспечить доктору Ладунеру прикрытие со стороны кантональной полиции. Разве он этого не сделал? Приметы Питерлена разосланы… И если коллеги в Базеле настолько нерасторопны, что показательный больной проскользнул у них между ног, — ему-то какое дело… Он же не может быть одновременно и тут, и там.
Питерлен Пьер, шизоидный психопат, ты был достаточно долго лишен свободы, попытайся теперь пробиться… Если тебе удастся, тем лучше… В конце концов все люди грешники. Как это однажды было сказано? Кто из вас без греха, пусть первый бросит камень!..
Штудер задумчиво шел по дороге назад. Уже совсем подходя к дому Гильгена, он вдруг быстро шагнул за куст, за которым недавно прятался. Дверь стояла настежь открытой, и на садовую дорожку падал пучок света. На первом этаже были распахнуты ставни.
Но не необычное освещение загнало Штудера за куст — по дорожке к дому шел человек. Вахмистр узнал в нем швейцара Драйера.
Штудер подкрался к дому. Заглянул в освещенное окно. В комнате было трое. В одном углу бледный молодой человек, тот, что плакал на кушетке. В руке он держал браунинг. Напротив него сидел в застывшей позе палатный Юцелер. Тут дверь тихо открылась. Швейцар Драйер вошел в комнату, огляделся, рванул на себя за спинку стул и сел рядом с Гербертом Каплауном.
Штудер вошел в дом.
- Беспризорники
- Хлеб-соль
- Место преступления и парадный зал
- Белый кардинал
- Санитарный пост в «Н»
- Матто и рыжий Гильген
- Обед
- Покойный директор Ульрих Борстли
- Короткая интермедия в трех частях
- Показательный больной Питерлен
- Ночные размышления
- Разговор с ночным санитаром Боненблустом
- Штудер в роли психотерапевта
- Бумажник
- Два небольших испытания
- Конфликт Штрудера с совестью
- «Люди, они милы и добры...»
- Кража со взломом
- Коллеги
- Появление Матто
- Воскресная игра теней
- Китайская пословица
- Семь минут
- Сорок пять минут
- Романс об одиночестве