«Контекстуально-лексемная игра» в эпиграммах Фридриха фон Логау и Ангелуса Силезиуса

«Контекстуально-лексемная игра» в эпиграммах Фридриха фон Логау и Ангелуса Силезиуса

О. В. Дакаленко

Слово в литературе можно воплотить по-разному: прозой или стихами, но существует и такое явление, как философское творчество в стихах, носящее назидательный, поучительный характер с некой долей противоречивой насмешки над существующим - стихотворная эпиграмма (основной вид поэтического высказывания); идеи-двустишия рационалистического характера. Следует подчеркнуть, что рациональная (рационалистическая) мысль почти всегда направлена на постижение чуда - слова-Логоса (ибо иначе как чудом наделённость им мыслящего существа назвать нельзя), а мысль мистическая обретает логическую форму путём осознанного воображения. Этой разновидности сочинительства свойственно то, что называется схождением ума в сердце. Это в свою очередь требует новых способов мудрого бытования души; таковыми могут быть умозрение, молитва, наставление, исповедь, как правило, облечённые в форму притчи.

Эпиграмма XVII в. в Германии становится сатирически-назидательной притчей, - она обязывает читателя вслушаться в краткие, веские и глобальные формулы её содержания и мысленно разработать субъективный дальнейший смысл её толкования.

Понятие эпиграммы трактуется в науке следующим образом - «эпиграмма (от греч. надпись) - один из видов сатирической поэзии; небольшое стихотворение, зло высмеивающее лица или общественное явление.

Эпиграмма как жанр восходит к древнейшему периоду греческой литературы и первоначально была известна как надпись-посвящение на изваяниях, алтарях (хотя как жанр эпиграмма более тяготеет к направлению лирической (лироэпической) поэзии). От эпических форм эпиграмму отличала не только краткость, но и ярко выраженное субъективное отношение к факту или событию. Чаще всего эпиграмма облекалась в формы эпического двустишья; (элегический дистих состоял их двух стихов: первый - гекзаметр, второй — пентаметр.

Размер такого вида (элегический дистих) во времена классицизма был усвоен с заменой долготы и кратности слогов ударностью и безударностью, но позднее эпиграмма освоила ямбы и другие размеры. Постепенно тематика эпиграмм стала охватывать все стороны жизни. «Из всех произведений античной литературы поле зрения эпиграммы самое обширное, - пишет её исследователь Ф. Петровский. Это обстоятельство даже мешало древним теоретикам признавать эпиграмму особым поэтическим жанром».

Это понятие мы можем охарактеризовать с образной точки зрения как epi + gramma - эпиграмма, отдельные части этого слова даются в энциклопедическом словаре так:

«эпи ... (от греч. - на, над, сверх, при, после) часть сложных слов, означающих: расположенный поверх чего-либо; возле чего-либо».

«грамма ... (от греч. - черта, буква, написание) часть сложных слов, означающих: запись, графическое изображение».

Из толкования частицы epi (эпи) мы по образным домыслам можем выбрать комментарий: на, над, сверх (О. Д.), где образная перспектива (сверх) более весома и где эпиграмма видится не только как букворечение (граммы), но и как избранный свыше вывод, видимый поэтом в каком-либо жизненном отрезке (в данном случае в отрезке XVII в.). И нам кажется, что эпиграмма содержит завуалированную насмешкой правду или шутовскую маску, имеющую горькую улыбку с обратной стороны.

Эпиграмма XVII в. в Германии выглядела не однообразно и монотонно, а наоборот, среди негодований эпиграмматические строки являли собой калейдоскопическую, лексемную фантасмагорию, перерождающуюся в контекстуальную «игру» «слово-сигналами», где смысловое резюме было единым, осознание безумства войны и ярая насмешка над ним.

XVII в. в Германии - это век повторяющейся и неизменной картины извечной войны мира самого с собой, выражаясь яснее, - для данного века характерен принцип духовной борьбы за идеал жизни - гармонию человека и мира. Вторым принципом XVII в. в Германии был факт противоположно-борющихся сторон, когда сильный уничтожал слабого и слабый боролся, доказывая своё право и силу. По данной проблеме учёный-филолог Б. Пуришев пишет, что «пламя войны пожирало города и сёла. Феодальная реакция как чёрная туча нависла над страной: Германия истекала кровью. Безмерно страдало крестьянство, разорялось бюргерство. Здание немецкой общественной жизни шаталось и, казалось, готово было рухнуть. В сердцах людей накопилось много горечи, в них поднимался гнев тех, кто раздувал пламя войны, кто превращал страну в юдоль слёз и страданий».

Интересным аспектом кажется то, что он как бы «буквализировал» себя в номинально-неординарного мыслителя, анаграммитизировав своё имя в «anagrammatisches PS. Salomon von Golau».

Биографические источники говорят о том, что «Фридрих фон Логау был сыном обедневшего силезского землевладельца. Он долго жил и находился на службе юриста при дворе герцога фон Брага, где в свой адрес получал обиды и несправедливости. Во время Тридцатилетней войны он издал под анаграммным именем Ст. С. - по принципу перестановки букв Salomon von Golau (упоминалось выше) «Erster Hundert Teutscher Reimen Sprueche» (1638), название которого незадолго до своей смерти изменил на «Deutscher Sinn-Gedichte Drey Tausend» (1654).

Однако примечательно и характерно то, что «вольнодумные эпиграммы Логау, содержавшие нападки на придворные права, княжеский деспотизм, словесную спесь, не вызывали интереса в кругах «большого света», зато их, век спустя, высоко оценил великий немецкий просветитель Лессинг, издавший в 1752 г. совместно с Рамплером книгу избранных эпиграмм забытого в то время поэта».

Слава - солнце мёртвых, сказал один великий мыслитель. Гению при жизни достаются зачастую злые взгляды, издёвки, непонимание...

Эпиграммы Ф. Логау подчёркивают глубокий патриотизм поэта в том, что он сумел узреть через пыльное окно своей избитой Родины, древнейшей воинственной империи, кровоокрашенной Германии XVII века.

И множество голосов единомышленников он увековечил в следующей эпиграмме:

Das Vaterland
(Jeder ist dem Vaterlande schuldig alles Gut und Blut;
Mancher namm dem Vaterlande lieber alles Blut und Gut.)

Данную эпиграмму (Das Vaterland - О. Д.) можно разделить на два смысловых блока: 1. «обстоятельство» до сущ. (Vaterlande) (Dativ Kasus) и 2. «обстоятельство» до концовки опять тоже сущ. (I стр. Gut und Blut, II стр. Blut und Gut); концовку можно расценить как вытекающее последствие. Эпиграмма содержит 16 слогов, что свидетельствует о нетрадиционно большой протяжённости её строки (т. е. 8-сложник + 8-сложник), два сочленённых архетипа соединены в одной строфе (хотя можно было бы и воссоздать четверостишье). Видный учёный М. Л. Гаспаров полагает, что «пока эти античные стопы насаждались гуманистами, в античных же готовых размерах - гекзаметре, триметре и т. д.) они не приветствовались: это была экзотика, лабораторная крайность. Когда античные стопы насаждались в привычном коротком размере, 8-сложнике, то они тоже плохо прививались: размер был уже освоенный, имел свою традицию и традиция эта быстро обминала новую силлабо-тонику на старый тонический лад. И при Чосере и при Опице для перелома понадобился не короткий освоенный, а долгий, ещё не освоенный размер - как бы стиховая целина. Здесь сразу пришла мысль организовать такой размер в стопы и сразу нащупалось ощущение, что в этих стопах долгим должен считаться тот слог, который несёт ударение. Теоретически это было очень грубым упрощением, но практически только это и помогло выпутаться из трудностей организации своего стиха по образцу древнего.

О структуре вышеприведенной эпиграммы следует добавить, что игра смысла состоит в том, что вторая строка почти буквально повторяет первую, они соотносятся как норма (должное) и практика реальной жизни (сущее), но небольшой сдвиг акцентов свидетельствует, что практика и норма парадоксально расходятся, хотя центральные понятия лежащие в их основе - те же: Vaterland; Gut, Blut.

И 16-сложник (8+8), в некоей мере, отождествляет затянутость военной пытки, настроившей автора на терпение. Примечательным фактом, на наш взгляд, выступают ассиметричные повторы в I и II строфах: I ст. Vaterlande = II ст. Vaterlande и Gut und Blut, Blut und Gut (рифменная асимметрия). Автор, видя и зорко наблюдая за ужасом войны, и запечатлев его в своих глазах, как бы пытается озаглавить его (мы можем выявить здесь две предпосылки отождествления военного времени (Gut и Blut и т. д.), где в «словесном огне» немец XVII в. узрел бы отчизну «Das Vaterland»; поэтому такой «фантом» (эпиграмму) Ф. Логау озаглавливает святым символом, что на устах у каждого немца - Das Vaterland (отчизна - О. Д.).

И. Ю. Андрианов считает, что «заглавие координируется с семантикой текста, во многом определяет стилистические свойства слов и конструкций в художественном произведении смысловое и эмоциональное единство».

Важной архитектонически-смысловой доминантой эпиграммы является образно-смысловая диагональ:

стр.: Gut und Blut
стр.: Blut und Gut.

Калейдоскоп такого рода ведёт нас к мысли об эллиптичности стандартной военной ситуации - угасании человечества и собранного противоборства с невообразимым давлением на него. Об этом свидетельствует следующая эпиграмма:

Deutschland wider Deutschland
(Das Eisen zeugt ihm1 selbst den Rost, von dem es wird verzehret.
Wir Deutschen haben selbst gezeugt, die, die uns jetzt verheeret)

В этой эпиграмме Ф. Логау сталкивает два семантических поля, создавая логическую аналогию: как железо разъедает им же порождённая ржавчина, так Германию истребляют немцы, в этом автор видит острый парадокс, не называя обращённость против собственной страны антипатриотизмом, не обличая и не бичуя, слово-крик обнажает горькую и обезоруживающую правду обстоятельств: отечество гибнет от руки своих сынов.

Но в его строках фигурирует мотив надежды на лучшие времена, хотя нынешнее движение мира (XVII в.) он видит негативным, поэтому, чтобы показать остроту негативности, он вводит аспект действия, глаголы с неотделяемой приставкой ver (негативного значения): verzehren (конт.: verzehret (I стр.)) и verheeren (конт.: verheeret (III стр.)), в обоих случаях они укоренены и совершенны, т. е. Partizip II (причастие II-ое совершенного вида). В оригинале (эпиграмме) автор отделяет приставку от глагольной формы, т. е. делает перенос (хотя это явление можно считать грамматической погрешностью, приставки из разряда неотделяемых, и образной погрешностью против тревожных норм, чтобы ещё раз (фигурально) указать словами на безумие войны; и он это положе­ние закрепляет полнозвучной рифмой (конт: verzehret = verheeret).

Такую созвучность (полных) рифм мы наблюдаем в эпиграмме:

Die blühende deutsche Sprache
Deutschen sind so alte Leute.
Lernen dah erst reden heute
Wann sie lernen dah auch wollten,
Wie recht deutsch sie handeln sollten.

Полная рифма и «плакатный вид эпиграммы» не только из контекста, но и из внешнего обрамления отображает внутреннюю заинтересованность поэта, не только в чистоте языка, но и в чистоте воюющего немецкого рассудка. Посредством рифмованной передачи содержания мы косвенно можем вывести семантический подконтекст, составив и спараллелив слова-детнотаты - начала и конца эпиграммы.

Мы (пусть это покажется банальным) слышим ключевые выплески души поэта, его словонаставления, пусть даже с некоей долей иронии:

(а) Deutschen = Leute; (b) Lernen = (reden) heute;
(c) wann = wollten; (c) wie = handeln sollten.

Нам представляется, что параметральным центром этой эпиграммы может служить главный ценз человеческой жизни: III, IV стр. (erst III стр.; lernen IV стр.) (конт.: сначала (III стр.) - конт.: учиться (IV стр.) О. Д.), представляющий остов продвижения к вечности. Выявив его универсальный и мастерский приём, мы постараемся составить логическую цепь из вышеприведенных рифмованных и смысловых (построфно) пар, но выделяя слова, данные в скобках, именно глаголы: (reden: конт.: читать и handeln: конт.: действовать), и именно в нужный момент (heute: конт.: сегодня, конец II стр.), т. е. самые основные намё­ки на прорыв стоят рядом с центровым смысло-символом данной эпиграммы (erst lernen).

Чем дальше продолжается война, тем больше Ф. Логау ищет способов вырваться из неё: Ф. Логау создаёт «причудливые» (барочные) и эллиптичные эпиграммы, например:

Die Gelegenheit
(Es mangelt rne Gelegenheit, was Gutes zu verrichten;
Es mangelt nie Gelegenheit, was Gutes zu vernichten)

Автор эллиптично «играет» параллелизмом: явным и мнимым. Данную эпиграмму поэт раздваивает на два, отчасти параллельно-(схожих) семантических поля:

поле: Es mangelt me Gelegenheit (конт.: не достаёт, не хватает - О. Д.), т. е. удобного случая (употребляется специально отрицательное местоимение nie), дабы усилить воссоздаваемую атмосферу упадка страны. Итак, отрицательные значения глагола (mangeln) (конт.: не доставать, не хватать) (1 поле) употребляются и во II-ой строфе:

поле: Второе поле (это изречение после запятой в обеих строфах):

стр. (1 п.)... Was Gutes zu verrichten (выполнить что-либо хорошее - О. Д.)
стр. (2 п.)... Was Gutes zu vernichten (уничтожить что-либо хорошее - О. Д.).

В этой эпиграмме речь о войне прямо не идёт, но контекст обоюдного параллелизма подсказывает нам, что (II стр. (2 п.)... Was Gutes zu vernichten (уничтожить что-либо хорошее - О. Д.) - воссоздаёт иллюзию порабощения добра злом, а именно войной.

Война - это роковая (вековая) случайность, которая истребляет души, но они борясь отстраивают недавнее доброе былое (II стр. (2 п.) ... Was Gutes zu vernichten (уничтожить что-либо хорошее - О. Д.).

Противоборства «Мира и Войны» мы можем просмотреть в следующей эпиграмме:

Friede und Krieg
(Ein Krieg ist köstlich gut, der auf den Frieden dringt;
Ein Fried ist schändlich arg, der neues Kriegen bringt.).

Здесь выступают полярно соотнесённые антонимы:

стр. Krieg = II стр. Fried: 2.1 стр. köstlich = II стр. schändlich:
война мир; превосходный осквернённый
стр. gut = II стр. Arg
хорошо скупой, жадный, ничтожный, бессильный, жалкий.

В процессе движения по стихотворному предложению убираем центральные семантические звенья из строф:

стр. Ein Krieg (ist köstlich gut)
стр. Ein Fried (ist schändlich arg)

и выносим закономерную последовательность последствий после понятий: «война» (Krieg) и «мир» (Fried):

а) (Ein Krieg - der auf den Frieden dringt)
б) (Ein Fried - der neues Kriegen bringt)
а) (Война - которая приносит мир)
б) (Мир - который тянет за собой новую войну!).

Как не существует добра без зла, так и не существует мира без войны. Серьёзная, умствующая эпиграмма вызывает у читателя гамму размышлений относительно менталитета немца, который уже не мыслит их иначе, как взаимосвязанными, - и взаимоповторности (война-мир) и наоборот. Однако вот таким противопоставлением существующего автор достигает комического эффекта, в силу иллюзорности мира, - такой момент прослеживается и в эпиграмме:

Friede
(Friede ist besser als das Recht:
Dann Recht ist Friedens Knecht).

Ф. Логау смысловыми рифмами (I стр. Recht, конт.: право, закон) и (II стр. Knecht, конт.: раб, слуга) даёт понять, что закон принадлежит тому, кто сильнее, или кто из-за своей силы и нажима прав (мы можем сущ. das Recht трактовать как наречие recht, конт.: быть правым в чём-либо); но закон - это раб движущего, эволюционизирующего, развивающегося мира (ist Friedens Knecht).

Представив и проанализировав некоторые памятники Ф. Логау, мы можем с уверенностью фактографировать о его тонкости ума, чёткости полных (полнозвучных) рифм, выборе нужных лексических единиц («лексемной игрой» в поэтическом парафразе, художественных приёмов и т. д.). Они неординарны, хотя, на первый взгляд, - очень просты, и в них слышится влияние шпруха и его эпиграммы обладают своеобразной музыкальностью и темпо-ритмичностью (tempo ritmo - О. Д.), ибо музыка (слова) и в целом (как явление) способна подражать миру и подражать его творцу.

Это подражание «происходит иерархическим путём, благодаря сопоставлению макро- и микрокосма, «мировой» и «человеческой» музыки. Многие барочные теоретики, в первую очередь немецкие, разделяют средневековое убеждение в том, что малый мир, мир человека - это уменьшенное повторение, миниатюрная реплика мироздания».

Так выглядели краткие строки мужества и отважности (немецкие эпиграммы начала XVII в.), созданные мастером этого жанра - лирической поэзии - Фридрихом фон Логау.

Эстафету стойкости, мужества и правдивости, остроумия, глубокомыслия подхватил и продолжил силезец по происхождению как и Ф. Логау - врач, родившийся в протестантской семье, который изначально шёл по стопам М. Опица, - это Йоханн Шеффлер (Johann Scheffler) (1624-1677).

Сводки и отрывки его биографии сообщают о том, что «изучение Бёме делает его мистиком. В 1658 г. он перешёл в католицизм (будучи рождённым в протестантской семье), пленённый, по-видимому кажущейся цельностью догматики католицизма. Это типичный случай идеологического влияния католицизма XVII в. на протестантов Германии. Став монахом он много пишет против своих единоверцев. Как католический поэт он становится известен под псевдонимом Ангел Силезский (Angelus Silesius)» или в прямом переводе Ангелус Силезиус. Исходя из латинского прототипа данного имени мы можем трактовать его как «Силезский посланник» (ангел), «Посланник Силезии» (лат. Silesisches Bote).

Но примечательна и его подлинная фамилия (J. Scheffler), где укореняется утилизированный смысл, противоречащий его деяниям («scheffeln fr. Geld ~ фам. загребать деньги». Ангел Силезский (Scheffler), слушаясь своего таланта, данного ему свыше, собирал редчайшие сюжеты и фабулы, мысли и догадки, прозу и поэзию в копилку глубокой мудрости, пропускал через призму одухотворённо-мистической настроенности, чтобы всё вышеперчисленное суметь метко выплеснуть на листке бумаги (священном пергаменте застывшей вечности) XVII в. - словно опровергая возможность чисто прагматического смысла жизни и судьбы, - стремился не к материальным, а к духовным благам.

Основным же его кредо, кредо его повествований являлось то, что «общую всякой мистике идею самосозерцания как пути познания Ангелус Силезиус превращает в идею реального отождествления с миром и даже с Богом. Его мистический солипсизм, в сущности, лишает божественное объективного реального существования, вне породившего его человеческого сознания Бог существует для поэта, пока существует человек, верящий в него: существование Бога у Ангелуса Силезиуса зависит от существования человека, - тем самым поставлено под вопрос и всемогущество Божее».

Эту квинтэссенцию мы наблюдаем в эпиграмме «Der Himmel ist in dir» («Небеса в тебе» - О. Д.).

Der Himmel ist in dir
(Halt an, wo läufst du hin, der Himmel ist in dir.
Suchst du Gott anderswo, du fehlst, ihn für und für)

В этой эпиграмме мы наблюдаем последовательную дискретность (следуют блоки фраз, тормозящиеся строем знаков препинания - большей часть это запятые); это не случайно. Такой приём даёт возможность внимательному читателю заглянуть в себя с психологической точки зрения, поразмыслить над стереотипным ходом психофизических знаков, напр.: I стр. 1. Halt аn (конт.: остановись); 2. wo läufst du hin (конт.: куда ты убегаешь); 3. der Himmel ist in dir (конт.: небеса в тебе).

Здесь мы наблюдаем явление простой (по восприятию) метафоры (der Himmel ist in dir). Это мотив осознания человеческого бытия, его хода и постоянного движения во времени под небесами обетованными...

И это небо (небеса) он обволакивает (и заключает) в физическое тело человека, и даёт понять, что Бог невидим и непознаваем, т. е. чем больше его познаёшь, тем ты более становишься земным, например: II стр. 1. Suchst du Gott anderswo (конт.: ты ищешь Бога где-то? - О. Д.)\ 2. du fehlst, ihn für und für (конт.: ты его нигде не найдёшь - О. Д.).

Похожий смысловой состав мы наблюдаем в следующих эпиграммах:

Gott liebt nicht ohne mich
(Ich weiß, daß ohne mich Gott nicht ein Nu kann leben;
Werd ich zunicht, er muß von Not den Geiste aufgeben).

Цель этой эпиграммы доказать, что существование человека - это и есть уверования в нечто свыше, а именно непонятное, как и непонятна сама жизнь (её истинное) рождение, хотя некоторые её закономерности переходят из века в век, сложивши определённые тенденции.

У Ангелуса Силезиуса отсутствует богобоязнь, ибо мистика - это пересмотр мира из-за спины Бога или видение своего отражения в его астральных глазах (т. е. зеркало личностно-субъективного воображения).

Например, в эпиграмме (мы прилагаем к эпиграмме перевод Л. Гинзбурга - О. Д):

Ich bin wie Gott und Gott wie ich
(Ich bin so groß wie Gott, er ist als ach so klein;
Er kann nicht über mich, ich unter ihm nicht sein)
(Я как Господь велик. Бог мал, что червь земной.
Итак: я - не под ним. И он - не надо мной).

То же самое (т. е. единство с воображением и реальностью - О. Д.) Ангелус Силезиус эпиграммизирует вечностью, отождествляя Человека с вечностью, например:

Der Mensch ist Ewigkeit

(Ich selbst bin Ewigkeit, wenn ich die Zeit verlasse

und mich in Gott und Gott in mich zusammenfasse).

Автор осознаёт свою бренность и посему смело размышляет о ней, и его способность заключается в том, что он вдохновляет человека на противоборство с несправедливостью и наталкивает на мысль о величии человеческого рассудка, учитывая ситуацию Тридцатилетней войны в Германии XVII века.

Понятие вечности у Ангелуса Силезиуса координируется с понятием осознаваемого вознесения и уверенностью в жизни, в потустороннем мире, представляя себя на месте Бога, напр.: II стр. und mich in Gott und Gott in mich zusammenfasse. Здесь проскальзывает изрекаемая скороговорчатость как и у Ф. Логау (в некоторой степени учителя А. Силезиуса).

Парящий над кровавой Силезией Ангел роняет (12-сложные, 13 сложные) фразы с некоторой долей героики (иногда встречается метр александрийского стиха).

Как у Ф. Логау, видя так же ежедневно-текущие изменения, стремящиеся к совершенству - смерти (исходу), но смерть у него (Ангелуса Силезиуса) - это мотивация непонятной вечности (т. е. отмерить шаги, чтобы уйти в иной мир и посмотреть на себя со стороны) - к такому мнению относится конгениальная эпиграмма:

Der ewige Tod
(Der Tod, aus welchem ein neues Leben blühet,
Der ist's den meine Seel aus allen Töden fliehet).

Контекст данного изречения наводит на основы философских принципов барокко; если судить по Лейбницу, то «если всякая душа (конт.: Seel) - монада, и её деятельность направлена на самое себя, то познание есть лишь процесс постепенного осознания того, что имеется в состоянии бессознательного <...>. И наиболее уязвимая сторона рационалистических воззрений заключается в трактовке отношения души и тела». Эпиграмма «Der ewige Tod» свидетельствует о том факте, что человек, живя и познавая истину, медленно (ежедневно) умирает:

(I стр. Der Tod, aus welchem ein neues Leben blühet).

Bo II-й же строфе у него истолковывается скрытый приём повтора смысла и начала I-й строфы. Der ist's den ..., где вероятно I стр. Der + Tod: II стр. j> = (das Leben), т. e. I стр. до великого часа не осознаваемое, II стр. текущее видимое и вливание этих сил в дальнейший состав II стр. den (т. е. Akk. Kasus от der (m. р. кого? что?). Здесь подразумеваемо движение жизни, что превращается в смерть, что в миру непредотвратимо, но духовно эта смерть есть новое воображение жизни; но II стр. meine Seel aus allen Töden fliehet: где моя (его - О. Д.) душа бежит скрыться от смерти как «облачный сгусток».

У Фридриха фон Логау этот мотив биполярен: он и не боится смерти, но и понимает её истинность и быстротечность, и конец тем больше боится её, потому что она заберёт каждую его клетку. И главное зрим объективный мир - а значит и мысли (cogito ergo sum - О. Д.), т. е. рассудок (земной). Мы подобные сходства видим в эпиграмме Ф. Логау:

Der Tod
стр. (1) Ich furchte picht den Tod, (2) der mich zu nehmen kümmt
стр. (1) Ich furchte nicht den Tod, (2) der mir die [Meinen nimmt)!

В отличии от Силезиуса Логау применяет своеобразный художественный приём (повтор) (1) причина; (2) следствие. У Ф. Логау при наличии этих блоков ощутим некий замкнутый круг - будущего с настоящим, иногда будущее уже является прошлым:

I стр. (2) der mich zu nehmen kümmts; конт.: (смерть, которая придёт...) будущее далёкое либо близкое, но kümmt, т. е. есть спектральное приближение итога к человеку извне, чтобы «забрать меня» II стр. (2) der mir die Meinen nimmt; конт.: смерть, которая (вот уже сейчас, т. е. приблизилась и забирает) (nimmt - О. Д.) - это миг и его небытие (исход).

Анализ эпиграммы XVII века в Германии (ф. Логау и А. Силезиус) показывает, что эпиграммы начала и середины XVII века имели барочно-философское направление, т. е. сверкавшие переливавшимися жемчужинами глубоких воззрений и «словами-сигналами», т. е. лексемными эмблемами, тайно освещающими острый смысл насущного, того, что накапливалось в поэтических думах эпиграмматиков Ф. Логау и А. Силезиуса.

Эпиграммы Германии XVII века - своеобразные образные надписи на эпизодах тогдашней жизни, и в частности на перифериях военного века, они могут служить оплотом и девизом сердцу для душевного подъёма личности. Сколь бы смысловая ткань (содержание) ни было повальным, внушая броскость и резкость времени, их главная цель - это, вырвавшись из видимой образности зримого, запечатлиться двустишьем, укоренив в себе эпизод - символ, который сможет повториться в грядущем. Контекстуально-лексемная «игра», если понимать этот тезис образно - это словарь определенных мистических единиц, которые повторяясь и гармонизируя между собой создадут картину - стереотип данного времени, например Германии XVII века (Das Vaterland, Gut, Blut: символы - понятийные блоки из эпиграммы Ф. Логау, цитируемой выше) и т. д.

Эпиграмма сама по себе скрывает тенденцию виртуальности (смысловой образности), иными словами может быть мистически обрамлённой (эпиграммы А. Силезиуса).

Но археглавным и важным стержнем общего понятия эпиграммы Германии XVII века было осмеяние войны, её ханжества и глупости, её последствий, входящие в подконтекст описательность либо сатиризация атмосферы войны и её следствий.

Эпиграммы исследованных нами мыслителей-эпиграммистов (Ф. Логау, А. Силезиус) можно считать эталонами поэтической логики из парафраза и софической эпопеи, которые в центре своём имели целью подсказать человеку путь вечности.

Л-ра: Від бароко до постмодернізму. – Дніпропетровськ, 2002. – Вип. 5. – С. 53-64.

Биография

Произведения

Критика

Читати також


Вибір редакції
up