К вопросу о художественном своеобразии поэмы Овидия «Метаморфозы»
Н. В. Вулих
Произведение не имеет единого сюжета с постоянными героями. Овидий собрал в поэме большое количество мифов о превращениях, объединив их между собою согласно своим эстетическим принципам. Поэт не стремится к гармонии и симметричному расположению частей. Принцип симметрии и гармонии был характерен для произведений поэтов римского классицизма: Вергилия и Горация. Овидий же, напротив, хочет создать впечатление причудливого беспорядка. Поэт часто прерывает изложение мифологического материала, возвращаясь к прежнему эпизоду лишь в начале следующей книги; так X книга начинается рассказом об Орфее, к судьбе которого поэт возвращается в XI книге; в VIII книге рассказывается сначала о гибели Геракла, а позднее о его рождении.
Овидий стремится к непрерывной смене тона, чередуя скорбные, веселые, трагические и трогательные эпизоды, подавая события под разными углами зрения, вкладывая рассказ в уста воинственных героев, влюбленных юношей и женщин, морализующих стариков и старух, ревнивых жен и аллегорических персонажей. При помощи сложных приемов объединения контрастных эпизодов, чередования насыщенных действиями сцен со спокойными описаниями и диалогическими сценами поэт достигает впечатления единства произведения, покоящегося на принципе ποικιλία (пестроты, разнообразия).
Законченность придают поэме и ее начало и конец. Произведение начинается рассказом о сотворении мира из бесформенного хаоса (I кн.), а заканчивается повествованием о превращении Цезаря в комету. В заключительной XV книге поэмы с речью выступает Пифагор, который подводит философскую базу под тот принцип пестроты и многообразия, проявление которого поэт видит во всей окружающей его действительности.
«Все течет, и изменчив любой образуемый облик».
Во вступительных стихах поэмы Овидий говорит о том, что его привлекает задача создания «непрерывной песни» (carmen perpetuum). Ставя перед собою задачу написать большое эпическое произведение, Овидий тем самым вступает в известную полемику с эллинистическими поэтами школы Каллимаха, с произведениями которых он был хорошо знаком и к которым он очень близок в интерпретации мифов.
Александрийская школа Каллимаха выступила, как известно, с теорией «малой формы», культивируя эпиллии, гимны, эпиграммы и другие литературные безделушки. В противоположность александрийцам старшие современники Овидия Вергилий и Гораций были сторонниками содержательной, серьезной, богатой мыслями поэзии. Овидий как бы объединяет в своей поэме и римскую и эллинистическую тенденцию, создавая обширную эпическую поэму, состоящую, однако, из большого количества отдельных миниатюр, часто напоминающих эллинистические произведения.
Поэт второй половины периода принципата, Овидий уже потерял связь с полисным мировоззрением, стоит в стороне от политических тем, не ставит в своей поэме глубоких философских вопросов, ему чужда та углубленность, мировоззрения, тепоиски системы жизненных ценностей, которые были типичны для поэтов предшествующего периода. Вместе с тем этот поэт с живым интересом относится к окружающей его реальной жизни. Ни в одном произведении римской поэзии нет таких метких наблюдений, оригинальных сравнений, самостоятельно найденных красок, как в поэме Овидия. Мифологическое предание является для римского поэта средством поэтизации действительности. В своей поэме он создает некую поэтическую псевдореальность, полную чудесных превращений, населенную героями, удивительно напоминающими современных ему римлян, но все же поднятыми в поэтическую сферу вымысла, где их чувства облагорожены, движения и внешность опоэтизированы.
В научной литературе об Овидии отмечалось, что в образах мифологических героев поэт изображает своих современников, наделяя свои персонажи психологией современных людей: галантный Аполлон, преследующий простушку Дафну, легкомысленный Юпитер, ревнивая Юнона, кокетливая Венера, влюбленный Киклоп и другие персонажи поэмы — римляне, переселенные в мифологический мир. Поэма, как это не раз отмечалось, полна анахронизмами. Древность, которую идеализировали поэты старшего поколения, не вызывает, интереса у Овидия. Его герои одеты в современную ему одежду, их нравы и обычаи — нравы и обычаи современных поэту римлян, они пользуются современный римским оружием, приемами боя и утварью. Однако эти живые реальные черты современной психологии и быта соединены в поэме со сказочной фантастикой. Герои поэмы летают по воздуху, сражаются с чудовищами, преследуют прекрасных нимф и дриад, чудесно превращаются в животных, растения, деревья, яркие цветы, прозрачные источники и тяжелые камни.
Такое соединение мифологической фантастики с реальными наблюдениями над окружающей жизнью и психологией человека было характерно для александрийской поэзии. По мнению акад. И. И. Толстого, александрийцы спасли миф, приблизив его к современности.
Однако, следуя в известной степени за александрийцами, Овидий и отличается от них в целом ряде моментов. Римский поэт никогда не стремится к нагромождению ученых деталей, к фиксации отдельных натуралистически точно зафиксированных штрихов, как это часто делают эллинистические поэты. Его описания всегда составляют целостную законченную картину. Эстетический подход поэта к изображению окружающего мира и человека обнаруживает целый ряд общих моментов с памятниками современного поэту изобразительного искусства.
В искусстве Августовского периода можно отметить два основных направления: с одной стороны, парадное официальное искусство, часто служившее целям политической пропаганды, с другой — искусство римского интерьера, живопись, покрывавшую стены частных домов и служившую украшением быта. Сюжеты для стенной живописи художники черпали из сокровищницы античной мифологии. С I в. до н. э. расцветает стенопись. Картины пестрят изображениями тритонов, силенов, кентавров и других мифологических персонажей. Для поэмы Овидия, характерны деления на отдельные повествовательные части.
В то время как в парадном официальном искусстве царит торжественная размеренность движений и симметрия, портрет идеализирован, искусству частного интерьера присуща динамика, пестрота, обилие декоративных элементов и ярких красок.
Исследователи поэмы «Метаморфозы» обратили внимание на то, что при обрисовке пейзажа Овидий постоянно использует памятники стенной живописи.
Гроты и пещеры, рощи и камни, которые постоянно фигурируют в «Метаморфозах», составляют обычные элементы пейзажей стенной живописи. Пещеры у Овидия носят на себе следы влияния искусства, они украшены разноцветными раковинами и блистающими камнями, выложены пористым туфом, поэт любит подчеркивать искусство, которое проявляет природа, создающая подобные гроты. Природа подражает искусству: «SImulaverat artem ingenio natura suo». Овидий рисует те типы пейзажей, которые встречаются на памятниках стенной живописи: 1) сакральный пейзаж, 2) луговой пейзаж, 3) одинокое дерево, украшенное венками и лентами, 4) водопады и источники, 5) берега рек и т. п. Подчас Овидий как бы прямо списывает свои пейзажи со стенных картин. Таковы описание рощи муз и пейзаж с отдыхающим на берегу стадом.
Привлекает Овидия и современное ему садово-парковое искусство. В отдельных деталях описаний можно заметить реальные черты, характерные для устройства римских садов. Так, например, деревья, которые следуют за Орфеем, подчиняясь его волшебной песне — привычные для римлянина деревья южного сада. Поэт стремится подчеркнуть сочетание различных оттенков зелени. К такому искусному сочетанию цветов стремились римские садовники при устройстве парков.
Таким образом, мир природы поэт вводит в свою поэму, как бы пропуская его сквозь призму современного ему искусства.
Во второй половине правления Августа стенная живопись, по наблюдениям Курциуса, наводняется большим количеством разнообразных динамических фигур с выразительной мимикой. Художники проявляют острый интерес к показу движения, к жанровым сценкам, любят изображать бегущие и летящие фигуры. Эстетические тенденции этого искусства с его интересом к динамике, мимике, игре красок близки Овидию. В поэме мы встречаемся с пестрой галереей отчетливо обрисованных в своем внешнем облике героев. При описании их поз и движений, при подаче сценария поэт также использует памятники изобразительного искусства. Наглядность, зрительная конкретность образов и описаний составляет одну из важнейших особенностей поэтического искусства Овидия. Именно эта особенность поэмы «Метаморфозы» сделала ее неисчерпаемым источником сюжетов для картин и иллюстраций, начиная со средних веков.
Многие описания представляют собою как бы комментарий к памятникам изобразительного искусства. Изображение полета Дедала и Икара мы встречаем на помпеянских картинах. Овидий в своей поэме как бы поясняет нам настроение людей, смотрящих на картине вслед летящим героям. Эти люди, по мнению Овидия, принимают Дедала и Икара за богов.
Давая описание влюбленного Киклопа, сидящего на скале с палкой и свирелью, Овидий как бы видит перед собою настенные изображения. На одной из картин второго помпеянского стиля изображено многовесельное судно, плывущее мимо погруженного в свои переживания Полифема. Овидий поясняет нам в своей поэме, что Полифем так увлечен Галатеей, что суда могут спокойно совершать плаванье около страшного берега, не боясь нападения. В свое повествование Овидий вводит и фигуру пастуха Акиса. Пастушеская фигура изображена на ряде картин, из которых некоторые явно датируются временем более ранним, чем поэма Овидия.
На картине, датируемой началом Августовского периода и найденной в одном римском доме, изображено наказание Актеона Артемидой.
Картина состоит из двух частей: в одной изображено омовение Артемиды в источнике, в другой — растерзание Актеона собаками. Фигуры на одной картине полны грации, движения пластически спокойны, другая — проникнута острой динамикой. По такому же принципу строит свое повествование и Овидий. Он рисует сначала идиллически «спокойную сценку приготовления к купанию, затем дает полное движения описание растерзания Актеона собаками. Элементы пейзажа у Овидия здесь те же, что и на картинах: скалы и камни.
В свои описания произведений изобразительного искусства поэт вносит обилие тонких нюансов, изысканную игру красок, богатство живописных деталей.
Интересно, например, описание рисунков, которые выткали Арахна и Паллада. Рисунки эти — разных художественных жанров. Арахна изобразила спор Паллады и Нептуна, проходивший в присутствии 12 торжественно сидящих богов; поэт подчеркивает их величественные позы и видит особое достоинство
работы в индивидуализации персонажей, в тонкости работы Арахны:
...Sua quemque deorum
inscribit facies: Iovis est regalis imago.
[…]
Похищение Европы — один из распространеннейших в античном изобразительном искусстве сюжетов. Очень часто он служит предметом изображения и в стенной живописи. Именно здесь всегда особо подчеркивается мимика, жесты, выразительность всего облика Европы.
Поэт изображает и цвет самой ткани. Он таких тонких оттенков, что переход одного цвета в другой ускользает от глаза. Овидий сравнивает переливы цветов с оттенками радуги. При отчетливости красок их переходы незаметны смотрящему:
In quo diversi niteant cum mille colores
Transitus ipse tamen spectantia lumina fallit.
По сравнению с эллинистической поэзией римский поэт обогащает свои описания игрой красок, выразительностью, тонкостью наблюдений.
В различных произведениях эллинистической поэзии часто дается оценка различным памятникам искусства. Авторы эллинистической эпиграммы также особенно ценят жизненную правдоподобность изображаемого. Однако эта правдоподобность либо просто прокламируется, либо показывается лишь в наиболее внешних своих проявлениях. У Главка есть эпиграмма на Вакханку Скопаса. Поэт, однако, не делает попытки подобно Овидию, раскрыть своеобразие памятника, он лишь указывает на то, что ваятель дал своей Вакханке душу. Асклепиад Сидонский описывает Феспиад Праксителя; они находятся в исступлении, но это исступление не показано. Говорится лишь о том, что одна из них взвалила себе на плечи льва, а другая козла. Правдоподобность изображения телки проявляется в том, что она вот-вот должна замычать, а Зевс изображен так, как будто бы знаменитый Фидий видел его на Олимпе. Поэт не дает описания черт лица, выражения, специфических особенностей изображения Зевса — верховного божества греческого Олимпа. Таково же описание памятников изобразительного искусства и в других эпиграммах эллинистического периода.
Феокрит, описывая изображение на кубке, дает не столько целостную картину, показывая выразительность мимики и движений, сколько подчеркивает, как типичный «ученый» поэт эллинистической эпохи, отдельные натуралистические детали, делающие изображения правдоподобными. Он говорит о «ввалившихся» от любви глазах влюбленных, описывает вздувшиеся от напряжения жилы у старика-рыбака. В отличие от Феокрита римский поэт дорожит прежде всего целостной картиной. Это отличие Овидия от ученой эллинистической поэзии может быть показано на ряде мест поэмы «Метаморфозы».
Так, в VIII книге поэт рассказывает о благочестивых старках Филемоне и Бавкиде, которые дали приют в своем бедном доме Юпитеру и Меркурию. Овидий описывает бедный быт стариков и скудный ужин, которым они радушно угощают своих божественных гостей. Деревенский быт с его безыскусственностью не раз привлекал внимание эллинистических поэтов. У Феокрита можно встретить ряд подробностей, очень точно фиксирующих отдельные штрихи сельского быта, особенности сельскохозяйственных работ, рыбной ловли, жатвы и т. п.
У рыбака, который тащит невод, вздуваются от напряжения на затылке жилы, увлеченно описываются удочки, крючка, приманки, старый челнок на подпорках и другие детали рыбной ловли; с точностью естествоиспытателя перечисляет Феокрит цветы и травы, растущие у источника в эпиллии о Гиласе.
Отдельные подробности, характеризующие жизнь бедной старушки Гекалы, мы встречаем и во фрагментах Каллимаха.
Овидий дает нам целый сценарий с точной фиксацией движений действующих лиц. В его описаниях нет инертных ученых деталей; все предметы принимают участие в действиях персонажей; эти предметы берут в руки, переставляют и т. д.
Особое внимание уделяется ужину. Овидий создает красочный натюрморт, в котором все детали направлены на создание блещущей красками картины, передающей характерные черты современного поэту сельского ужина. В самой его скудности поэт усматривает живописную сторону: он отмечает цвета поданных плодов (bicolor sincerae baca Minervae), описывает глиняные сосуды с простым узором из резного бука, внутренность которых залита желтым воском, синие сливы и виноград, сорванный с пурпуровых лоз, посредине стола стоит мед белоснежного цвета.
Живописность, многокрасочность картин типичны для искусства Овидия.
Показательно и сравнение рассказа о Киклопе у Овидия с идиллией Феокрита. Римский поэт отбрасывает черты смешного и трогательного, характерные для героя Феокрита, и вносит элементы буколического стиля Вергилия. Огромный и страшный Киклоп в поэме наделен тонким поэтическим чувством. Уродливый герой любуется сочетанием ярких красок цветов и плодов. Белизну Галатеи он сравнивает не с цветом парного молока, как наивный герой Феокрита, а с лепестками цветов, с прозрачностью стекла и льда. Он любуется плодами: на лозах красуется виноград золотого и пурпурного цвета, сливы также двух цветов — темного и желтого, как воск. Овидий любит пестрые и разнообразные краски, стремится распространить принцип ποικιλία на мельчайшие детали описания поэмы. Эти особенности сближают его поэтическое искусство с помпеянской живописью.
Своих героев поэт любит изображать в движении, как и современные Овидию художники.
Стремительно бежит Аталанта («Cursus facit ille decòrem»). Этот «decor» составляют: быстрые движения ног, игра относимых ветром тканей одежды, волосы, разметавшиеся по спине, белоснежной, как слоновая кость. Тело розовеет от движения, и этот розовый цвет поэт сравнивает с тем розовым полумраком, который дает пурпурный занавес, пропускающий дневной свет. Дафна во время бега также «decens».
В моменты борьбы, метания дротика, скакания на коне, купания, когда руки энергично разбрызгивают струи воды, во время тканья и других процессов движения прекрасны герои Овидия. Украшают героев и душевные переживания. Страх делает прекрасной Левкотею, стыдливость украшает возлюбленного нимфы Салмакиды. Прекрасна печальная Прокрида и раскрасневшаяся от стыда и испуга Диана, застигнутая Актеоном.
Движения, жесты и позы героев поэт часто изображает, используй и те зрительные впечатления, которые давало ему театральное искусство.
О характере зрелищ, оказавших влияние на мир образов а «Метаморфозах», мы плохо осведомлены. Известно, что в эго время процветал пантомим. Существовали и разнообразные танцевальные представления на мифологические темы. Актеры изображали Ниобу, Персея с Горгоной, Андромеду, суд Париса, Дедала и Икара. Актер, по свидетельству Лукиана, должен был хорошо знать Гомера, Гесиода и лучших поэтов, особенно трагических.
Театральность поз и движений своих персонажей часто подчеркивает Овидий. Театральные зрелища оказали влияние и на стенную живопись. В качестве декоративных элементов часто встречаются здесь театральные маски и театральный занавес.
Каллиопа в поэме Овидия, собираясь исполнить перед Минервой свою песню, встает, как певец во время публичного выступления. Венок украшает ее распущенные волосы, большим пальцем она щиплет струны. Аполлон держится, как актер. Поэт отмечает, что у него «status artificis». Одежда его пестра и многоцветна, длинная хламида волочится по земле, лира украшена драгоценными камнями, пестреющими на белоснежной кости.
Персей сражается с чудовищем, и боги и люди встречают его победу, как в цирке, аплодисментами. Ахилл раздражен во время сражения, как бык, целящийся рогом в пурпурное одеяние противника.
Особенно заметно влияние театральных зрелищ в тех эпизодах поэмы, в которых выступают аллегорические персонажи. Поэт создает столь богатые театрализацией сценки, что они могли бы служить прекрасной канвой для пантомимических и танцевальных зрелищ.
Чрезвычайно интересно с этой точки зрения описание пещерыбога Сна, к которому направляется вестница богов Ирида. Действие здесь развивается постепенно и показано во всех своих зрелищных элементах: сначала описывается преддверие пещеры, зрителя ведут постепенно в самый центр сонного царства, где на ложе покоится божество Сна. Поэт показывает одноцветное, тусклое покрывало описывает спящие в разнообразных позах фигуры видений. Показан неожиданный эффект, который производит в этом тусклом сумеречном покое появление сверкающей богини Ириды. Ее движения четко изображены. Она раздвигает спящие видения и пробирается к ложу повелителя снов. Просыпающийся бог с трудом поднимает веки и ударяет в грудь подбородком.
Слуги повелителя Снов, меньшие божества: Морфей, Фантаз и другие — актеры, имеющие каждый свое амплуа. Морфей подражает людям. Он перевоплощается в различные образы и изображает разных людей, пользуясь привычными для каждого словами и жестами, подражает их голосу и походке. Он разыгрывает роль Кейка у изголовья спящей Алкионы. Он проливает притворные слезы. Другие Сны подражают животным и неодушевленным предметам.
Сценичность, стремление расположить действующих лиц в определенном порядке, напоминающем живую картину, характерно и для описания дворца Солнца. В центре расположен трон, на котором восседает Гелиос, одетый в пурпурную одежду, украшенную драгоценными камнями. Справа и слева от него стоят Дни, за ними Месяцы, Годы, Века и Часы на равных расстояниях positae spatiis aequalibus Ногае). Стоит Весна, увенчанная цветущим венком, обнаженное Лето в повязке из спелых колосьев, Осень, грязная от раздавленных гроздьев, Зима с взъерошенными белыми волосами.
С такими же элементами театрализации изображен дворец Молвы, дан образ богини Зависти и богини Голода.
Описывая посещение Минервой царства богини Зависти, поэт точно фиксирует жесты, мимику действующих лиц, их переходы с места на место. Отмечен характер движений завистливой богини: она лениво (pigre) поднимается с земли, лицо ее стягивается от вздохов. Она бледна, худа, глаза ее всегда смотрят в сторону.
Красочно и четко подан и внешний облик богини Голода: кожа, сквозь которую просвечивают все внутренности, выступающий скелет, ввалившийся живот, торчащие коленные чашечки.
Эти зрительно обрисованные аллегорические фигуры, в которых человеческие свойства получили преувеличенное, но конкретное выражение, непохожи на аллегорические персонажи «Энеиды» Вергилия. Следуя традиции философов и эпоса Энния, Вергилий рисует чудовищ, во внешнем облике которых нарушены привычные пропорции реального тела. Перед нами философски обобщенное, насыщенное мыслью изображение отвратительных и гибельных пороков.
Аллекто непрерывно превращается в разные виды, она обвита черными змеями, свои «furialia membra» она скрывает, перевоплощаясь в образ старухи.
Богат символикой образ богини Молвы. Это — существо гигантского роста, достигающее головой неба («monstrum horrendum ingens»). Ее внешний облик трудно представить; она как бы соткана из различных элементов, тело ее покрыто огромным количеством перьев, она смотрит тысячами бодрствующих глаз, говорит тысячами языков, слушает тысячами ушей.
Художественные приемы Овидия и Вергилия различны. В то время как Овидий стремится к максимальной наглядности, к четкой описательности и красочности, Вергилий рисует свои образы как бы отдельными глубоко продуманными штрихами, заставляя читателя разгадывать замыслы поэта, дополнять и дорисовывать намеченную им картину.
Рисуя приготовления к охоте в четвертой книге своей поэмы, Вергилий рассказывает, что через ворота мчатся: «retia rara, plagae, lato venabula ferro, Massilique ... equites et odora cantini vis».
Одушевленные и неодушевленные предметы поставлены здесь в один ряд в простом перечислении. Поэт не стремится к зрительной отчетливости изображения. На фоне этого суммарно данного перечисления выделяется только конь Дидоны, в нетерпении ожидающий свою госпожу и кусающий пенные удила.
В одежде действующих лиц Вергилий подчеркивает только два обобщающих цвета: пурпур и золото. Нет конкретизации внешнего облика героев: «pulcherrimus Aeneas», «laetus lulus».
С таким же безразличием к внешней описательности и даже к простой правдоподобности действия дается рассказ об охоте.
Не успела процессия добраться до леса, как уже с одной стороны спускаются козы, с другой — целое стадо поднимающих за собою пыль оленей. Внимание поэта задерживается только на образе мальчика Иула. Он скачет на своем коне в мальчишеском нетерпении и жаждет подвигов.
Особенности художественного метода рисования штрихами могут быть показаны на многочисленных примерах из поэмы Вергилия. Овидий, как было отмечено, следует другим художественным принципам.
В заключительных книгах Овидий стремится дать несколько отличный от других частей поэмы «римский стиль». Поэт, таким образом, вступает здесь в некоторое соревнование с римскими поэтами я вместе с тем откликается на официальные требования идеологов принципата создавать произведения в больших жанрах на римские темы.
Начиная с XII книги Овидий излагает события Троянской войны, находя и здесь материал для рассказов о чудесных превращениях. Однако в отличие от начальных частей поэмы он описывает превращения скупо и лаконично, без той наглядности и красочных деталей, которые характерны для других книг. В этих частях произведения поэт пользуется стилистической окраской, типичной для ряда римских литературных жанров. Троянские темы характерны для древнеримской трагедии; в споре Аякса и Одиссея используются приемы ораторского искусства, в любовных эпизодах звучат мотивы римской элегии, в рассказах о странствиях Энея имеется подражание Вергилию, а в XV книге в уста Пифагора вкладывается философское обоснование темы о превращениях и теории переселения душ, которую использовали римские поэты в своих эпических поэмах со времени Энния.
Стремление к разнообразию проявляется здесь в подборе разнообразной стилистической окраски для различных эпизодов. На эту часть поэмы также распространяется метод «ποικιλία», который составляет основной эстетический принцип всей поэмы.
Излагая ряд римских легенд, поэт создает «римский колорит» и для внешнего вида своих героев, опираясь на архаическое римское искусство, а не на эллинистическо-римские памятники, как в других частях поэмы. Помона держит правой рукой искривленный серп и ухаживает за плодовыми садами, не имеют ярко очерченного внешнего облика Ромул и Эней. Божественный, сын Аполлона, являющийся во сне римлянину, выглядит как древнее изображение в римском храме: в левой руке он держит палку, правой разглаживает бороду. Овидий описывает грубый танец пастуха Апула, тщетно пытающегося воспроизвести изящные движения нимф, его грубую брань.
Средством передачи «римского колорита» является и введение элегической окраски в ряд любовных эпизодов поэмы. Сводницу римской элегии напоминает превратившийся в старуху Вертумн, склоняющий Помону к любви печальным рассказом о трагической страсти Ифиса к Анаксарете. Как влюбленный юноша римской элегии, Ифис поручает свои любовные жалобы табличкам, исполняет серенады у порога своей возлюбленной, обращается с любовными жалобами к дверным косякам. Используя знаменитый мотив элегии Проперция «Cynthia prima fuit, Cynthia finis erit», Вертумн уверяет Помону: «Tu primus et ultimus illi ardor eris». С традиционной просьбой юноши римской элегии обращается к Цирцее влюбленный Главк: «Nec medeare mihi sanesque haec vulnera mando fineque nil opus est; partem ferat illa caloris».
В повествование введены окрашенные эпическим колоритом эпизоды странствий Энея, рассказывается о превращении его кораблей в морских богинь. В этих частях поэмы Овидий пользуется некоторыми архаическими оборотами, заимствованными из эпического языка Энния и Вергилия, он называет Анхиза «magnanimus». Марс обращается с речью к Юпитеру, напоминая об его обещании вознести Ромула на небо. Здесь Овидий использует словесную формулу Энния: «Unus erit quem tu tolles in caerula caeli».
В последней, XV книге, представляющей собою философское заключение произведения, Овидий широко использовал мотивы поэмы Лукреция и пифагорейской философии; Овидий развернул здесь картину вечного движения, вечной смены явлений в окружающем мире, тем самым давая философское обоснование тому принципу «ποικιλία», который характерен для эстетического взгляда Овидия на окружающий мир.
Принцип вечной изменчивости в природе поэт иллюстрирует рядом картин: сменой дня и ночи, чередованием времен года, изменением живых организмов и т. д. Овидий перечисляет различные чудеса, происходящие в природе. В поэме приводится ряд анекдотических рассказов, почерпнутых из популярной философской литературы о реке киконов, из которой нельзя пить воду, так как внутренности людей покрываются мрамором, о воде других рек, окрашивающей волосы в янтарный цвет, о копье Ромула, из которого вырастают листья, и т. п. Красочное описание всех этих процессов дается в поэме. Вместе с тем Овидий вносит иногда и юмористическую окраску в свое повествование, показывая тем самым, что научная теория не является для него серьезным моментом. Он сравнивает вздувшийся холм с надутым мехом из козлиной шкуры,шутит над тем, что вода некоторых источников излечивает от пьянства и т. д.
Поэт не проявляет глубокого интереса к научным теориям, но с меткой наблюдательностью, с присущей ему зрительной четкостью описывает превращение гусеницы в бабочку, головастиков в лягушек, поведение птицы Феникса, сидящей на верхушке трепещущей пальмы.
В умении видеть, описать и показать разнообразные явления окружающего мира — от грандиозной картины превращения хаоса в прекрасно устроенную вселенную, от изображения многообразных чувств человека до мельчайших процессов превращения гусениц в бабочек, — состоит одна из важнейших специфических особенностей Овидия. Творчество поэта богато меткими зарисовками, блещет живой наблюдательностью, полно оптимизма, любви к ярким краскам, к пестроте, разнообразию, динамике в природе и человеческой жизни.
Поэт прокладывает новые пути в римской поэзии, обогащая ее меткими наблюдениями, расширяя ее изобразительные возможности.
Творчество Овидия имеет большую художественную ценность и в наши дни.
Л-ра: Классическая филология. – Ленинград, 1959. – С. 103-116.
Критика
