Над строками державинской оды
В. Дагуров
В «Памятнике», являющемся державинской версией оды Горация, Державин себе в заслугу ставит дерзость «в сердечной простоте беседовать о боге». Скорее всего имеется в виду ода «Бог», одна из вершин не только его творчества, но и мировой поэзии в целом. Несмотря на проклятия церковников, эта ода стала самым известным произведением русской поэзии во всем мире. Она была переведена почти на все европейские языки. Даже во дворце китайского императора висел на стене перевод этой оды.
Ода «Бог» — чистейший образец философской линии в русской поэзии, берущей начало с естественнонаучных од Ломоносова. На основе анализа одной этой оды можно получить богатое представление о поэтической системе Державина — яркости метафор, глубине и отточенности образов, поистине космическом масштабе его мышления. Ни одного лишнего слова, ни одной погрешности вкуса, на едином мощном дыхании развертывается эта ода-метафора во славу человеческого гения.
Особенное распространение среди передовых умов в начале XVIII века приобрел деизм. Идеями деизма были проникнуты сочинения Вольтера и Руссо во Франции, Локка и Толанда в Англии. Это воззрение предполагает, что бог (латин. deus — бог), совершив акт творения, предоставил затем природе развиваться по собственному ходу вещей. Вольтер еще в работах 30-х годов высказывал материалистические воззрения, что принципы организации вселенной познаются не «божественным откровением», а натурфилософией, что человек как живое существо является частью органической природы, и он смертен, ибо кровь и плоть его — единственная форма существования. Наконец, гениальные физические открытия Ньютона, Ломоносова, Франклина и других способствовали материалистическому пониманию основного вопроса философии. Вольтеровский деизм, отводя богу роль первотолчка, объективно подготавливал почву для атеизма великих французских материалистов.
Державин не мог не быть знаком с трехтомником «Опыта о всеобщей истории и о нравах и духе народов» Вольтера, с его «Философскими письмами». Поэт был убежден в том, что вне и независимо от человеческого сознания существует природа, представляющая собой гармоническую совокупность бесконечного числа различных материальных образований. Начало оды «Бог» говорит само за себя:
О ты, пространством бесконечный,
Живый в движеньи вещества,
Теченьем времени превечный,
Без лиц, в трех лицах божества!
В собственных объяснениях на собственные стихи автор указывает, что он, «Кроме Богословского Православной нашей Церкви догмата, разумел тут три понятия метафизические (философские, — В. Д.), т. е.: бесконечное пространство, беспрерывную жизнь в движении вещества и нескончаемое течение времени...».
Ода называется «Бог», но она насквозь пронизана идеями деизма, в ней нашли поэтическое отражение самые передовые взгляды натурфилософов и даже новейшие космологические воззрения:
Измерить океан глубокий,
Сочесть пески, лучи планет
Хотя и мог бы ум высокий, —
Тебе ж числа и меры нет!
Разве это не развернутый тезис первой строки оды?
А разве не согласуется с материалистической концепцией следующая строфа, где так красочно описывается изначально суть другой категории материи — времени?
Хаоса бытность довременну
Из бездн ты вечности воззвал,
А вечность, прежде век рожденну,
В себе самом ты основал:
Себя собою составляя,
Собою из себя сияя,
Ты свет, откуда свет истек.
Четвертая строфа вступает в противоречие с учением о бессмертии души:
Ты цепь существ в себе вмещаешь,
Ее содержишь и живишь;
Конец с началом сопрягаешь
И смертию живот даришь.
Или другое место этой оды, где легко прочитывается мысль, что в смерти отдельного существа заложено бессмертие вида:
Твоей то правде нужно было,
Чтоб смертну бездну преходило
Мое бессмертно бытие.
Все эти мысли современному читателю могут показаться обычными, само собой разумеющимися, недостойными того, чтобы облекать их в поэтические одежды. Такая трансформация восприятия — заслуга нашего материалистического мышления. Но при жизни Державина великие французские материалисты Дидро, Ламетри, Гольбах еще только-только расшатывали вековое здание метафизики, закладывая как динамит под его опоры диалектику. И тем ценнее это поэтическое свидетельство, что идеи энциклопедистов разделяли далеко не все даже и в XIX веке. Именно эти мысли и делали державинскую оду столь знаменитой во всем мире, а ее поэтический запал для тогдашних читателей дух захватывающим! Да и сегодня хочется отдать дань авторскому прозрению, граничащему с научным:
Частица целой я вселенной,
Поставлен, мнится мне, в почтенной
Средине естества я той,
Где кончил тварей ты телесных,
Где начал ты духов небесных
И цепь существ связал всех мной.
Не царь природы, не венец творения господа человек, а «частица... в почтенной средине естества», к тому же он связывает «цепь существ». Этот образ как бы предвосхищает эволюционную теорию Жана Ламарка, которая появится четверть века спустя. А какова смелая фантазия в предположении, что есть существа выше человека «телесного» в виде «духов небесных»! А как образно живописует поэт бесконечность вселенной:
Как капля в море опущенна.
Вся твердь перед тобой сия.
Но что мной зримая вселення?
И что перед тобою я?
В воздушном океане оном,
Миры умножа миллионом
Стократ других миров, — и то,
Когда дерзну сравнить с тобою,
Лишь будет точкою одною:
А я перед тобой — ничто.
«А я перед тобой — ничто». Это не конечный тезис, а, напротив, отправная точка для диалектического спора о величии человека.
Ничто! Но ты во мне сияешь
Величеством твоих доброт;
Во мне себя изображаешь,
Как солнце в малой капле вод.
Конечно, Державин был набожным человеком, о чем свидетельствуют и его оды на религиозные темы, и поэтические переложения псалмов. И когда он в 1784 году «поехал в Нарву, ...нанял горенку в городе у одной старушки немки, с тем, чтобы она его и кормила, и запершись сочинял оду сию несколько дней сряду», двигало им, несомненно, религиозное чувство. Однако, читая оду «Бог», так и подмывает переименовать ее в «Природу», и тогда все становится на свои места, ибо эта ода есть гимном природе, но еще больше человеку.
Следует панегирик человеку, едва ли не самый выразительный в русской поэзии:
Я связь миров, повсюду сущих,
Я крайня степень вещества;
Я средоточие живущих,
Черта начальна божества;
Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю,
Я царь — я раб — и червь — я бог!
Поистине можно понять изумление одой «Бог» декабриста Вильгельма Кюхельбекера, прочитавшего ее в заключении: «У Державина инде встречаются мысли столь глубокие, что приходишь в искушение спросить: понял ли сам он вполне то, что сказал».
Но в том и заключаются таинство и сила поэзии, что каждый читатель прочитывает произведение как бы заново, и державинское утверждение «я бог!» звучит сегодня как гимн человеку, во имя которого и написано это гениальное творение поэта.
[…]
Л-ра: Литературная учёба. – 1980. – № 2. – С. 167-169.
Критика
