Концепция человека в творчестве Державина
E. H. Боровская
Ум и сердце человечье
Были гением моим...
«Признание»
В литературной жизни XIX века Державин занимал противоречивую позицию. Он, конечно, классицист, одописец, наследник Ломоносова. Но в то же время он наследник и Сумарокова, любит сочинять песни.
Для Державина было характерно тяготение к простоте и естественности в творчестве. В его поэзии много автобиографического, лично пережитого. Державин умел прислушиваться к внутренним процессам душевной жизни. С ним начинают входить в поэзию картины русской жизни, русской природы, русские люди. Но в истории русской литературы прежде всего Державин остался крупнейшим представителем высокой, гражданственной поэзии классицизма.
Никому из своих подражателей он не хотел передавать музы, искренне думая, что наследником его будет В. А. Жуковский — поэт совершенно другой формации, который уже прослыл романтиком: «Тебе в наследие, Жуковский! Я ветху лиру отдаю».
Но вот прошел лицейский экзамен и, «в гроб сходя», Державин «благословил» лиру юноши Пушкина, самого естественного своего преемника.
Человек традиционно стоит в центре литературного произведения. В соотношении с человеком находятся «не только изображение социальной деятельности, быта, но также природы, исторической изменяемости мира и т. д. В тесном контакте с тем, как изображается человек, находятся и все художественные средства, применяемые писателем».
Если говорить о концепции человека в творчестве Державина, то новаторство писателя заключалось в том, что он обратился к изображению человека, взятого в его отношении не только к государственному долгу, но и к самому себе.
Как считает А. В. Западов, «появление в стихах самого поэта с его мыслями, делами, заботами, с его друзьями, домашними, с его врагами — знаменовало большой шаг в развитии русской реалистической поэзии».
Не только себя — и самих монархов Державин сумел изобразить по-новому, как бы напоминая им об их естественной, человеческой природе.
Цари! — Я мнил, вы боги властны,
Никто над вами не судья, —
Но вы, как я, подобно страстны
И так же смертны, как и я.
«Властителям и судьям»
Он изображал их, как и себя, в той же стилистической манере живописной конкретности, материальности, на фоне ярко воссозданной обстановки и быта. Отсюда — бытовые детали, которые отнюдь не унижают, а напротив, возвеличивают монарха и не требуют риторики от поэта:
Мурзам твоим не подражая,
Почасту ходишь ты пешком,
И пища самая простая
Бывает за твоим столом...
«Фелица»
В стихах Державина — это было его принципиальным успехом, его творческим достижением — появляются фигуры конкретных людей. Их поведение описывает поэт, к нам обращает свои упреки и назидания.
Портреты людей, представленные в его стихах, соблюдают сходство с оригиналом. Причем помимо портрета мы видим указания на имя и должность, факты биографии, увлечения, персональное отношение автора к своему герою.
Державин зорко следит за жизненными путями своих героев и отмечает их движение. Сначала он думал о Екатерине одно — и написал «Фелицу», потом изменил свое мнение и стал критиковать поступки императрицы, о чем подробно рассказал в «Записках».
Внимание к конкретному человеку было шагом к новым формам типического в русской поэзии, ведь, создавая конкретный портрет, поэт именно через него пришел к созданию типического образа:
Таков, Фелица, я развратен!
Но на меня весь свет похож.
«Фелица»
Можно утверждать, что к изображению типического поэт шел несколькими путями, в том числе создавая портрет социальный, например российского вельможи («Читалагайские оды», «К Фелице», «Вельможа»), часто используя для этого сатиру («Вельможа»), причем, как указывает А. В. Западов, представленная в виде монолога ода звучит именно от лица Гаврилы Романовича Державина, а не мастера-поэта вообще (еще один вариант представления личностного начала в поэзии). Типическое создается за счет обобщения отличительных черт российских вельмож: «Это не Потемкин или Зубов, но и Потемкин, и Зубов, и Безбородко, и Нарышкин, и Панин, Репнин, и многие, многие другие родовитые и «случайные», то есть находившиеся в фаворите у царицы люди, которых Державин знал, наблюдал как подчиненный и, конечно же, как писатель, а потом зарисовал в своей оде». «Державин в своих стихах описывает именно данного человека, со всеми особенностями его личной биографии и душевных качеств, которые поэт заметил или о которых хотел сказать. Пожалуй, не осознавая великого значения того, что он делает, Державин с помощью этих индивидуальных черт шел к созданию типического образа царедворца, русского вельможи XVIII века, — фигуры ему хорошо известной и памятной».
Осмысление природы человека Державиным не копирует полностью представление просветителей, он предлагает самобытные и оригинальные трактовки данного вопроса. Подобно просветителям, в философской системе поэта теоцентрические идеи, несмотря на значительный интерес к религиозно-философскому осмыслению божественного, сменяются верой в возможность познания человека. Поставив на первое место концепцию, близкую антропоцентрическому культу человека, он уже в нее включает и идею верховного божества, и природоцентрические концепции. Теперь человек может стать мерилом происходящего вокруг. Так, например, в одном из первых философских произведений поэта «На смерть князя Мещерского» тема бренности всего сущего раскрывается не как абстрактный мотив, но прилагается к категориям, в центре которых находится человек. Человек в этой оде показан как явление, еще не познавшее настоящей сути космических, божественных законов, но уже способное осознавать возможные последствия взаимодействия с ним:
Здесь персть твоя, а духа нет.
Где ж он? — Он там. — Где там? — Не знаем...
«На смерть князя Мещерского» Концепцию человека в его божественной организации представляет Державин в оде «Бог». Бесконечный, единый в трех лицах, всюду сущий, непостижимый, всеобъемлющий, зиждущий, сохраняющий мир в его целостности, не имеющий числа и меры, непознаваемый Бог воспринимается как первоисточник самостоятельного мира. Он дал движение, первый толчок реальному мироустройству, которое сотворил из своей внутренней сущности («Ты свет, откуда свет истек...»), а следовательно, наградил божественными свойствами все существующие предметы и явления, в том числе и человека. Но только осознание своей божественной сущности да мысленные благодарные воззвания к божественному началу:
Лишь мысль к тебе взнестись дерзает...
То слабым смертным невозможно
Тебя ничем иным почтить,
Как им к тебе лишь возвышаться... — позволяют человеку соотнести себя с Богом. Причем этого нельзя достичь простым воображением, поскольку человеческий ум перед божественными масштабами оказывается несовершенным. Этого нельзя добиться простым сравнением. Если, «миры умножа миллионом», в сравнении с Богом можно получить хотя бы незначительный результат, то безмерно малый человек всегда будет «ничто» в этом сопоставлении. Познание человека возможно только через открытие им в себе божественной сущности, ощущение себя маленькой клеточкой мироздания, а следовательно, понимания в себе силы, дающей возможность признать жизнь как творческую сферу для реализации души, мысли, познания:
Ничто! — Но ты во мне сияешь
Величеством твоих доброт;
Во мне себя изображаешь...
...Тебя душа моя быть чает,
Вникает, мыслит, рассуждает:
Я есмь, — конечно, есть и ты!
Отталкиваясь от своей собственной сущности, прилагая к себе теорию бесконечного, соотнеся себя с другими явлениями божественной природы, человек проявляется как масштабная, содержательная структура. И сущность человека откроется во всей полноте, если соединить различные точки зрения на его природу.
Несомненной заслугой Державина является то, что он показал человека в единстве идеального и реального. Именно таким является его человек, с одной стороны, отражающий Бога, «как солнце в малой капле вод». С другой — он дух, творящий разум, жаждущий познания, героическая воля, правящая миром («царь», «бог»), поэтому и показывать человека необходимо наиболее полно, отражая и всю конкретно-чувственную сферу человека и весь спектр его соприкосновений с окружающим миром.
Державин соединяет элементы, до этого скрупулезно и тщательно разграниченные эпохой классицизма.
Таких синтезированных антитез, как «царь — раб», «червь — Бог», относящихся к человеку и являющихся его составляющими, у поэта множество: «герой — тлен», «сияние людское — ничтожество мирское» и т. д. Соединение несоединимого создает неповторимость человека среди других явлений мироздания. Вот почему подвижный державинский глаз, наблюдая человеческое многообразие, ищет для него (человека) функциональную неповторимость:
...Поставлен, мнится мне, в почтенной
Средине естества я той,
Где кончил тварей Ты телесных,
Где начал Ты духов небесных
И цепь существ связал всех мной...
Функциональное назначение человека обнаруживается в том, что он является одним из гармонизирующих, связывающих, следовательно, необходимых элементов. Человек открывается перед нами уже не как «ничто», но как «частичка целой вселенной», т. е. часть неопределимо многого, бесконечного. Бессилие человека перед законами мироздания, осознание собственной невозможности корректировать эти законы или влиять на них становятся причинами, с одной стороны, космической трагедии, которую ощущает человек: ведь он — божественное чудо этого мира, с другой стороны, приводят к изображению Державиным человека как соединения великого и ничтожного. Человек, который не может повлиять на космические, божественные законы этого мира, прилагает усилия, чтобы исправить мир земной, влиять на социальное устройство. Просвещенная монархия — социальный идеал поэта в данных исторических условиях. Он причисляет себя к гражданам, выбравшим правильный путь — служить просвещенному абсолютизму.
Отечественное литературоведение никогда не отрицало значения результатов творческого поиска Державина для дальнейшего развития литературы, при этом признавалось, что ведущие открытия совершены поэтом в области изображения человека благодаря в первую очередь собственной личностной незаурядности.
Л-ра: Русский язык и литература в учебных заведениях. – 2003. – № 4. – С. 19-21.
Критика
