В тени белой чумы. Рецензия на книгу Ульрике Мозер «Чахотка» (2021)

Иван Кудряшов

Туберкулез издавна знаком людям, но широко известным для европейцев стал лишь в 18-19 веке под названием фтизис или чахотка (оба слова обозначают легочную форму туберкулеза). С начала 19 века и на протяжении почти 150 лет "белая чума" будет главной причиной смерти молодых, а потому и ее влияние на образ жизни и культуру огромен. Особенно, учитывая, что многие деятели культуры так или иначе столкнулись с этой болезнью.

При этом как замечает сама Ульрике Мозер, едва ли есть пример другой болезни, которой были свойственные столь резкие перепады в отношении общества: от романтического воспевания и собственной мифологии изобилия жизни, к превращению в почти синоним заразы, распущенности и нищеты. Туберкулез был побежден, но не исчез, однако отзвуки отношения к больным, которые он породил - еще ощутимы.

Что ж, во времена, когда многие вновь научились шарахаться от людей с кашлем, читать работу по истории чахотки крайне интересно. Параллелей с современностью и неожиданных связей она содержит больше, чем можно было ожидать. При этом книга "Чахотка" — небольшое, просто написанное исследование, обращающееся к нескольким большим темам. Среди них: романтическое восприятие чахотки, трансформация отношения после открытия микобактерии-возбудителя и превращение в "болезнь пролетариата", небольшие зарисовки о связи известных поэтов и художников с этой болезнью (таких как Новалис, Клабунд, Паганини, Башкирцева, Мунк, Кокошка и др.).

Отдельным и весьма интересным экскурсом для меня стала часть, посвященная санаториям. Неизлечимость туберкулеза в 19 веке спровоцировала новый тип заведения - гибрид клиники и курорта, который стал местом возникновения особого типа сообщества. Кроме того, именно санаторий стал образцом для нового архитектурного стиля — простого, лаконичного, функционального. И всем известный швейцарский Давос превратился из маленькой деревушки в санаторно-курортный центр благодаря попыткам излечить легкие формы туберкулеза горным воздухом (а лыжи в Давосе популяризовал Артур Конан Дойл).

Ульрика очень точно отслеживает два ключевых момента в истории чахотки.

Первый — открытие причин болезни Робертом Кохом, которое разрушит все представления об избранности или особой конституции. Сам факт того, что это заразное заболевание, очень быстро приравнял ее к другим схожим болезням, вроде венерических, лепры или чумы. Да и улучшение условий жизни в итоге вытеснило чахотку из состоятельных аристократических и буржуазных семей.

Второй — появление работающего лекарства, которое заставило себя ждать почти 70 лет. До того, как это случилось, туберкулез регулярно становился не только источником доходов для некоторых, но и поводом к манипуляциям (даже сам Роберт Кох выпустил лже-лекарство от чахотки, но не понес никакого наказания за свою ошибку). Неизлечимость фтизиса косвенно повлияла и на притеснения больных, закончившихся нацистскими преступлениями против человечности: вроде экспериментов над больными, принудительных работ, тюремной изоляции и эвтаназии. При этом я с большой неожиданностью узнал, что в действительности идеи расовой гигиены не пришли вместе с нацистами, они стали популярными (и даже начали влиять на законодательство) еще в период Веймарской республики.

Не могу не отметить одну интересную параллель с сегодняшним днем: в определенный момент в разных странах Европы существовали совершенно отличные практики реагирования на чахотку. Врачи южной Европы (Италия, Испания, Португалия), часто сталкивались с эпидемиями из Африки и с Востока. В итоге уже в 17-18 веке они приняли гипотезу Фракасторо о контагиях (заражении через контакт через малые "семена" болезни), поэтому к случаям чахотки относились так же, как и к холере или чуме. Французы и немцы, напротив, считали, что кашляющие кровью - это сангвиники, у которых из-за конституции избыток крови в организме. Ни о какой изоляции или сожжениях кроватей и телег после больных там и не помышляли. Не зная об этой разнице общественных практик, Фредерик Шопен и Жорж Санд пережили ужаснейшую поездку на Майорку, едва не стоившую им жизни. В наши дни государства тоже могут предъявлять специфические требования, в том числе для гостей и туристов - и о столкновениях с этой машиной формальных безличных процедур некоторые современники пишут в духе романов Кафки.

В целом же, я бы рекомендовал эту книгу всем тем, кого интересует феномен общественного звучания болезни — та особая зона, в которой пересекаются культура, право, медицина и быт. Образ болезни - это в основном стереотипы, но они примиряют с реальностью, делают ее привычной и выносимой. "Тубик", как его любовно называют в народе, до сих пор хорошо известен неблагополучным семьям, а также тем, кому просто не повезло. А те, кто побывал в туберкулезных диспансерах и клиниках, хорошо знают, что это особый мирок со своими обычаями и жаргоном (их описания удивительно похожи на тексты людей 19 века).

Однако существуют и другие болезни, с которым приходится сталкиваться. Поэтому я думаю, что нам, возможно живущим в начале долгого периода сожительства с новыми болезнями и реакцией на них, полезно смотреть назад. Быть может история и, правда, чему-то способна научить. По крайней мере, тех, кто читает и думает.