Повесть М. Д. Чулкова «Горькая участь» (К проблеме традиций и новаторства в литературе XVIII-XIX вв.)
Е. М. Фильченкова
Рассматривая историко-литературный процесс, необходимо выявить связи, существующие между литературой XVIII и XIX вв. В статье определяется значение творчества М. Д. Чулкова для развития русской литературы XIX века.
Шестидесятые годы XVIII века в России ознаменовались процессом демократизации литературы, которой стали тесны эстетические рамки классицизма. «Эпистола о стихотворстве», написанная А. П. Сумароковым и служившая долгое время как бы руководством к действию, ориентировалась только на поэтические жанры, основным читателем которых был просвещенный дворянин, тонко разбирающийся в политике, философии и искусстве. Повествовательные прозаические жанры не были предусмотрены теорией трех штилей и в литературе русского классицизма не развивались. Но к середине XVIII века дворянин перестает быть единственным читателем. Бурный рост промышленности, развитие экономики, торговли вызвали быстрый рост представителей так называемого «третьего сословия». Чуждый идеалов поэзии классицизма, новый демократический читатель потребовал и новой литературы. Читатель-разночинец обратил свое внимание на прозу.
В это время из среды разночинной интеллигенции выдвинулся ряд писателей, чья творческая программа соответствовала требованиям времени. Это были М. Чулков, Ф. Эмин, Н. Курганов.
Выпускник гимназии для разночинцев при Московском университете М. Д. Чулков, прошедший путь от лакея до народного советника, хорошо знал вкусы демократических читателей. Свою литературную деятельность Чулков начал как журналист. Его журнал «И то и сьо» стал выходить вторым (1769 г.) после журнала Екатерины II «Всякая всячина». Но в резкой полемике, развернувшейся между «Всякой всячиной» и журналами Н. И. Новикова и Ф. Эмина, «И то и сьо» занял промежуточное положение. Но несмотря на половинчатость позиции М. Д. Чулкова в журнальной полемике 60-х годов, в его творчестве уже в это время можно выявить тенденции, прочно связывающие его с демократической литературой XVIII века.
Обращаясь в своих изданиях (журналы «И то и сьо», «Парнасский щепетильник», сборник «Пересмешник, или Словенские сказки») к демократическому читателю, Чулков стремился прежде всего наблюдать жизнь во всей ее многогранности. Не случайно в «Предуведомлении» к «Пересмешнику» Чулков специально оговаривает характер сборника: «В сей книге важности и нравоучения очень мало или совсем нет», а также настойчиво подчеркивает свое недворянское происхождение, говоря, «я не из тех людей, которые стучат по городу четырьмя колесами и подымают летом большую пыль на улицах», и называет себя «мелкотравчатым»писателем (ч. 1, без пагинации). Все это становится вызовом и эстетике классицизма, ратовавшей за нравоучительную литературу, и самим представителям дворянского классицизма.
Автор сообщает своим читателям:
Дешевле всех стихов спускаю с рук я оды,
Причина такова, кто оные уроды.
Ни смысла доброго, ни правильных стихов
Ни должной похвалы, ниже завистных строф
Сначала до конца в сложеньи не имеют.
Также дешевы, по его мнению, оказываются и другие поэтические жанры, выработанные классицизмом.
Сатирическая направленность творчества Чулкова возрастает в прозаических произведениях писателя, и это становится особенно заметно в V части сборника «Пересмешник», вышедшей в 1789 году. Если в первых четырех частях достаточно много места занимают сказки, фантастические новеллы, повести развлекательного характера, то в пятой части намечается усиление сатирико-обличительной линии. Если ранее в творчестве Чулкова можно было наблюдать только отдельные сатирические выпады (например, «Сказка о тафтяной мушке»), то в V части сборника писатель печатает ряд остросатирических повестей. Это «Пряничная монета», «Драгоценная щука» и «Горькая участь».
Следует отметить, что, приступая к написанию V части «Пересмешника», Чулков сообщает читателю о ее необычности: «...произойдет на свет достойное дитя, а вторая, третья и четвертая часть не стоили сего имени, и могут называться лишь пасынками. ...следующая часть отлична от других будет...».
Повесть «Горькая участь» затрагивает одну из «больных» проблем русского общества 60-х годов XVIII века — крестьянскую. Произведения, посвященные крестьянской теме, неоднократно появлялись в русской литературе XVIII века. Уже начиная с творчества А. Д. Кантемира, мы можем говорить об интересе к крестьянскому вопросу в России. И Кантемир (Сатира V. «На человеческие злонравия вообще»), и чуждый мыслям о социальном переустройстве общества А. П. Сумароков (притчи «Безногий солдат» и «Терпение») замечают тяжесть крестьянского труда и говорят, что крестьянин в России может существовать только в двух ипостасях: в крепости или в солдатчине.
Пришел побор, пахаря вписали в солдаты —
Не однажды дымные помнит уж палаты,
Проклинает жизнь свою в зеленом кафтане...
М. Д. Чулков в своей повести «Горькая участь» продолжает традицию изображения русского крестьянина-пахаря и солдата. Но в отличие от своих предшественников, только обративших внимание на этот факт, М. Д. Чулков в повести «Горькая участь» пытается высказать и собственное отношение к главному герою и событиям, происходящим в повести. «Крестьянин, пахарь, земледелец, все сии три названия по преданию древних писателей, в чем и новейшие согласны, означают главного отечеству питателя во (время мирное, а в военное крепкого защитника и утверждают, что государство без земледельца обойтися, так как человек без головы жить не может». На протяжении всего повествования Чулков подробно и в то же время с горькой иронией знакомит читателя с участью своего героя Фофанова, сына Дурносопова, который был «воспитан хлебом и водою», «до десятилетнего возраста ходит босиком и без кафтана», а в двадцать пять «ворочал он на полях землю глыбами и в поте лица своего употреблял первобытную пищу свою, то есть хлеб и воду, с удовольствием». Эта субъективность в оценке героя будет свойственна в дальнейшем писателям натуральной школы.
Говоря о крестьянском житье, Чулков замечает и социальное расслоение в среде русских крестьян, метко называет деревенских богатеев «съедугами»: «имея жребий прочих в своих руках, богатеют (съедуги) на щеть их, давая им взаймы денег, а потом запрягают их ('Крестьян) в свои работы, так как волок в плуги», «и вся деревня к «ему (к съедуге) на работу, как на барщину, приходит». Попал в сети «съедуг» и Сысой, сданный ими незаконно в солдатскую службу, где он и потерял правую руку. Но на том страдания Сысоя Дурносопова не кончились. Финал повести написан Чулковым в самых мрачных тонах. Вернувшись домой, «отечества питатель» не застал в живых ни одного из своих близких: удавлен его отец, зарублена топором мать, зарезана в колыбели девочка трех месяцев, в печи — обгоревший четырехлетний брат Сысоя.
Автор не называет причин, приведших к такому несчастию, заставляя односельчан солдата строить самые фантастические догадки. О Сысое же только замечает, что «прилежного крестьянина» он уже «составить не мог». М. Д. Чулков не говорит читателю, что все случившееся с его героем — это результат царящих феодально-крепостнических отношений. Он только пытается вызвать подлинное сочувствие к своему герою, усиливая экспрессию повествования. А сам вывод, которого не делает Чулков, должен сделать читатель.
Таким образом, оценивая значение V части «Пересмешника» (1789 г.) и, в частности, повести «Горькая участь», трудно согласиться с мнением Г. П. Макогоненко, который замечает, что к 1770 году, издав роман «Пригожая повариха», «как бы исчерпав запас своих жизненных впечатлений и рассказав все, что хотел, Чулков перестал писать оригинальные сочинения». Значение повести Чулкова «Горькая участь» становится тем важнее, что она была выпущена за год до появления в свет книги А. Н. Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву», в которой ее автор в главе «Городня», описывая сдачу крестьян в рекруты, делает вывод, не прозвучавший у Чулкова. «О! Если бы рабы, тяжкими узами отягченные, яряся в отчаянии своем, разбили железом, вольности их препятствующим, главы наши, главы бесчеловечных господ и иронию нашей обагрили нивы свои! Что бы тем потеряло государство?». Итак, обращение М. Д. Чулкова к крестьянской теме в V части сборника «Пересмешник» (1789 г.) за год до появления книги А. Н. Радищева и усиление сатирико-обличительных тенденций в его творчестве свидетельствуют о растущих антифеодальных настроениях в русском обществе и литературе последней трети XVIII века.
Говоря о значении творчества М. Д. Чулкова, А. Н. Радищева и других писателей XVIII века, стоявших на демократических позициях, нельзя не отметить влияние их традиций на развитие русской литературы XIX века. В. Г. Белинский в статье «Взгляд на русскую литературу 1847 года» подчеркивает эти связи, указывая, что происхождение натуральной школы следует искать «в истории нашей литературы», начиная с творчества А. Д. Кантемира. Натуральная школа 40-х годов XIX века сделала большой шаг вперед в изображении жизни социальных низов. Но отдавая дань творчеству Д. В. Григоровича с его интересом к жизни мужика, психологии крестьянина («Антон Горемыка», «Деревня»), оценивая значение «Записок охотника» И. С. Тургенева, раскрывающих глубину духовного мира русских крестьян-правдоискателей, мы не должны забывать и значение традиций тех писателей последней трети XVIII века (М. Д. Чулков, А. Н. Радищев), которые впервые в истории русской литературы запечатлели социально-бытовой облик русского крестьянина.
Л-ра: Традиции и новаторство русской прозы ХХ века. – Горький, 1988. – С. 128-132.
Критика
