Творчество В. Я. Шишкова и фольклор
В. Н. Кочетов
Одной из важнейших особенностей творчества Шишкова является тесная связь с фольклором. В его произведениях, написанных в разных жанрах, используются приемы и выразительные средства народного творчества. Это помогло писателю показать жизнь народа, его страдания и чаяния, его духовную мощь и стремление к лучшему будущему, во многом определило всенародную любовь, которую завоевало его творчество.
В книге «Русская проза второй половины XIX века и народное творчество» Н. И. Кравцов отметил ряд общественных и культурных факторов, которые в значительной степени определяли отношение художников к фольклору. Проследим, как отразились эти факторы в жизни и творчестве В. Я. Шишкова и обусловили его сближение с устным народным творчеством.
Одним из важнейших факторов, определяющих отношение писателя к фольклору и, шире, к народу, была социально-историческая обусловленность их творчества.
Известно, какое большое место в жизни и творчестве Шишкова занимала Сибирь. Здесь в 90-е годы XIX в. началась его самостоятельная трудовая жизнь, здесь написаны им первые литературные произведения. В Сибири будущий писатель сформировался как личность.
Это был период ускоренного развития капитализма в России, его распространения на восток страны. Проникновение капитализма в Сибирь сопровождалось усилением эксплуатации местных крестьян, рабочих на шахтах и приисках, крестьян-переселенцев и особенно многочисленных народностей — якутов, тунгусов, алтайцев, бурят. Искренне сочувствуя обездоленному трудовому народу, В. Я. Шишков уже в первых своих рассказах выступает в его защиту. Писатель показывает горе крестьянина-переселенца, не получившего земли (рассказ «Злосчастье»), рисует страшную в своей темноте и косности жизнь тунгусов (очерк «Пасынки»).
На отношение Шишкова к народу в это время повлияло его сближение с передовым студенчеством Томска (писатель вспоминал, с каким рвением он собирал тогда по запретным подписным листам деньги на нужды революции), знакомство со ссыльными революционерами и особенно с исследователем Сибири, крупным ученым Г. Н. Потаниным и окружавшей его интеллигенцией. Потанин осуждал политику царского правительства в отношении Сибири, искренне сочувствовал положению угнетенных народностей. В то время взгляды Шишкова в какой-то степени сближались со взглядами народников, особенно в признании крестьянства решающей силой общественного движения. Это говорит прежде всего о вере писателя в огромные возможности народа. Очерк «На Лене» заканчивается такими многозначительными словами: «Ничего, что месяц скрылся, авось взойдет солнышко... А вдруг да роса очи выест?».
1905 год с его черносотенными погромами в Сибири был для Шишкова, по его словам, «предметным уроком по истории бесправия и отчаяния народного».
Вера в силы народа, в его лучшую жизнь не покидала писателя и в последующие годы. Финалом его первой большой повести «Тайга» (1915) является картина пожара тайги, символизирующего будущую революцию в деревне. Октябрьская революция принесла народу изменения. Писатель искренне стремится изучить, по его же словам, «светлые и темные страсти в борьбе за утверждение правды на земле», глубже постичь жизнь народа.
Выражением этого стремления явились произведения советского периода, в частности цикл «Шутейные рассказы» (20-е годы), очерки «С котомкой» (1922), «Приволжский край» (1922), в которых автор отразил жизнь современной ему деревни.
Кроме социально-исторических не менее важное значение имели факторы историко-литературного порядка, определившие отношение писателя к народу и его поэтическому творчеству.
Большое влияние на молодого писателя оказал А. М. Горький, с которым Шишков был хорошо знаком и впоследствии вспоминал: «Он так много, сочно, образно рассказывал из своих скитаний, такую проявлял мудрость в обобщениях, что мне казалось тогда, что вся Россия для него как на ладони». Эту мудрость обобщений начинающий писатель постигал, встречаясь с Горьким, читая его произведения. У Горького Шишков учился и социальной зоркости, умению смотреть вперед. Реалистически изображая темные стороны деревенского быта, он показывал и то новое, что рождается в жизни крестьян, выражая веру в силы и способности народа.
Большое влияние на отношение писателя к народу, на характер использования им фольклора оказала связь с устным народным творчеством. Шишков рано познакомился с устной поэзией. Его бабушка, простая крестьянка, и родственники ее часто рассказывали мальчику сказки и легенды, когда он приезжал на лето в деревню. Здесь же видел он хороводы. В автобиографии Шишков вспоминает об одном приказчике, который жил по соседству и у которого часто бывал будущий писатель. Этот приказчик хорошо пел разбойничьи песни.
Началом своего знакомства с народом сам Шишков считал строительную практику, которую он проходил в Вологодской и Новгородской губерниях после окончания строительного училища. Здесь он завел записную книжку, куда заносил текст песен, а также поговорки и пословицы.
Большое влияние на Шишкова оказал Г. Н. Потанин, пробудивший в нем интерес к фольклору и этнографии не только русского народа, но и народностей Сибири, и прививший любовь к собирательству. Вопрос об изучении писателем фольклора и этнографии народов Алтая освещает Г. В. Кондаков.
Будучи инженером-изыскателем и постоянно участвуя в экспедициях по обследованию рек, Шишков имел возможность знакомиться с бытом и творчеством народов Сибири и Алтая. Так, во время экспедиции на р. Нижняя Тунгуска в 1911 г. он записал старинные проголосные песни и былины (всего 87 текстов), которые были изданы в 1914 г. Русским географическим обществом. Сам писатель считал себя дилетантом в области собирания фольклора, но тот научный аппарат, которым он снабдил изданные песни, опровергает это мнение. В предисловии и примечаниях к собранным песням Шишков профессионально характеризует район обследования, состав и экономическое положение населения, сообщает историю заселения этих мест, описывает манеру исполнения песен, обстановку, в которой они исполнялись, и реакцию слушателей, приводит список исполнителей. Здесь же он анализирует грамматические и фонетические особенности языка местных жителей, дает сведения о современном состоянии песен и былин.
Указанные социальные, литературные и биографические факторы определили тесную связь Шишкова с народной жизнью. Тема народа получила в его произведениях глубокое и разностороннее воплощение. Одним из слагаемых успеха на этом пути было обращение Шишкова к фольклору.
Во вступлении к повести «Ватага» автор пишет: «Русская сказка, как и всякая сказка, идет к нам из мрака отдаленных веков. Сказка — как ветер. Где родина ветра? Вся земля. Русская же сказка – особая сказка. Породил ее простоватый с краев, но мудрый посередке русский дух...». Далее он говорит о том, что в народном творчестве выражена вековая тоска русской души о правде. Героиня рассказа «Первый блин» (1914) подчеркивает: «Нет, вы в работе мужика поглядите, вы послушайте, какие мужик песни поет, и сколько в тех песнях слез, и откуда эти слезы взялись. Понаблюдайте и подумайте. Пригодится в жизни».
Молодым писателям Шишков рекомендовал чаще обращаться к фольклору. Л. Р. Коган в своих воспоминаниях пишет: «Особенно настойчиво советовал Вячеслав Яковлевич начинающим писателям любовно изучать народный русский язык, народное творчество как богатейшую сокровищницу словесного мастерства». Именно у фольклора учился Шишков простоте, краткости, выразительности и яркости языка.
Писатель прекрасно понимал значение фольклора для развития русской литературы. Вл. Бахметьев вспоминает: «... он декламировал, а иногда и напевал проголосные народные песни, записанные им в Иркутской губернии среди крестьянского населения. «Не было бы у нас и Некрасова, не будь этакой вот поэзии простонародья», — взволнованно утверждал он».
Но не только художественному мастерству учился Шишков, знакомясь с народным творчеством. Фольклор для него был выражением народного мировоззрения, сознания, опыта. В творчестве народа писателя также интересовали его моральные и эстетические взгляды. Такой подход определил глубокое проникновение Шишкова в идейно-художественный мир народной поэзии и творческое ее использование во многих произведениях, особенно в романе «Угрюм-река». В них широко представлены различные жанры, мотивы, образы, приемы народного творчества.
Оценивая значение данного романа в своем творчестве, Шишков писал: «Эта вещь по насыщенности жизнью, по страданиям, изображенным в ней, самая главная в моей жизни, именно то, для чего я, может быть, и родился...». Роман этот явился итогом более чем двадцатилетнего творческого пути писателя. В то же время он обобщил опыт Шишкова в области использования народного творчества.
Шишков обычно включает в текст не все фольклорное произведение, а только ту его часть, которая усиливает авторскую мысль при создании образа или картины, помогает нарисовать их более ярко, выразительно. Чаще других писатель вводит в роман песни, пословицы, и поговорки.
Песни в «Угрюм-реке» по жанровому составу очень разнообразны. Рисуя сцену объяснения Прохора с Анфисой, автор обращается к лирической песне. Поняв, что Прохор изменил ей, Анфиса в порыве отчаяния везет в город «документик», который откроет страшную тайну Громовых и опозорит их. Прохор догоняет Анфису и уговаривает ее вернуться, обещая отказаться от невесты. «Обратно ехали втроем: Анфиса рядом с учителем, лошадьми правил Прохор. Сзади тащилась пара с ямщиками. Ямщики беспечно заливались:
На сторонушку родную
Ясный сокол прилетел,
И на иву молодую
Тихо, грустно он присел...»
Песня эта соответствует грустному, тяжелому настроению героев. И Анфиса, и Прохор хорошо понимают, что их настоящая, чистая любовь ушла безвозвратно.
Для более выразительной характеристики быта сибирской деревни: Медведево писатель вводит в роман разнообразный этнографический материал: описание обряда камлания шамана Гирманчи, игры «Взятие снежного городка» на масленицу, древнего обычая хоронить покойников на деревьях и др.
Прямое включение народно-поэтических произведений в текст, как уже отмечалось, не характерно для Шишкова. Как правило, писатель изменяет, перерабатывает их образы, мотивы. Часто, опираясь на конкретные фольклорные произведения, он создает свои образы и картины. Эта связь всегда ощутима.
Шишков нередко приводит целые легенды, бывальщины, былички или отдельные их мотивы, обращаясь к произведениям, действительно бытовавшим в Сибири, и подвергая их творческой обработке. Сибирский исследователь Д. А. Иванов устанавливает связь между началом романа «Угрюм-река» и бывальщинами о кладах, встречавшимися, в частности под Красноярском. Отец Петра, Данила Громов, перед смертью открывает сыну тайну клада, зарытого в земле, клада, связанного с убийством людей.
Рассказ писателя об убийстве золотоискателей в селе Разбой связан с сибирскими бывальщинами, повествующими о домах с проваливающимися полами. Такие эпизоды можно встретить и в волшебных сказках. Эти бывальщины помогают писателю лучше осветить быт сибирской деревни, жизнь рабочих на приисках.
С бытовавшими в среде сибиряков бывальщинами и легендами соотносятся и рассказы деда Нила о случайном обнаружении залежей золота, о происхождении этого металла на земле: «Вот послушайте-ка, что старики толкуют, знатецы. Откуль на земле золото пошло? А вот откуль. Враг человеческий похитил золото у ангелов. Украл, да забоялся, что за ним погоня будет, склал золото в мешок, да и взвился по воздуху. А как летел в горах, задел мешком за скалу, мешок лопнул в уголке, трык да трык, шире — боле, и стало золото сыпаться на землю. А он летит, а он летит, не видит. Потом учухал, стал зажимать прореху лапой. В коем месте крепко ужал дыру, там и нет на земле золота, а где сплоховал — там и земля им насытилась».
Обратившись к легенде, Шишков подверг ее значительной художественной переработке. В этом можно убедиться, сравнив рассказ деда Нила с вариантом, приведенным в книге К. Б. Чаплеевского «Тайга и золото».
Еще более переработана быличка о тунгуске-шаманке, которую рассказывает Прохору крестьянин Фарков. Сюжет ее также имеет аналогии с сибирскими быличками, но Шишков значительно изменил его в соответствии со своим творческим замыслом. Фарков показывает Прохору колоду с мертвой тунгуской, и с этого времени шаманка Синильга преследует Громова во сне. Потом образ Синильги перемешивается с образом Анфисы, убитой Прохором, и все это тяжело отражается на его психике. Сам писатель объяснял, что ввел эпизоды с Синильгой для того, чтобы обосновать, объяснить развитие душевной болезни своего героя.
Приведенные здесь примеры представляют более высокую степень переработки произведений народного творчества. Писатель не просто включает в роман устно-поэтические произведения, но изменяет их в соответствии с идейно-художественным замыслом. Опираясь на фольклорные сюжеты, образы, развивая и углубляя их, усиливая идейный смысл, Шишков приходит к более полным и глубоким обобщениям.
Но наиболее значительная переработка фольклорных произведений происходит при опосредствованном заимствовании. В этом случае фольклорные элементы не лежат на поверхности, а как бы пронизывают содержание, идейно-художественную структуру, романа, угадываются в характеристиках литературных персонажей, в различных ситуациях и представляют собой наиболее глубокий вид связи писателя с народно-поэтическим творчеством.
Подобная переработка фольклорного материала наблюдается при создании большинства образов главных героев романа, особенно Анфисы. Характер ее сложен, противоречив, но Шишков выделяет в героине важную черту, которая и определяет ее сущность: способность глубоко и верно любить. Эта любовь сталкивается с бездушным миром, в котором деньги — начало и конец всего. Здесь начинается трагедия Анфисы. Не случайно автор говорит о ней: «Анфиса — великая грешница с великой трагедией в чистой душе».
Образ Анфисы связан с образами героинь прежде всего русской народной лирики. Уже сам ее портрет заставляет вспомнить о традиционной красной девице из лирических песен, о сказочных царевнах. Вот какое впечатление производит Анфиса на окружающих: «Анфиса Петровна на приступках возле левого клироса красуется, как маков на грядке цвет. Тысячи глаз на нее смотрят не насмотрятся — и по-злому и по-доброму. Ай, и модна же красавица, модна!»; «... белы рученьки раскинуты поврозь, ясны глазыньки закрытые, бровушки соболиные этак по-отчаянному сдвинулись...». Писатель подчеркивает ее смех: «... засмеялась, словно серебро рассыпала».
Одежда Анфисы напоминает наряды русских красавиц из народно-поэтических произведений. На ней «узорчатая шаль», «голубой из шелку русский сарафан, кисейная рубашка, на плечи накинут парчовый душегрей, на голове кокошник в бисере...». Про Анфису говорят, что у нее «золотое сердце». В духе народной лирики показана любовь Анфисы к Прохору.
Роман отличает идейно-эстетическая близость к фольклорным произведениям, что, в частности, доказывают образы представителей духовного сословия. В фольклоре попы, дьяконы, монахи характеризуются резко отрицательно (кстати, такая характеристика дана попу в записанной Шишковым шуточной песне: «Наповадился духовный к девушке ходить...»). Уже внешний вид отражает сущность этих людей.
Резко сатирически рисует автор отца Ипата, обжоры и пьяницы. На именинах жены купца Петра Данилыча Громова на предложение хозяина выпить водки отец Ипат отвечает: «Поди ты к монаху в пазуху... — Чего ради? А впрочем... — он смешал в чайном стакане водку с коньяком. — Ну, дай бог! — и, не моргнув глазом, выпил: Зело борзо!». А удивленному старшине он говорит: «Привычка... А потом — натура. У меня папаша от запоя помре. Чуешь?». На этом же вечере он так наелся, что почувствовал себя плохо и потом на улице «прикладывал к вискам снег и отдувался».
Это хитрый и алчный человек. Служа панихиду по матери Прохора Громова, отец Ипат «проникся особым благочестием по двум причинам: уважение к христианским доблестям почившей рабы божией Марии, а также ожидание немалых благ земных за свои пасторские печали и труды».
В таком же плане Шишков рисует и других служителей церкви. Вот портрет дьякона Ферапонта: «... космы черные, плешь белая, нос запойный, сизый», «необъятная талия». Описание внешности молодого дьякона очень кратко, но выразительно: «Молодой рыжебородый дьякон, с удлиненной, как кринка, головой, щеголял на все село прекрасным басом».
Отец Ипат и дьякон Ферапонт часто попадают в комические ситуации, где проявляются их неповоротливость, глупость.
О творческом использовании фольклора в романе свидетельствует мастерство писателя в области сказовой стилизации. Шишков часто включает в текст фольклорные образы: «Хороша, сказочна избушка! Она выросла среди тайги, что гриб. Сам лесной хозяин, медведь, стережет ее, чу — рявкает, чу — грохнул где-то дубиной по сосне. Плещется озеро, крякают утки в камышах, и звезды глядятся в воду...»; «Весь вечер, всю ночь, весь следующий день валил хлопьями снег, и земля на аршин покрылась сплошным сугробом. Ночью где-то близко, не переставая, ухал филин; он бормотал студеную зимнюю сказку, наводя жуть на одиноких, ожидавших своей участи существ».
Фольклорные образы, пронизывающие весь роман, являются характерной чертой авторского стиля. Это достигается опосредствованным включением в художественный текст устно-поэтических произведений, что представляет наиболее высокую степень их осмысления и переработки и свидетельствует о глубоком проникновении писателя в мир народного творчества.
Функции фольклора в романе «Угрюм-река» весьма разнообразны. Писатель обращается к народному творчеству, изображая быт, пейзаж, отражая мировоззрение, психологию своих персонажей. Но наиболее характерной является роль фольклора как средства для создания характеров.
Выше говорилось об использовании писателем песен для обрисовки героев романа, их быта. Этой же цели служат бывальщины, былички и легенды, пословицы и поговорки, отдельные народно-поэтические образы.
Изображая невыносимые условия жизни рабочих у Громова, Шишков вводит в текст романа образ старухи-смерти: «А смерть действительно валила рабочих без всякого стыда, без сожаления; смерть любит помахать косой, побренчать костями, где холод, мрак и нищета. Люди мрут, как на войне, кладбище в лесу растет».
Описания быта, обстановки, в которой живут герои романа, как правило, кратки, но точны. И в этом немалую роль играют фольклорные образы. Вот изба, в которой обитают старцы: «На обрыве, притулившись к серой, обдутой ветрами скале, стояла почерневшая лачуга. Она вся срублена всего лишь из трех венцов, бревна были неимоверной толщины. «Богатырям впору такие сутунки ворочать. „Вот так бревна!” — удивился Петр Данилыч...».
Большую роль в изображении быта играют этнографические материалы. Жители села Медведево свято хранят старинные обычаи, справляют обряды и праздники. Поэтому их описание занимает в романе важное место.
На основе приведенных выше примеров можно убедиться в разнообразии используемых Шишковым художественных приемов отражения действительности и выразительных средств, присущих народно-поэтическому творчеству. Наиболее распространенными в романе являются олицетворения и гиперболы.
Писатель часто обращается к сказовой стилизации. Однако сказ, предполагающий присутствие рассказчика, встречается редко. Это упоминавшиеся рассказы Фаркова и деда Нила, повествование приискателя Фильки Шкворня о своей жизни. Приведем начало сказа Шкворня:
«- Эй, Петрович! — крикнул от костра бродяга. — Желаешь, расскажу всю историю своей жисти анафемской? Вот слушай, коли так. И поступил я, значит, на канал казенный. В глухой тайге, в болотине этот самый канал, копали, чтоб две реки вместях соединить, шлюзы строили, плотины, сколь денег казенных зарыли в грязь! А я там в кузнецах существовал. А сам я убивец, беглый. А прозвище мое Филька Шкворень. Слышишь, нет?
- Слышу.
- Ну, так. Вот увидал меня самый главный начальник, анжинерский генерал, говорит мне: „Ну, что, Шкворень, бросил пьянствовать?” — „Бросил, ваше превосходительство”. — „Вот это хорошо, Шкворень, — говорит мне генерал...”».
Здесь есть все элементы сказа: неторопливое повествование, перебиваемое обращениями к слушателям, обилие диалогов, повторы слов, предлогов, союзов, инверсии, вводные слова, вставные предложения. Путем стилизации под сказ автор придает своей речи романтический характер, который соответствует изображаемым картинам: описанию любовных переживаний, изображению природы, портретам героев.
Часто Шишков прибегает к такой стилизации, при которой сказовая манера становится характерной для языка автора. Он как бы передоверяет повествование своим героям: авторская речь насыщается восклицаниями, обращениями к читателю, к природе, включает в себя олицетворения, образы из быличек, легенд, отражая тем самым мировосприятие жителей тайги.
Вот как рисует писатель ночную встречу Анфисы с Ибрагимом. Горец хочет припугнуть Анфису, чтобы она оставила в покое семью Громовых: «А как шла Анфиса поздней ночью к себе домой, встал перед ней черт-черкес, загородил дорогу. Месяц дозорил в небе, сверкнул под месяцем кинжал...». Или описание ночи перед нападением разбойников на Прохора и изыскательскую партию: «Шмыгали во мраке неумытики. Осторожно, крадучись потрескивала тьма. С гольцов, из падей могильный холод плыл. А там, на речке, и совсем близко — стон, шорох, шепот, ребячий плач...». Здесь хорошо передана атмосфера ночи на таежных приисках.
Выраженной в стиле былички встрече невесты Прохора Нины с мертвой шаманкой Синильгой предшествует такое описание: «Прошла неделя, наступил воскресный день. Сегодня совсем весна. Солнце, играючи, сцепилось с зимой в последней схватке. Зима побеждена, холодные льет слезы: везде капель. Капают капельки по сосулькам с крыши в снег, в звонкие лужи у ворот. Из лужи в лужу, из ручья в ручей перебулькивают капельки — то всхлипнут, то проворкуют — и весело, весело кругом: весна!
Весело Прохору, весело Нине Куприяновой, гуляют, слушают капель, радостно смеются: в молодой крови — солнце и весна.
А за ними — и неизвестно где, всюду, — следом за ними Анфиса невидимкой бродит... Был вечер...».
Значительное место в романе занимает юмор, часто очень близкий к народному, — сочному, грубоватому. В этом духе целиком выдержан образ Ильи Сохатых, приказчика Громова. Этот человек, с большой претензией на оригинальность, «ревностный подражатель недосягаемым верхам», как характеризует его автор, чаще других попадает в комические ситуации. Вообразив себя влюбленным в Анфису, «подкрутив колечком усики, взбив кок в кудрях», он отправляется к ней в гости. Когда Илья подошел в разговоре к главной цели своего визита, в окно постучал хозяин Ильи, Петр Данилыч Громов. «Со страху у приказчика даже веснушки побелели». Он вынужден спрятаться в погреб. Сидя в подвале, Илья ругает хозяина: «От ревности меня может паралич разбить, — злобно подумал Илья; сердце колотилось в нем до боли.
— Тоже называется купец... От собственного приказчика красотку отбивает... Эксплуататор, черт!». В довершение всего он сел впотьмах на бочку с рыжиками. Освобожденный из подвала, Илья заявляет Анфисе: «Вы мне большой убыток причинили. Новый жакетный костюм... На что он теперь похож? А?.. И вот, на основании вашего легкого поведения, я битых три часа в соленых грибах сидел, в кадушке». Комический эффект достигается здесь особым описанием этого самовлюбленного щеголя, его поведения, чему способствует и речь Ильи.
Говоря о юморе Шишкова, Б. Томашевский писал: «В нем есть тоже что-то таежное, первобытное, сгущенное, телесное. Это смех народной сказки, смех открытый, бесхитростный».
Язык романа богат разнообразными фольклорными выразительными средствами. В речи Анфисы можно часто встретить постоянные эпитеты: голубь сизый, мил-дружок, белая грудь, сыра земля, залетный сокол, вольная волюшка и др. Эпитеты широко входят и в авторскую речь, особенно в описаниях природы: небо синее, лютый мороз, черная туча, ясный месяц, вешний ворон, острый нож и др.
В своем романе Шишков часто использует слова с уменьшительными и ласкательными суффиксами. Чаще всего они встречаются в речи Анфисы и Марьи Кирилловны — женщин с доброй, мягкой душой, способных на глубокую любовь (кровиночка, головушка, сердечушко, смерточка, лебедушка и др.), окрашивая эти образы в народно-поэтические тона.
Характеризуя героев романа, писатель использует также народно-поэтическую и прежде всего песенную символику. Анфиса часто называет Прохора соколом, голубем сизым, а себя — лебедушкой, используя традиционные символы молодца и девушки. Эти персонажи соотносятся у Шишкова с символическими образами птиц из народных песен.
Средством выделения важных в смысловом отношении слов, создания стиля сказа, подчеркивания общего смысла выражаемой мысли являются повторы. Повторяться могут отдельные слова: «Олень лежал теперь смирно, как золото в земле. На душе Прохора золотые горы: и давят, и звучат, и шепчут о волшебных замках... И всюду мерещится всем золото. Кончик острого носа дедки Нила и бельмо блестят золотым отливом. Вино в стакашках — золотое. Рабочим жарко. Иные сбросили рубахи. Загорелое тело в лучах костра, как золото. И вскоре в темном небе блеснул золотой песок Млечного Пути. А дед Нил, попыхивая трубкой, повел таежные свои золотые сказы...». Описывая отдых рабочих после таежного трудового дня, прошедшего в поисках золота, писатель постоянно повторяет слова золото, золотой. И это повторение отражает состояние азарта, «золотой горячки», в котором находились золотоискатели.
Впечатление ужаса в сцене явления мельнику мертвой шаманки усиливает повторение слова белый: «...торнулся, значит (мельник. — В. К.), в сугроб носом и застыл... Белый весь лежит, белей снегу белого, и глаза белые, остеклели, как у судака...».
Повторяются также предлоги и союзы: «От рыдания ее, от заломленных рук и вздрагивающих плеч родились в нем разом и ненависть и жалость к ней. И общей волной — прямо к его сердцу, и смутилось сердце, и не знало сердце...».
В романе повторяются отдельные образы и мотивы. Постоянно подчеркиваются свирепость Угрюм-реки, желание Прохора пролить чью-нибудь кровь, проходящее через весь роман сравнение Прохора с волком. Такими повторениями автор постоянно выделяет какую-то важную мысль произведения или черту в человеке, сосредоточивает на них внимание.
В романе встречаются и параллелизмы, иногда близкие к отрицательным параллелизмам устно-поэтического творчества: «Не ветер сорвет с моих щек густоцвет шиповника, не ночь погасит огонь глаз моих. Ты, бойе, ты!».
В сравнении с фольклорным параллелизм у Шишкова более развернут, включает большее число образов и деталей. Важное место ему отводится при изображении состояний и чувств человека в сравнении с природой: «Проливень с громом сменился холодами. Внутренне похолодел и Прохор Громов. Моросил мелкий дождь, краски природы помрачнели. Мрачнел и Прохор Громов».
Шишков учился у фольклора не только художественному мастерству. Устно-поэтическое творчество для него — это отражение многовекового коллективного опыта, мудрости народной. Народное творчество оказало влияние на формирование этических и эстетических взглядов писателя, поэтому его произведения отличает идейно-эстетическая близость к фольклору.
Обращение Шишкова к различным фольклорным жанрам, включение их в той или иной форме в художественные произведения никогда не было для него самоцелью, всегда определялось идейно-художественными задачами.
Л-ра: Вестник МГУ. Сер. : Филология. – 1976. – № 3. – С. 15-24.
Критика
