«Клуб «Эсперо»» — «Казароза»: о своеобразии авторского начала в произведениях Л. Юзефовича

Бобко Елена Ивановна
канд. филол. наук, доцент,
Саратовский государственный университет
им.Н.Г. Чернышевского, Саратов

В статье проводится сопоставительный анализ произведений Л. Юзефовича «Клуб “Эсперо”» и «Казароза», характеризуется динамика принципов и форм художественной реализации в них авторского начала, жанрового мышления писателя. Отмечены импликация авторских смыслов и присутствия автора в тексте, возрастание роли «амбивалентного» слова, формирование романной интенции как усложнение синтеза концептуального и эстетического уровней произведения.

Ключевые слова:Юзефович; авторское начало; герой; точка зрения; жанровое мышление; роман.

Elena Bobko
candidate of Philological Sciences, associate professor,
Saratov State University named after N.G. Chernyshevsky, Saratov

CLUB “ESPERO” — “KAZAROZA”: ABOUT SINGULARITY OF AUTHORSHIP IN THE WORKS OF L. YUZEFOVICH

In the article is conducted a comparative analysis of literary works of L. Yuzefovich Club “Espero” and Kazaroza, dynamics of principles and forms of an artistic realization of the authorship in it and a genre thinking of the author. There are highlighted an implication of the author's ideas and of the author's presence in the text, an increase of the —ambivalent” word role and a novel intention formation as a complicacy of a synthesis of the conceptual and aesthetic levels of a novel.

Keywords:Yuzefovich; authorship; character; point of view; genre thinking; novel.

В одном из интервью Л. Юзефович сказал о возвращении к сюжету повести «Клуб —Эсперо”» в романе «Казароза»: «В молодости я интуитивно набрел на какие-то важные смыслы, но воспользоваться находкой не сумел. Сейчас сумею» [5]. Интересно в связи с этим провести сопоставление данных произведений как претекста и текста-реципиента, обозначив в качестве наиболее актуального аспекта изменение принципов и форм выражения авторского начала. В статье рассмотрены отдельные моменты такого сопоставления, важные для выявления специфики реализации авторских смыслов в повести «Клуб —Эсперо”» и романе «Казароза».

Отличие «идейно-художественных параметров» [8, с. 12] повести и романа подчеркивали многие исследователи. «Новые старые книги» Юзефовича, с точки зрения М. Абашевой, «наделены иным зрением», фокус которого задан «простой и страшной тайной жизни», «тоской по невозвратимо ушедшему времени» [1]. «Разочарование историка от невозможности собрать фрагмент прошлого из правильных слов» [6] для Л. Данилкина, Е. Иваницкой, Т. Сотниковой, С. Кузнецова — смысл, главное чувство, нота «Казарозы», по авторскому определению, «романа об уходящем времени, о том, как проходит время, как оно несет разочарования, о чувстве истории» [11]. Изменение авторской стратегии обнаруживается уже на уровне паратекстуальных репрезентаций: посвящение деду, В.Г. Шеншеву, в «Клубе —Эсперо”» / эпиграф из «Сказки о царе Салтане» Пушкина в «Казарозе». «Индивидуальная биография и дорогая сердцу личная тайна» [1] вводятся в сложное идейно­художественное целое романа. Смена когнитивного кода, изменение принципов смыслового развертывания текста, на наш взгляд, — одно из проявлений тенденции к перемещению «сообщения из пространства собственных имен («мир интимных переживаний») в мир имен нарицательных («носитель идеи объективности»)» [12, с. 67]. В случае с Юзефовичем, ставящим в своих повествованиях о прошлом прежде всего задачу реконструкции времени, показанного «через человека» [5], безусловно значимо изменение «точки зрения» [14], связанной с образом главного героя; это находит выражение на концептуальном (мировоззренческом), пространственно-временном и художественно-психологическом уровнях текста.

И Семченко («Клуб “Эсперо”»), и Свечникову («Казароза») присуща императивность сознания и мышления; принципиальность, стремление к справедливости героев зачастую переходят в нетерпимость и догматизм. Так, язык эсперанто для них — в первую очередь «боевое и грозное оружие в мозолистых руках пролетариата», а мечта о мировом человечестве, объединенном идеалами справедливости, братства и равенства, — политический лозунг. Но Свечников — в большей степени, чем Семченко, человек, которого, «вторгаясь в самое личное» [15], сформировала эпоха.

В повести основными мотивами личностного и исторически обусловленного поведения героя являются «тоска по праведной и справедливой жизни, вечная надежда, что мир станет лучше, что люди научатся понимать и любить друг друга» [18], свойственные также его отцу и деду; биография главного героя романа четко вписана в исторический контекст именно ХХ в.: «В армии с одна тысяча девятьсот пятнадцатого. <...> В одна тысяча девятьсот семнадцатом вступил в партию социалистов-революционеров. <...> В Коммунистической партии с января одна тысяча девятьсот девятнадцатого» [17, с.76]. Семченко «трогали ... слова о неправильном, уходящем» [18]; Свечникову нравилось все, что в согласии с революционными идеями «отзывало мировыми масштабами» [17, с. 15]. В «Казарозе» идеологическая маркированность «точки зрения» главного героя более очевидна. Такая авторская стратегия обнаруживается, например, в расширении нарратива Свечникова, который характеризует его миропонимание как порожденное временем, когда «партийные лозунги питались человеческим духом» [17, с. 12]. И, напротив, зоны внутренней рефлексии, фиксирующего слова героя в романе значительно сокращены. В частности, выступление Семченко на заседании суда над Ходыревым в повести имеет психологическую мотивировку, объясняется сложным для героя решением не поддаваться жалости к шорнику и его семье, действовать ради «общего блага»: «судить... следует по всей строгости настоящего тяжелого момента. Иначе этот момент не кончится никогда» [18]. В романе Свечников не колеблется, выбирая роль обвинителя — именно в его речи дело Ходырева приобретает значимость «преступления против республики»; требование губкома написать статью с осуждением народного суда из-за «вынесенных им неоправданно мягких приговоров» в качестве мотива поступка выходит на первый план. В «Клубе —Эсперо”» важно, каким героя видит Генька: Семченко для него — «не желающий ничего понимать непрошенный обвинитель» [18]. В «Казарозе» эта оценка снята, но именно ее можно назвать организующей образ Свечникова в качестве «”внутренней” точки зрения» [14], резонирующей с реконструируемой эпохой. Не случайно в романе отсутствуют размышления-сомнения главного героя повести о «неколебимой убежденности в собственном праве решать чужую судьбу» [18], наоборот, Свечников отстаивает право «на сознательное вмешательство в естественный ход жизни» [17, с. 52].

В романе «точка зрения» героя децентрализована, она вписана в совокупность взглядов на время, значительно усложнившуюся по сравнению с повестью. Конфликтность «точек зрений» героев автор делает более отчетливой, в качестве подтверждения можно привести много примеров: диалог Свечникова и Казарозы: «—Вы не волнуйтесь, что сейчас все так плохо. Скоро все будет хорошо”. —Я так думала летом семнадцатого года. <...> Ну, думаю, если выписали негра из Нью-Йорка, значит, революция, слава богу, закончилась и теперь уж все будет хорошо—» [17, с. 82], реплика Сикорского: «Все мы теперь пуганые» [17, с. 250] или реакция Варанкина на одну из конспирологических версий Свечникова: «Внезапно он замолчал, страдальчески обхватил голову руками и стал раскачиваться взад-вперед, подвывая: «Чу-ушь! Чу-ушь! Боже мой, какая дикая чушь!.. <…> Почему я должен это терпеть? Вы же идиот! Вы все — идиоты!» [17, с. 252] и т. д.

Сохранив основные «скрытые, тайные» [11] сюжеты «Клуба —Эсперо”», в «Казарозе» писатель увеличивает спектр явлений политической, интеллектуальной, психологической, нравственно-философской сфер, попадающих «в резонанс со временем» [16] и таким образом о времени свидетельствующих. Юзефович, в сущности, лишает героя романа функции эксплицитного выражения авторской позиции. Так, идея о «противоречии как метафизической данности» [13], «неисчерпанности мира» [11] в «Клубе —Эсперо”» звучит как констатация — Семченко говорит следователю Ванечке: «Похожие случаи бывают, а одинаковых-то нет. Жизнь этого не допускает. Только мысли про такие случаи бывают одинаковые, потому что из одного человека» [18]. В «Казарозе», по справедливому замечанию Я. Баландиной, «идея автора о противоречивой, таинственной природе самой жизни и истории растворена в тексте» [2]; всеобщая связь явлений, художественное обнаружение этих связей, «рифм истории», «вечного порядка жизни» [17, с. 241] становится интенцией романа.

В «Казарозе», как было отмечено, возрастает дистанция между героем и автором — акцентируется «пространственная, временная, ценностная и смысловая вненаходимость» [3, с. 15] последнего. Актуализация в структуре и образной системе произведения о странения, реализованного в многоплановости романного повествования (в том числе и через такие приемы, как шифр, «уплотнение», «прояснение», реализация метафоры) показательна в плане «внедрения философского мышления в мышление художественное» [10, с. 13].

В повести и романе пересечением детективного и скрытых сюжетов являются эпизоды видений Семченко / Свечникова. Вынесенные на границу внешне- и внутрисобытийного, характеризующиеся интеграцией приемов условной и реалистической поэтики, эти эпизоды выступают как «текст в тексте», имплицитно реализуя авторские смыслы. Для «текста видения» в «Клубе —Эсперо”» свойственно соединение субъективной и аксиологической модальностей. «Существует восемь сторон света: четыре основных и четыре промежуточных. <...> Но есть еще две стороны. — Заменгоф воздел вверх палец, подержал немного, а потом простер вниз, к полу. — Верх и низ! Добро и зло» [18]. Через персонажа-«учителя», авторитетно сть которого художественно объективизирована, транслируется важнейшая в проблематике произведения идея необходимости восстановления подлинной иерархии ценностей в калейдоскопичности подменяющих реальность мифов. В «тексте видения» в «Казарозе» аксиологическая модальность реализуется иначе: в нем сходятся разные планы романной действительности, связываются сюжетные линии, выявляются причинно-следственные связи — образ исторического бытия предстает в его «противоречивой целостности» [13]. Полусон Свечникова — это объективное видение, философско-поэтическое постижение связи всего со всем как основного закона мироустройства.

Исследователями уже традиционно отмечаются присущие роману сложность сюжетно-композиционной и нарративной структуры, «непрерывная взаимосвязь времен, людей, их поступков и побуждений» [7, с. 242], «лабиринты бесконечных параллелей и ассоциаций», «симфония деталей» [4, с. 163]. В этом произведении Юзефовича, по мнению Е. Иваницкой, «форма достигает пределов строгости и маэстрии» [9]. На наш взгляд, нужно говорить также о возрастании роли автора в качестве «конститутивного момента художественной формы» [3, с. 33]. В романе имплицируются авторские смыслы и присутствие автора в тексте, возрастает роль «амбивалентного» слова, усложняется синтез художественного и философского дискурсов. Тезис лекции Юзефовича «Современный роман: проект или прозрение?»: «Романист должен не высказывать мысли, а пробуждать их» [19] — в отношении авторского начала в «Казарозе» можно назвать основополагающим.

Сопоставление повести «Клуб —Эсперо”» и романа «Казароза» позволяет обозначить динамику художественного мышления писателя как движение в направлении, обратном общей жанровой тенденции конца ХХ в., как он ее трактует: «...на смену полифонической картине мира, которая ослабляет наше сопереживание, зато будит мысль, приходит одна-единственная идея, организующая романное пространство и часто подменяющая собой сюжет» [19]. Очевидно, что «Казароза» в большей степени соответствует жанровой дефиниции «роман-свидетельство» , который, по Юзефовичу, «не столько пишется, сколько складывается из обрывочных воспоминаний, разговоров, записок на манжетах, старых черновиков. В какой-то момент весь этот бесформенный ворох, как железные опилки в электромагнитном поле, начинают собираться в сфере действия той таинственной силы, которую Достоевский определял как —идею-чувство”» [19].

Список литературы:

1. Абашева М. Тайны Леонида Юзефовича // Новый мир. — 2004. — № 5. —
2. Баландина Я. Детективы для умных // Филолог. — 2003. — № 2. —
3. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979. — 424 с.
4. Богатырева И. Синдром девяностых. О книге Леонида Юзефовича // Октябрь. — 2010. — № 7. — С. 162—165.
5. Бондарева А. Леонид Юзефович о Монголии, самозванцах и литературе: интервью // Читаем вместе. — 2010, декабрь. — [Электронный ресурс]
6. «Вы не меняетесь»: интервью с Л. Юзефовичем. — [Электронный ресурс]
7. Данилкин Л. Леонид Юзефович «Казароза». М., Зебра Е, 2002: рец. // Афиша. — 2002. — № 3 (49).
8. Зиновьева Е. Дом Зингера: рец. // Нева. — 2010. — № 10. — С. 238—255.
9. Иваницкая Е. Все связано со всем // Дружба народов. — 2003. — № 7. — [Электронный ресурс].
10. Колесников А.С. Философия и литература: современный дискурс //История философии, культура и мировоззрение. К 60-летию профессора А.С. Колесникова. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2000. — С. 8—36.
11. Кузнецов А. Эксклюзивное интервью с Леонидом Юзефовичем // REGo. — 2004. — № 6. — [Электронный ресурс]
12. Лотман Ю.М. Культура и взрыв / Семиотика. СПб., 2000. — С. 12—149.
13. Прилепин З. Именины сердца: разговоры с русской литературой. [Электронный ресурс].
14. Успенский Б.М. Поэтика композиции. СПб.: Азбука, 2000. — 348 с. — (Academia).
15. Шушарин И. Юзефович Л. «Мир прост. В нем нет никакой мистики»: интервью с Л. Юзефовичем. — [Электронный ресурс].
16. Юзефович Л. Казароза // Юзефович Л. Поздний звонок. - СПб.: Астрель, 2012. С.5-270.
17. Юзефович Л. Клуб «Эсперо». — [Электронный ресурс]
18. Юзефович Л. Современный роман: проект или прозрение. [Электронный ресурс]
19. Jankowski A. Из наблюдений над ретродетективом Леонида Юзефовича «Казароза» // STUDIA RUSYCYSTYCZNE. Uniwersytetu Jana Kochanowskiego. Kielce, 2011. — Vol. 19. — Р. 11—21.